Христос приземлился в Гродно (Евангелие от Иуды) - Владимир КОРОТКЕВИЧ

– Возможно, обстоятельства. Несчастные обстоятельства. И он не друг Церкви. Он… боится. Я сердцем чувствую: висит над ним какой-то меч. И, ты как себе хочешь, Каспар, а я и дальше буду к нему присматриваться, стараться понять до последнего и, возможно, помогать, если пойму, что это нужно.

Альбин улыбнулся.

– Вера со дна всколыхнулась. – Бекеш не помнил себя. – Побежал за Божьим хвостом. И он ещё уверял, что поклоняется только разуму и опыту. Прочно же ты их держался! А чем ты докажешь, даже себе, что это Он? Иисус?

Кристофич понял, что стычка может рассорить лучших друзей. Надо было спасать положение. Три человека на весь Гродно. И так их мало повсюду, очень мало, а тут ещё и эти поссорятся!

– Полагаю, доказать себе это легко. – Его тёмные глаза смеялись. – И убедиться также легко. Не потребуется даже Вселенский собор. Протяни руку – и всё… Будете пререкаться или дадите слово мне?

Друзья притихли. Оба уже слегка стыдились своей горячности. Оба радовались, что Кристофич не дал им дойти до взаимных поношений. По его тону приятели догадались, что он сейчас скажет нечто исключительно злое и меткое – в этом он был великий мастер.

– Ну? – буркнул Бекеш.

– Наш ныне живущий Папа, Лев Десятый, – монах говорил тихо, – сразу после избрания отменил одну древнюю церемонию. Какую – хочу я вас спросить?

– Прилюдную проверку coram populo[107], – догадавшись, фыркнул Клеоник.

– Именно, – подтвердил монах. – Мало ли что, а может, там сплошные дурные язвы. А то, что он мужик, каждый Папа докажет, полагаю, и так. Дурное дело нехитрое.

– Не понимаю, куда ты клонишь? – слегка улыбнулся Бекеш.

– И тебя ещё учили риторике? Бездарь! Так вот, одна моя посылка та, что у каждого можно проверить его coram populo.

– Он это и так уже доказал, – поморщился Бекеш. – Христос этот.

– Подожди, теперь другое. Скажите: при каждом своём появлении Мессия выбирает новый облик или пользуется старым?

– Полагаю… старым, – неуверенно высказался Клеоник. – Разве что ран нету, так как они – дело рук человеческих, да, дело рук человеческих.

– И я думаю: старым. Первооблик Бога Сына – вещь установленная и страшно дорогая. Не может Он явиться в обличии горбуна, безногого, рябого. Недаром же на всех иконах Он в основном один и тот же: каштаново-золотые волосы, голубые глаза, «лицом не кругл».

– Ясно, – оживился Клеоник. – Дальше.

– Ещё один вопрос. Скажите, может ли одна вещь быть сразу в двух местах?

– Нет, – ответил Бекеш.

– И ещё одно. Какую самую главную реликвию приобрёл при своей жизни для Франции Людовик Святой?

Друзья стояли ошеломлённые. Уничтожающий, безжалостно логичный ход мысли Кристофича начинал открываться им.

– Крайнюю… плоть… Христа, – еле выдавил резчик.

– Да. Облик Христов – вещь неизменная, настолько великая и вечная, что Иисус не позволит Себе постоянно меняться, как этот паскудный мир. Одна вещь не может быть в двух местах. Подлинность реликвии Людовика честью своей подтвердил Рим. Значит?..

– Значит, нужно устроить этому жулику проверку coram populo и заодно убедиться в ином, – засмеялся Бекеш. – Навряд ли сие подтвердится.

– Хуже другое, – ехидно и грустно продолжал Кристофич. – Наместники Христа считают, что они выше Его. Что подходит Христу – не подходит им. Христу можно было не иметь крайней плоти, Папе – никак нельзя, и на это есть наистрожайший закон. Я вовсе не за то, чтоб такое делали со всеми людьми, я – христианин. Но, собственно говоря, почему? Помилуйте, где тут справедливость?

Умолкли трубы. Тяжелые половинки ворот начали расходиться. В толпе послышались вздохи.

– Так и не проверим, – притворно вздохнул Бекеш. – Гляньте, как их Лотр провожает… Со слезой.

И в этот момент Клеоник с усмешкой выпалил:

– Слушайте, хлопцы, не может того быть, чтобы Лотр не хотел стать Папой… Надеется, видать?

Друзья, уловив ход его мысли, рассмеялись. Бекеш представил себе эту картину и, поскольку имел живую фантазию, залился смехом.

– А хорошо было бы, хлопцы, ему эти надежды обрезать.

– А что, при случае, может, и сделаем, – ответил Клеоник.

Ворота выпустили Христа с апостолами. Народ бросился было за ними, стража, налегая изо всех сил на железные створы, с трудом затворила их.

– Всё же опасно это – таких выпускать, – тихо подал голос палач. – Им бы ходячие клетки. У меня есть очень миленькие.

– Цыц, – приструнил его Босяцкий. – Не надо им этого. Весь мир – клетка. А уж такой клетки, как княжество Белорусско-литовское, поискать, так не найдёшь… Бывай, Пане Боже.

…Дороги, дороги, белорусские дороги. Дождливая даль. Дороги. Монотонные, нежные и грустные, как лирное пение. Чёрные поля. Лужи. Редкие курные избы среди полей. Кожаные поршни месят грязь.

Четырнадцать человек одни на грязной дороге.

Пред ними – даль.

Глава 18

ЛАЗАРЬ И СЕСТРЫ ЕГО

…Всюду по сёлам ходя, дивы, чары и гусли какие-то проделывали, наподобие чернокнижников… Умерших воскрешали… что многим людям в великое удивление было.

Был болен некто Лазарь из… селения, где жили Мария и Марфа, сестра её.

И ходили они по земле белорусской, и, не слишком выказывая себя, смотрели, что творится на ней. И Христос искал, и не мог найти, и всё больше верил, что единственная в мире женщина предательски бросила его. И дошло до того, что стал он говорить, что не любит её, а хочет отыскать и отомстить. А Иуда не верил этому, ибо каждый час видел глаза Христовы.

Магдалина то шла, а то и ехала на муле. Не забывала из каждого местечка голубей выпускать. А апостолы от нудьги понемногу ссорились. Каток, например, доказывал Шалфейчику, что Фаддей-апостол выше Иакова, а тот на это резонно заметил, что стоит только взглянуть, – и сразу ясно, кто выше. Он, Иаков, дьяконом был, а те почти сплошь рослые. А Фаддей – скоморох бескостный, сморчок. После чего весьма пожалел Фаддей, что у него ходулей нет, ведь иначе этому верзиле и в морду не плюнешь.

И затосковали они.

Но близко уже было то время, когда вновь пришлось им доказать способность свою творить чудеса.

Пришли они в горячий вечер в деревню Збланы, что возле Немана, и увидели, как лежит посреди улицы и перекатывается в пыли с боку на бок богато одетый человек. А над ним квохчут две бабы, одна постарше, другая помоложе. И зовут они его: «Лазарь! Лазарь!» – а тот только: «Жел-лаю пом-мирать. Отвяжитесь!».

– Лазарь! Это же я, Марта! А Божечки мой! А то ли он набрался, как жаба грязи, то ли помирает? Марылька, поддержи ты его, горюшко наше горькое, последнее.