«Кухня» НКВД - Николай Семенович Черушев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я не хочу, понятно, сказать этим, что моя персона помешала Ягоде захватить Кремль, так как он достаточно хорошо знал, что я заговорщик и ему нечего было меня бояться. Наоборот, я бы Ягоде помогал в этом. Но возможно и другое, что Ягода имел свои сокровенные планы и намеревался произвести захват Кремля без участия троцкистов, в данном случае без Гамарника и его преданного агента Ткалуна.
ВОПРОС: Вы рассказывали об этом случае Гамарнику?
ОТВЕТ: Да. Я говорил Гамарнику, что Ягода и его люди хотят почему-то “сплавить” меня в Кисловодск. На что Гамарник ответил: “В Кисловодск и вообще в отпуск Вам ехать не надо, не время. Вы только весной 1935 года приняли комендатуру Кремля и это выглядело бы не в Вашу пользу. Откажитесь от предложения Буланова под тем предлогом, что в Кремле очень много работы и что совесть Вам не позволяет сейчас уехать в отпуск”. Я так и сделал.
ВОПРОС: Уточните вопрос о сроках захвата заговорщиками Кремля?
ОТВЕТ: О конкретных сроках захвата Кремля Гамарник говорил со мной только один раз.
Это было в начале апреля 1937 года, когда он встретил меня в Кремле по выходе из здания Рабоче-Крестьянского правительства.
Тогда он меня прямо спросил, все ли обдумано для ареста членов Политбюро ЦК ВКП(б). Я ответил, что давно приготовился к этому. Гамарник далее сказал, что он говорил с Имянинниковым, что его люди полностью готовы и что после 1 Мая он предложит Имянинникову поступить в мое распоряжение, как это он в свое время говорил мне. “Имейте в виду, – добавил Гамарник, – скоро, скоро придет Ваше время действовать”.
Кода после 1 Мая 1937 года начались массовые аресты в армии и в Управлении коменданта Кремля было арестовано шесть командиров, в том числе и Имянинников, я встретился в Кремле с Гамарником (Фельдман был также уже арестован) и спросил его, все ли погибло? Гамарник на это ответил: “Ничего, мы с Вами и очень многие другие начальники на сегодня еще вне всяких подозрений, поэтому наше дело еще не совсем погибло”.
Должен еще добавить, что по заданию Любченко и Гамарника я систематически информировал их о всех кремлевских делах, какими только они интересовались. Интересовались же они, главным образом, когда приезжали в Кремль Сталин и Молотов (Гамарник этим интересовался особенно), когда они начинали работать, когда они заседают, как часто демонстрируются кинокартины в Кремле и другими подобными вопросами.
Из усиленных распросов меня Гамарником я не раз делал для себя вывод, что он, возможно, готовит покушение на Сталина вне стен Кремля.
ВОПРОС: Выше Вы показали о том, что Любченко предложил Вам установить контакт с работниками НКВД для информации его о чекистских мероприятиях в отношении украинских националистов. Расскажите об этом подробно.
ОТВЕТ: Я уже показывал о том, что еще в бытность мою комендантом гор. Москвы, Любченко дал мне задание установить близкие взаимоотношения с кем-либо из ответственных работников НКВД для того, чтобы, информируясь у него о чекистских мероприятиях в отношении украинских националистов, можно было бы тем самым предупреждать возможные провалы работы украинской националистической и военно-фашистской организаций.
С этой целью из числа ответственных работников НКВД я наметил Паукера, очень близко стоявшего к руководству НКВД. Я стал часто заходить к нему на работу, стремился установить с ним близкие отношения, но из этого тогда ничего не вышло. Только с переходом на работу в Кремль мое официальное служебное положение дало мне возможность, хотя далеко и не в полной мере, но все же выполнять указанное задание Любченко.
В Кремле существует порядок, по которому, прежде чем пропустить туда кого-либо из посторонних, его проверяют в соответствующих отделах НКВД. В 1936 году в Большом Кремлевском дворце был устроен прием артистов-украинцев. Список приглашенных артистов предварительно был проверен через оперативные отделы НКВД и кое-кто подлежал отводу, в том числе и сам начальник Главискусства Украины Хвыля. (Все отведенные потом по указанию Паукера были допущены на банкет.) Помню, что когда на основе отвода я умышленно не хотел пропустить Хвылю в Кремль, Паукер поднял скандал, говоря, что Хвылю завтра может вызвать Сталин и что же его не пропустят? Об отведенных НКВД лицах мною тогда же было сообщено Любченко, на которого особенно отвод Хвыли произвел очень сильное впечатление.
За время моего пребывания в Кремле не раз проверялись в НКВД всевозможные списки украинцев (на различные совещания в Кремле, сессии ЦИК, Чрезвычайный 8-йй съезд Советов, всесоюзные стахановские совещания) и каждый раз, когда НКВД делался в отношении кого-либо отвод (а я ведь знал, что отвод НКВД это значит, что на человека имеется какой-то компрометирующий материал), я при первом же удобном случае доводил об этом до сведения Любченко. Однако, кроме отвода Хвыли, других аналогичных случаев, касающихся ответственных украинских работников, я не помню.
Об арестах в Москве отдельных заговорщиков (русских или украинских фашистов) я обычно узнавал от своего заместителя С.И. Кондратьева, который был более тесно связан с оперативными отделами НКВД, и от врид начальника особого отделения Кремля Тихомирова. Об этом я также информировал Любченко при его приездах в Москву, хотя, как мне казалось, он это знал не хуже меня, но, тем не менее, от моей информации не отказывался.
ВОПРОС: Какие указания Вы получали от центра военно-фашистского заговора в связи с отрешением Ягоды от поста народного комиссара внутренних дел?
ОТВЕТ: В 1936 году, после назначения на пост Наркомвнудел Н.И. Ежова, я почти одновременно от Любченко и Гамарника получил указание всемерно войти в доверие к новому наркому.
Они говорили мне, что из этого мы можем извлечь известную пользу для заговора. Главное же, Гамарник подчеркивал мне, что Ежов несомненно начнет громить антисоветское подполье, и, чтобы сохранить себя, я должен всячески стараться заслужить его доверие и расположение.
ВОПРОС: Как же Вы выполняли эту установку?
ОТВЕТ: Для этого я применял всевозможные виды двурушничества и маскировки.
Так, по возвращении своем осенью 1936 года из отпуска, я поехал представляться новому наркому. Ежов принял меня. Я доложил ему, что только что вернулся из отпуска, не успел еще войти в курс работы комендатуры, но что я хотел бы поставить перед ним только один вопрос –
