Занимательная зоология - Виктор Сабунаев

Появление жучка ломехуза в муравейнике нарушает все связи в этой дружной семье. Жучки поедают муравьев и откладывают свои яйца в муравьиные куколки. Личинки жука очень прожорливы и поедают «муравьиные яйца», но хозяева их терпят, так как ломехуза поднимает задние лапки и подставляет влажные волоски, которые муравьи с жадностью облизывают. Жидкость на волосках содержит наркотик, и, привыкая, муравьи обрекают на гибель и себя и свой муравейник. Они забывают о работе, и для них теперь не существует ничего, кроме влажных волосков. Вскоре большинство муравьев уже не в состоянии передвигаться даже внутри муравейника; из плохо накормленных личинок выходят муравьи-уроды, и все население муравейника постепенно вымирает. А жучок, сделавший свое «черное» дело, перебирается в соседний муравейник.

Говоря об экологических связях, нельзя не сказать о растениях, которые не могут жить без животных.

Еще Чарльз Дарвин говорил, что, чем больше любителей кошек, тем больше семян даст красный клевер. Какая же связь между кошками и клевером? А вот какая: пчелы любят мед из цветков клевера, но их хоботок мал и не достает до дна трубочек, где находится нектар. Поэтому пчелы (кроме отдельных, выведенных в последнее время видов) не посещают поля красного клевера. У шмелей хоботок очень длинный, и они легко берут взяток с клевера. Полевые мыши плохие соседи для шмелей; они разоряют их гнезда, съедают мед и личинок. А где много кошек, там мало мышей, и шмелиные гнезда остаются целыми. Значит, большинство цветков будет опылено.

На Галапагосских островах растет большой многолетний томат. Как показали опыты, естественным путем прорастает меньше одного процента семян. Но если спелые помидоры поедаются гигантскими черепахами и их семена проходят через пищеварительный тракт черепахи, то прорастает более 80 процентов семян.

В Южной Родезии растет большое красивое дерево, которое называют замбезийским миндалем. Семена этих растений прорастают очень редко, но после того, как семена побывают в желудке слонов, они прорастают почти все.

Многие тропические растения, как мы знаем, опыляются днем колибри, а по ночам летучими мышами.

Без них эти растения не дадут потомства.

На некоторых островах Тихого океана растет лиана, которую называют крысиным деревом. Цветы у нее не могут самоопыляться. Местным крысам пришлись по вкусу прицветники этих цветов. Поедая их, они пачкают усы пыльцой, которая таким образом попадает с одного цветка на другой.

«По мере того, как мы постигаем всю сложность организации сообщества, становится все более ясно, что нельзя делить животных на полезных и вредных, на друзей и врагов, — говорит известный эколог П. Фарб. — Превосходной иллюстрацией этому служат многие леса востока Северной Америки. Приняв за аксиому, что деревья человеку полезны, мы с необходимостью заключаем, что цекропия — бабочка, гусеницы которой питаются листвой деревьев, — вид безусловно вредный. А раз так, то логично считать полезными любые виды, питающиеся цекропией. Изучение цекропии показало, что среди питающихся ею видов есть, в частности, шесть видов насекомых и два вида мышей. Мыши же иногда сильно портят молодые побеги деревьев и в то же время уничтожают вредителей этих деревьев цекропию. Так в какую же графу их надлежит занести — во вредные виды или в полезные?

Что касается шести видов насекомых, нападающих на гусениц цекропии, то, казалось бы, их можно считать полезными. Но у двух из этих видов есть свои, вторичные паразиты, которых, по той же логике, следует отнести к вредным видам. Однако паразитизм явление сложное: те же самые вредные вторичные паразиты могут одновременно паразитировать и на других видах, вредных с точки зрения человека. Таким образом, паразиты, „вредные“ в одних условиях, могут быть „полезными“ в других. При еще более углубленном исследовании всей системы взаимоотношений выясняется, что и у этих „вредно-полезных“ паразитов есть свои, третичные паразиты, относительно которых уж совершенно невозможно сказать, полезны они или вредны.

Короче говоря, сообщество представляет собой механизм, включающий в себя столько сцепленных друг с другом шестеренок, что совершенно бессмысленно считать какие-то из этих шестеренок вредными или, наоборот, полезными. И тем не менее человек руководствуется именно такими оценками и опрыскивает ядохимикатами поля и парки, поощряет истребление хищных млекопитающих и птиц, пытается управлять охотничьими угодьями так, чтобы они давали как можно больше дичи.

Поступая таким образом, человек причиняет вред самому себе, поскольку сообщество — устройство весьма сложное и тонкое, и воздействовать на него столь грубыми средствами — это все равно, что пытаться наладить телевизор, колотя по нему гаечным ключом и рискуя тем самым привести его в полную негодность».

Высказывания П. Фарба очень интересны и в основном правильны. Действительно, многие экологические связи в животном мире не изучены и с трудом поддаются изучению.

Однако разумное вмешательство человека в природу не только полезно, но и необходимо. Выше рассказывалось, как были спасены почти исчезнувшие на земном шаре зубры, бизоны, сайгаки, куланы и множество других животных. Разумным оказалось переселение ряда рыб, птиц и зверей на новые квартиры.

Большое значение, как мы видим, имеет искусственное рыборазведение, но здесь иногда допускают большие ошибки. Вот один пример: на Невском рыбоводном заводе выращивают из икры лососей-мальков и выпускают их в Неву. Размеры молодых лососиков не превышают, как правило, 10–12 сантиметров. В реке они собираются в нескольких, совершенно определенных местах, и как раз там, где держится много хищных рыб — щуки, окуня, голавля. Лососики вполне по зубам этим хищникам, и в их желудках погибает половина, если не больше мальков, выращенных с таким трудом. Нельзя ли «вмешаться в природу» и спасти лососят? Безусловно можно. Стоит лишь в двух-трех местах, общей площадью не более нескольких гектаров, организовать отлов хищников спиннингом и даже — простой удочкой с насадкой, которую лососята не берут, а хищники схватывают охотно. Или же поставить сетные заграждения с такими размерами ячеек, через которые хищные рыбы пройти не смогут, а мальки, когда придет время, могут спокойно уплыть в Балтийское море.

Другой пример.

Распахивая целинные земли, человек в корне изменяет растительный и вместе с ним и животный мир степи. При этом гибнут не только вредные, но и полезные животные. Значит ли, что мы, вместо полыни и ковыля, не должны сеять пшеницу? Конечно, нет. Миллионы центнеров пшеницы для нас дороже, чем сохранение в нетронутом виде животного мира степей. А для редких и полезных животных должны быть созданы заказники и заповедники, как и поступают у нас в стране.

XI Сколько времени?

Уж солнышко на ели,

а мы еще не ели.

Знаем, знаем без часов,

Что обед для нас готов.

Каких-нибудь 50–60 лет тому назад почти ни в одной крестьянской семье не было часов, а у пастухов и подавно. Между тем жизнь текла по строгому распорядку. Вставали, обедали, ложились спать в точно определенное время.

Как же люди определяли, который час? В солнечные дни при, некотором навыке не так уж сложно определить время по положению солнца. А в пасмурный? По степени освещенности трудно. Ведь количество света, когда не видно солнца, зависит от плотности туч, облаков и от того, какую часть неба они занимают. Значит, у людей, не пользующихся часами, начинают идти внутренние биологические часы.

У меня долгое время не было часов, но я днем и ночью мог определить время с точностью до получаса. Да и сейчас я могу завести свой «будильник» на любой час ночи — проснуться так, чтобы на рассвете быть на берегу любимого омута или не опоздать к началу глухариного тока. Подобный «будильник» есть у всех людей, но не все умеют им пользоваться.

Большое влияние на внутренние часы человека оказывает быстрое перемещение, например, перелет на самолете с запада на восток или обратно. Наблюдающаяся при этом перестройка биологических часов может вызвать длительную бессонницу и даже более тяжелое заболевание. Очень важно своевременно перевести свои часы спортсменам, участвующим в соревнованиях. Вот что говорит заслуженный тренер СССР по легкой атлетике Н. Г. Озолин:

«Наиболее коварным сюрпризом для советских спортсменов оказалась разница во времени. В Мехико мы все стали моложе на девять часов. А, как известно, биологические часы органов и систем очень устойчивы и перестройка их на новый суточный режим для организма представляет большой труд, требующий в среднем две недели».