Моя АНТИистория русской литературы - Маруся Климова

И единственный нормальный человек среди всего этого паноптикума – все тот же Григорий. Он не только красавец, но еще очень добрый и гуманный, он не в состоянии сдержать слез при виде несчастного птенчика, случайно зарезанного серпом во время жатвы, ему также очень жаль горничную, которую изнасиловали двести казаков, настолько жаль, что он сам даже отказывается принять участие в этом процессе и собирается пожаловаться вахмистру, но тот, оказывается, уже в курсе. В общем, это благородный человек, настоящий супермен, гордый красавец – казак, одним словом. Поэтому, не без колебаний и внутренней борьбы, он в конце концов все же понимает всю важность и необходимость советской власти.

Впрочем, последнее, в сущности, не так уж и важно. Эта тщательно скрытая от глаз читателя непоследовательность Григория, его фактическая измена исконным интересам казачества и переход на службу большевикам, выдающая тайное коварство характера Григория, только придает этому в высшей степени нарциссичному персонажу, наделенному какой-то нечеловеческой красотой и силой, да еще и облаченному в эффектный казачий мундир, еще большее сходство с нарциссически влюбленным в самого себя матросом Кэрелем из одноименного романа Жана Жене. Образ этого автора почему-то невольно всплывает в моем сознании всякий раз, когда я думаю о Шолохове. Возможно еще и потому, что я его когда-то переводила…

Сам Шолохов, конечно, был далеко не красавец: маленький, худой, с узкими монголоидными глазами, как у Будды, и красными припухшими губами, как у вурдалака. Однако и Жан Жене тоже ведь был далек от эталонов мужской красоты.

Тем не менее, проводя эту аналогию, я вовсе не хочу указать на какую-то латентную гомосексуальность Шолохова, хотя невозможно не заметить, что практически все мужские образы в «Тихом Доне» нарисованы автором гораздо ярче и выразительнее, чем женские. Не говоря уже о том, что практически все они облачены в великолепную казачью форму: в штанах с лампасами и шашками на боку. И вот эта форма, по-моему, значит для Шолохова гораздо больше, чем те, на кого она надета, то есть сами люди. Примерно то же самое можно было бы сказать и об облаченных в форму моряках и полицейских в романах Жене, которого практически не интересует реальная психология персонажей и всякая там «диалектика души» – они для него прежде всего красавцы в форме. То же самое относится и к казакам Шолохова. Это тоже – красавцы в форме, все остальное не так уж и важно. Однако, как я уже сказала, ни о какой латентной гомосексуальности речь в данном случае не идет.

В конце концов, и нацистские, и белогвардейские офицеры тоже были облачены в очень красивую и завораживающую форму. Но о гомосексуальности это еще не свидетельствует. А скорее, даже совсем наоборот: свидетельствует о тайном культе женщины, о признании за ней права тоже видеть перед собой нечто прекрасное и эстетичное в лице представителей противоположного пола – права, которое сегодня, кажется, окончательно подвергнуто сомнению. Так как сегодня уже сама женщина превратилась в какую-то разукрашенную и разодетую куклу в руках облаченных в бесцветные серые наряды мужчин… В конце концов, и в животном мире самцы – всякие там индюки, попугаи, львы и тигры, – как правило, выглядят несколько эстетичнее, чем самки, у них более яркое оперение, более красивые шкуры и гривы. То есть в явной деградации современной мужской одежды, скорее всего, есть все-таки что-то противоестественное и не совсем нормальное, ведущее ко всевозможным отклонениям… Впрочем, я не чувствую себя способной на подобные глобальные обобщения. Просто мне это вдруг пришло в голову, когда я вспомнила загадочную книгу о становлении советской власти на Дону…

Как бы то ни было, «Тихий Дон» в рамках советской цивилизации был, как я уже сказала, едва ли не самой магической книгой. Почти такой же магической, какой является сегодня в мировой литературе «Кэрель» Жене…

Ах, да! Чуть не забыла! Авторство «Тихого Дона» с самого момента его создания подвергалось и продолжает подвергаться сомнению. И это тоже лишний раз подтверждает сказанное мной: насколько сильно эта книга волновала умы и сердца советских граждан! Никто ведь и не думал претендовать на авторство «Доктора Живаго» или же тем более «Архипелага ГУЛАГ». Кому они, в сущности, нужны?! Во всей мировой литературе до сих пор сомнению подвергалось разве что авторство произведений Шекспира и Гомера. А в русской литературе это вообще явление беспрецедентное!

Глава 32

Уроки Большого стиля

Селин со свойственной ему проницательностью, на мой взгляд, абсолютно точно определил дату, которая отделяет Современность от Прошлого – 1913 год! «Если вы не видели, как под звуки рожка разворачиваются во фронт сразу несколько кавалерийских дивизий, значит, вы не видели ничего!» – восклицал он. Примерно эту же дату, 1913-й, подняли на флаг, взяли на вооружение впоследствии всевозможные «прорабы перестройки», пытаясь доказать своим оппонентам, что именно к этому времени Россия достигла чуть ли не апогея в своем развитии, некого пика, после которого стремительно покатилась вниз. Таким образом, если вспомнить Селина, то получается, что не только одна Россия – чуть ли не весь мир после 13 года стремительно покатился вниз!

Тем не менее лично я так и не увидела разворачивающихся во фронт кавалерийских дивизий, не услышала никаких рожков, а значит, я не видела и не слышала, в сущности, ничего. Вынуждена это признать. Согласна! Однако из всех метафор, обычно применяемых к литературе, меня почему-то все равно больше всего привлекают именно метафоры войны. Более того, я считаю, что только они и являют собой образцы хорошего стиля, столь редкие для русской литературы. Увы!

Даже так называемый «большой стиль» сталинской эпохи при более пристальном рассмотрении оказывается развернутой метафорой банальной стройки или какого-нибудь завода по производству велосипедных шин. Еще бы, ведь самой главной составляющей этой метафоры оказывается не что иное, как Литературный институт имени Горького, который проговаривается эпохой на уровне бессознательного, едва ли не буквально по Фрейду, несмотря на грандиозные планы «строительства» коммунизма… Хотя нет! Скорее, в полном соответствии с ними. Но это вовсе не значит, что революцию в России совершили какие-то там «вольные каменщики» или, как их еще обычно называют, «масоны». Подобные параноидальные разоблачения меня никогда особенно не волновали и не интересовали. Просто людям того времени больше всего на свете нравилось строить и созидать, такая уж у них, видимо, была душа. Поэтому они и учредили Литературный институт по полному образцу и подобию вузов, где готовили инженеров и строителей для обычного производства. Само собой, они воевали, но как бы нехотя и через силу, на время отрываясь от своей созидательной деятельности, которую и считали главной.

Если мне память не изменяет, то, кажется, один из прожженных мафиози в фильме «Крестный отец» наставлял своего более молодого подельника: «Никогда не стоит недооценивать человеческую жадность!» Вне всякого сомнения, он был прав! Правда, я бы еще добавила к этому: «Никогда не стоит недооценивать человеческую глупость!» Потому что тот, кто сегодня мнит себя интеллектуалом (то есть, очень умным) и при этом склонен называть социалистическое искусство «большим стилем», тот именно так и поступает: недооценивает человеческую глупость!

Коммунисты совершенно искренне, безо всякой задней мысли, злого умысла и малейшего циничного намерения со своей стороны, перепутали искусство с производством! Кроме Литинститута, у них еще было такое умопомрачительное количество подобных «оговорок», выдающих их истинное понимание искусства и литературы, что Платонов со своим «Котлованом» и копошащимися там людишками выглядит просто лишним и никому не нужным бумагомаракой, но уж никак не гением. Все и так понятно, без него! А его размазывание соплей по поводу невозможности окончательного завершения «стройки» в виду неясности архитектурного замысла и прочее только вносит еще больше путаницы во всю эту возню!

Короче говоря, коммунисты, несмотря на то, что их было так много, все вместе, включая опальных «гениев» вроде Платонова, на поверку оказались ненамного умнее и прозорливее Леонтьева, перепутавшего Россию с человеческим телом, а философию – с медициной… Вообще-то и Фрейд здесь не особо нужен. Сталинский «большой стиль» прекрасно прочитывается и без его копаний в бессознательном – все лежит прямо на поверхности, непосредственно в языке и искусствоведческой терминологии тех лет: во всех этих «пластах реальности», «поступательном движении истории», «кирпичиках мироздания» и прочее, прочее, прочее… И опять-таки, никогда не стоит недооценивать человеческую глупость: на смену «строителям коммунизма» пришли «прорабы перестройки»!