Ария: Легенда о динозавре - Дилан Трой

Если с жизнеописанием «Арии», охватывающим период первых двух альбомов, удавалось худо-бедно справляться, то на подступах к «Игре С Огнем», и особенно к «кровавому альбому», стало понятно, что настало время отправляться на поклон к госпоже Пушкиной. Каюсь, хотелось оттянуть этот визит как можно больше… Но делать было нечего. Я отхлебнул коньяку и, сняв телефонную трубку, набрал номер г-жи Пушкиной. «Маргарита Анатольевна, — произнес я с комсомольским оптимизмом, стараясь говорить как можно более весомо и уверенно, — я сейчас пишу книгу про «Арию», не могли бы вы мне помочь… ну в смысле дать большое интервью?». В ответ последовал смешок, преисполненный величайшего сарказма. Я было подумал, что все мои худшие предположения оправдываются. «Да мы с тобой два года говорить будем! — пояснила Пушкина. — У тебя хоть план есть?» Я подтвердил, что план у меня как раз есть, и, попутно поклявшись в ненависти к отечественным журналистам за их патологическое неумение формулировать вопросы, в некоторой степени завоевал ее доверие. «Я тоже не люблю журналистов, — успокоила меня тетя Рита. — Ну что ж, давай попробуем»

Героическая попытка окончилась полным крахом. С правой стены пушкинской комнаты на меня сквозь круглые очки строго посмотрел Джон Леннон, с левой — Хирург, Шевчук, Грановский, Немоляев и «Ария», за спиной безобразничали Стив Вэй и Ян Андерсон. На булавке, воткнутой в обои, покачивалась индейская ловушка для ночных кошмаров, на двери позвякивали колокольчики, отгоняя злых духов… Маргарита вздохнула и выдала фразу типа «Такие книги выходят в свет один раз в жизни. Не хочу, чтобы потомки запомнили меня через твое восприятие. Не обижайся, Ди Трои, ты выгодно отличаешься от прочих писателей. Но не родился на свет еще тот человек, с которым я смогу поговорить по душам… Довольно того, что несут обо мне досужие бездельники и заплесневелые ортодоксы. Позволь, я побеседую с собственным отражением в зеркале моего мира…». Ну что оставалось делать? «Конечно, конечно, — промямлил я без особого энтузиазма, — но хотелось бы, чтобы без… особого ущерба для общего дела». «Сейчас эта тетка пурги на гонит», — кисло подумал я про себя и с опаской посмотрел на висевшие на рамочке пушкинского рисунка с улитками и кирпичной стеной не то африканские магические косточки, не то зубы с бусинами.

Колокольчики на двери принялись позвякивать совершенно самостоятельно. «Сквозняк, — решил я со свойственным мне материализмом. — Наверное…»

БЕСЕДА МАРГАРИТЫ

С НЕКИМ ОТРАЖЕНИЕМ В ЗЕРКАЛЕ ЕЕ МИРА

Весьма уважаемый мной Карлос Сезар Арана Кастанеда, который недавно, в полном соответствии с собственным учением, «перешел во второе внимание», в пояснениях к «пути воина» говорил о стирании личной истории: «Не говорить никому в действительности, что ты делаешь и кем на самом деле являешься. Внимание людей, которое концентрируется на каждом из нас, ослабевает — и человек становится свободным и текучим. Он становится неизвестным даже для самого себя». У меня никогда не было этой свободы и текучести: громкая фамилия делала свое нехорошее дело. В школе меня всегда сразу же вызывали к доске, если я плохо отвечала — учителя укоризненно качали головами и говорили: «Зачем же с такой фамилией позориться? Нехорошо…». Почему-то все считали, что люди с фамилией «Пушкины» должны быть только передовыми, только отличниками, стахановцами, мудрецами, образцами для подражания. Поневоле приходилось подтягиваться, подстегивать свое самолюбие, брать пример не только с кудрявого потомка Великого Арапа Петра Первого, но и с собственного героического папы, который в пять лет уже крышу крыл, прошел финскую, китайскую кампании и всю Отечественную войну… До Берлина. Командовал дивизией бомбардировщиков и за Сталинградскую битву получил звание Героя Советского Союза. Любовь к тяжелой авиации, папины гены проснулись во мне, стоило только услышать тяжелые роковые аккорды.

Когда я занялась (сдуру, по молодости) сочинительством, всякие тетки и дядьки стали советовать мне взять псевдоним: «Нельзя же писать стихи и подписываться — Пушкина!». «А чего мне стыдиться? — обычно пожимала я плечами, прикидываясь тумбочкой, — отца своего родного я не стыжусь… А я, между прочим, его дочь». Чуть позже я вышла замуж за человека по фамилии Столыпин (хотя искала исключительно Дантеса), но своей фамилии менять не стала. Гордость, знаете ли… И все-таки неоднозначная жизнь в советском обществе заставила меня несколько раз прибегнуть к псевдониму — иначе худсовет никак не желал пропускать мои тексты. Правда, заменитель я выбрала тот еще и назвалась Ритой Линн… (У «Пинк Флойд» в одной из песен упоминается Вера Линн, актриса, вот я у нее фамилию и позаимствовала, а потом и вовсе к своей прицепила…)

Хэви-компонент моей судьбы давал о себе знать с самого раннего детства: в Черняховске, где стояла дивизия отца, мы гоняли по немецким авиабомбам, лежащим вместо мостиков через ручеек к аэродрому, играли на территории бывшего концлагеря, на развалинах бараков для военнопленных, бродили по черному лесу, где, несмотря на все усилия саперов, люди находили неразорвавшиеся снаряды, мины и патроны… В садах, окру жавших наши дома, частенько находили клады, зарытые отступавшими гитлеровцами: сервизы саксонского фарфора, летные кожанки… Потом отец переместился в Ригу, и мы окунулись в средневековье, в волшебный запах Рижского залива, в шторма, в песни высоких сосен на берегу. Мы слушали орган в полумраке древнего Домского собора, с витражей которого взирали монахи и короли, а под огромными плитами пола покоились драчливые рыцари… Мы вырезали из кусочков коры индейцев, конкистадоров, раскрашивали масляными красками уродливые фигурки, мастерили корветы и пускали их в плавание. Читали вслух «Трех мушкетеров», «Гамбусинос и Твердая рука», «Капитан Сорви-голова». Еще любили читать библиотечку «Военных приключений», особенно такую оранжевую книжку с черной полосой — «Приключения майора Пронина». А в реке Лие лупе мы ловили смешных сине-красных рыбок с нелепыми пан ковскими ирокезами на голове. Рыб величали «казерагами». Привлеченные тишиной и красивыми мраморными фигурами, мы с соседскими ребятишками любили бродить по местному католическому кладбищу. Черные ангелы, белые…

Потом был Будапешт, столица Венгрии, с его прекрасной ска зочной архитектурой, Рыбачьим бастионом, памятником Чуме на соборной площади. Там я впервые услышала записи «Beatles», «Rolling Stones», увидела кинохронику их концертов… В Москве еще мало кто знал их, если видели надпись, то произносили очень смешно: «тхе беатлес»…Роллинги мне в детстве нравились больше битлов — в них было больше хулиганского, отвязанного… В Будапеште я первый раз в жизни оказалась на «живом» рок-концерте — приехали «Davis Spencer Group» со Стиви Уинвудом… Было полно и венгерских групп типа «Омеги», «Локомотива ГТ», «Иллеш»… Да всех и не вспомнишь!