Николай Гумилев глазами сына - Орест Высотский

Ночь миновала благополучно. 17 июня Гумилев коротко записал в дневнике: «В страшную жару выходим. Идем по 5 часов. Барха похожа на фруктовый сад. Здесь она становится светлее и реже.

Остановились у деревни. У входа. Чтобы коровы не бросались все сразу в ворота и не ломали их, перед ними вырыта большая яма.

Мы вошли в деревню из шести только соломенных хижин (женщины и дети носят куски кожи вместо одежды). Посетили школу. Купили ложку и смолы для чернил. Учитель страшный жулик. Учился у сомалей. Дети на каникулах, так как падеж скота.

Впервые видел молитву Шейх-Нуратукейну».

Через день караван перешел вброд мелководную быструю реку Рамис и спустился до ее впадения в Уаби. Эта река тоже имеет быстрое течение, но глубоководна, к тому же в воде то и дело появлялись крокодилы, от их зеленых зубчатых хвостов шли мелкие волны. Предстояла трудная переправа; ашкеры стреляли из винтовок, пытаясь отпугнуть крокодилов, мулы упирались, боясь воды, их начало сносить сильным течением. Мул Сверчкова опрокинулся, едва не потащив за собой всадника, у которого крокодил сорвал с ноги гетру; другой крокодил поранил ашкеру зубами руку. После суеты, криков и стрельбы отряд наконец переправился на другой берег, где расположился лагерем. Проворные ашкеры занялись рыбной ловлей, изредка стреляя в крокодилов, высовывавшихся из воды.

Всю неделю караван шел по бархе, покупая в редких деревушках молоко. Но запасы продуктов уменьшались с каждым днем. Кончилась мука, постоянно не хватало воды, томила жажда. Для пополнения запасов охотились на антилоп и диких свиней, которые встречались в изобилии. От плохой воды, жары и плохо прожаренного на костре мяса Гумилев заболел: мучил желудок, возвратилась тропическая лихорадка, он глотал хину, но крепился, находя, что болеть неприлично, тем более — начальнику каравана.

23 июня на горизонте показалась гора Шейх-Гусейна, но только на третий день подошли к этому поселку, о чем Гумилев сделал пометку в путевом дневнике: «Шли три часа до города; остановились на окраине под двумя молочаями… Местный начальник прислал провизии. Мы пошли к нему; он принял нас в доме с плоской крышей, где были три комнаты — одна, отгороженная кожами, другая — глиной. Была навалена утварь. Хотел войти осел. Хозяин подражает абиссинским вождям и важничает. Потом после дня ужасной жары пошли смотреть гробницу Шейх-Гусейна… Вечером писали историю Ш. Г. с Хаджи Абдул Меджидом и Кабир Аббасом».

На следующий день Николай Степанович с Колей-маленьким пошли смотреть место чудес — пещеры, в которых некогда жил Шейх-Гусейн. В одной из пещер в большом камне была дыра, помогавшая отличить праведника от грешника: испытуемый, раздевшись донага, должен был пролезть через нее. Если человек застревал, это значило, что он грешник, которому никто не смел помочь, и несчастный погибал от жажды мучительной смертью. Гумилев тут же стал раздеваться и, как ни упрашивал его племянник не рисковать, полез в дыру. К счастью, он выдержал испытание.

В поселке удалось пополнить запасы продовольствия, приобрести предметы быта, записать предания и местные песни; купили даже машину для очистки хлопка.

Дальше путь лежал к юго-западу по высокому плоскогорью. Здесь было не так жарко, как в долине, но постоянно не хватало воды, поэтому приходилось делать большие переходы. Расстройством желудка заболели и другие участники похода. Одежда совсем изодралась о колючки, подошвы, изорванные о камни, приходилось подвязывать веревками; дядя и племянник заросли бородами, давно прекратив бритье по утрам, кожа на носах шелушилась, растрескались губы. И все же, несмотря на трудности переходов и болезнь, Гумилев постоянно испытывал душевную приподнятость и радость.

Глядя, как старшие женщины возле своих хижин толкут зерно в ступке, как мужчины мотыжат землю в поле, Николай Степанович ощущал себя сопричастным этой простой, размеренной жизни, точно он воскрес:

Когда же, наконец, восставшиОт сна, я буду снова — яПростой индеец, задремавшийВ священный вечер у ручья?

30 июня караван подошел к городу Гинир, остановившись лагерем в небольшой роще на его окраине. Начальник городского рынка оказался старым другом проводника Фасики, это помогло запастись хорошими продуктами на дорогу. Гумилев со Сверчковым обедали у двух сирийцев, служащих фирмы Галеба. Было очень приятно сидеть за столом, накрытым скатертью, есть из тарелки, пользоваться ножом и вилкой, пить вино из бокалов.

Отдохнувшие и окрепшие путешественники 4 июля покинули Гинир и направились в северо-западном направлении. По сути, после Гинира экспедиция повернула обратно, однако следуя новым маршрутом. Путь лежал по высокогорью, здесь часто встречались поселения, а жара не так изводила. Иногда проходил караван верблюдов, на конях гарцевали всадники-абиссинцы.

Под несколькими древовидными молочаями разместился базар, хотя деревни поблизости не было. Но к базару шли вереницы крестьян, большинство с поклажей. Запись в путевом дневнике: «Базар без деревни; начальник в будке; объявление о беглом рабе; красавицы; женщина с зобом; купили плетеную вазу из-под масла».

Через три дня опять подошли к Уаби, на этот раз — выше по течению. Здесь река текла в высоких берегах, поросших лесом. У некоторых деревьев корни с подмытого берега свисали прямо к воде. Для переправы жители использовали оригинальное устройство: к росшим на противоположных берегах деревьям был привязан толстый канат, на котором висела большая, плетенная из ветвей корзина, вмещавшая до пяти человек; перебирая руками по канату, можно было передвигаться на другой берег.

Сперва в корзину погрузили багаж, и два ашкера переправились. Затем один из них вернулся, перевез остальных слуг и вещи, после чего настала очередь Гумилева и Сверчкова. На середине реки Николай Степанович, дурачась, начал сильно раскачивать корзину, так что Коля-маленький ухватился обеими руками за борта. Ему совсем не хотелось свалиться прямо в зубы крокодилу. Дядя хохотал и продолжал раскачиваться. Едва корзина стукнулась о берег, как дерево, к которому был привязан канат, зашаталось и рухнуло в реку. Люди уже успели выскочить на сушу.

Некоторое время путь шел по пойме реки. Опять пускались в путь задолго до восхода солнца, а днем укрывались в тени редких деревьев.

Постепенно дорога пошла в гору, дышать стало легче. Днем моросил теплый дождь, ночью обрушивались потоки тропического ливня. Наутро мулы шли по колено в жидкой грязи.

Дожди прекратились через несколько дней, и выглянувшее солнце высушило дорогу. 15 июля Гумилев записал в дневник: «Через три часа прелестной дороги с павианами… палатка; из нее выходит белый m-r Reu: мы садимся и решаем ночевать, чтобы завтра пройти таможню; у него — кобылы, у меня — разрешение. Вечером ему приносят еды от жены Ато Мандафры. Едим вместе. Мул кашляет». Француз был инженер-изыскатель дорожной компании. Караван Гумилева приблизился к трассе строящейся дороги от Джибути до Аддис-Абебы.