Вознесение - Павел Загребельный

- Ваше величество, - прошептал сквозь тонкий золотой шелк хитрый араб, - падишах молится аллаху о вашем быстрейшем выздоровлении. Он желает вам быстрейшего выздоровления.

И она одолела недуг так быстро, что это приписано было чарам, так же как и ее непостижимая власть над Сулейманом.

Нетерпение султана увидеть возле себя свою Хуррем было так велико, что он не стал выжидать, пока пройдут те сорок заповедных дней, на протяжении которых женщина должна очищаться после родов, и уже вновь маленькая Хуррем прорастала, как зеленая трава, на зеленых покрывалах султанского ложа.

То, что должно было стать ее поражением, оборачивалось победой. Вместо ожидаемого падения наступало еще большее возвышение, и словно бы в признательность за это в ненасытном маленьком теле Хуррем вновь зародилась новая жизнь. Хуррем снова была в положении и почему-то убеждена в том, что на этот раз непременно будет сын, и султан так же верил в это, как и в то, что только он, и никто другой, может принести справедливость миру.

Пока Хуррем находилась между жизнью и смертью и пока гарем и двор султана потаенно, в злорадстве ждали неизбежного падения скороспелой султанши, валиде, обратившись за советом к великому муфтию, выбрала воспитателя для маленького Мехмеда.

Мальчик, точно чувствуя свою врожденную слабость, изо всех сил боролся с нею, уже девятимесячным почти без чьей-либо помощи встал на ножки, кричал и отбивался, когда ему пробовали помочь учиться ходить, от гнева заходился криком, весь синел, так что даже валиде, которая в душе просила аллаха прибрать с земли хилую жизнь, восхищенно смотрела на царевича и бормотала своими черными губами: "Вот растет падишах". Хуррем любила Мехмеда горестной любовью, он был для нее надеждой, избавлением, силой и волей. Никому не давала ребенка, не вверяла и не доверяла, - и как же была удивлена и возмущена, когда узнала, что к Мехмеду приставили какого-то человека, не спросив у нее, не сказав ей, отбирая у нее ребенка, словно бы снова была она брошена в безнадежное рабство. Она пожелала испытать учителя, позвала его в султанскую библиотеку, может, надеялась, что он растолкует ей какое-нибудь темное место в древних рукописях, проявит щедрость своего ума, из которого, как из глубокого колодца, будет черпать маленький царевич. Но когда увидала перед собой красноглазого, замызганного улема с жиденькой бородкой, когда услышала его плачущий голос, когда убедилась, что этот бараний лоб набит лишь сурами Корана и безнадежной глупостью, возмутилась и запылала гневом. Кто сказал, кто подсказал, кто посоветовал?

- Расскажите мне, о почтенный, - попросила она, прижимая ладони к щекам, едва не задыхаясь под тонким шелком от ярости, - расскажите, с чего вы начнете обучение царевича?

- С Корана, моя султанша, с Корана, - проплакал Шемси-эфенди - так звали этого незваного воспитателя.

- Но ведь царевич еще слишком мал.

- Не бывает человек мал и не бывает стар, чтобы учить эту великую книгу книг, этот единственный источник знаний, эту...

Она подняла руку, прерывая поток его пустословия.

- А когда царевич выучит Коран?

- Тогда мы будем толковать книгу книг. Существует сто двадцать толкований Корана, и мы их все пройдем, разберем и усвоим.

- На это не хватит жизни.

- А зачем еще нужна жизнь правоверному?

- Аллах призвал его на свет, чтобы властвовать.

Шемси-эфенди грозно выпятил на султаншу остатки своей бородки:

- "Скажи: "Он - тот, кто вырастил вас и даровал вам слух, и зрение, и сердце. Мало вы благодарите!" Благословен тот, который создал жизнь и смерть, чтобы испытать вас, кто из вас лучший по деяниям... который создал семь небес рядами..."

Она снова прервала его пустое мудрословие, подняла предостерегающе руку, но, убедившись в тщетности своих усилий, не стала обращаться к его здравому смыслу, поняв, что Шемси-эфенди давно уже забыл, что такое здравый смысл, и вознамерилась посмеяться над этим чванливым глупцом.

- Скажите, о почтенный, как можно истолковать и можно ли вообще истолковать великое приключение пророка, когда он на Бюраке[67] долетел до седьмого неба и пролетел дальше сквозь сто тысяч препон света и мрака и достиг места, где нет ни шести свойств, ни четырех элементов материи, где не существует ни земли, ни неба, нет ни верха, ни низа, ни начала, ни конца, ни следа языка, ни слуха, ни понятий, ни разума, ни даже малейшего понимания?

Шемси-эфенди глянул на султаншу с нескрываемой ненавистью, но сдержался и только пробормотал невнятно:

- "Скажи: "Знание - у Аллаха, я - только увещатель, ясно излагающий".

Благодарение богу, что ее уста закрывал яшмак и Шемси-эфенди не видел усмешки Хуррем. Но смеялись ее глаза в прорезях яшмака, смех бил теперь из каждого нового вопроса этой необычной султанши-гяурки.

- Ваши руки, о почтенный, как и ваш разум, не знают отдыха, перебирая зеленые зерна четок. Почему эта нитка разделена на три равных части, помеченных красными зернами?

Шемси-эфенди мгновенно оживился, получив возможность проявить свои знания.

- Во время битвы при Бедере, о моя султанша, у пророка, да будет всегда над ним благословение аллаха, выбили зуб. Тогда пастух из Йемена Увейс Карани, пылая рвением в вере, стал выдергивать один за другим свои зубы. Тридцать два зуба Увейса Карани и один зуб пророка составили основное ядро мусульманских четок - теспих. Вторая часть называется тахмит, то есть нанизанная, третья - такбир, от аллах акбар - бог великий.

Хуррем насилу удержалась, чтобы не спросить: тахмит не от ахмак ли, то есть дурень, происходит?

- А скажите мне, эфенди, какую жену вы посоветуете со временем для своего царственного воспитанника? - спросила она.

- Ответ на ваш вопрос, о моя султанша, мы найдем в одном из наших сказаний. У Нуха[68] была одна дочь, а женихов пришло трое. А поскольку они приходили по очереди, один за другим, то Нух пообещал всем. Потом воззвал к аллаху: что делать? Аллах велел взять кошку и ослицу и запереть их на ночь с дочкой. Когда утром Нух вошел туда, то увидел трех одинаковых девушек. Которая из них его дочь, не мог установить. Тогда он взял мушту, какою сапожники разглаживают кожу, и спросил, из чего она сделана. Одна девушка сказала: "Из железа". Другая сказала: "Из меди". Только третья, прежде чем ответить, призвала имя аллаха. Так Нух догадался, что это его дочь. Вот почему женщины неодинаковы. То упрямые, как ослицы, то хитрые, как кошки. Только некоторые - да будет над ними приветствие бога! - тихие и послушные, как дщерь Нуха. Жениться надо на слепой, глупой, безрукой и хромой - это значит, что идет она по праведному пути, никогда не отклоняется, не видит и не слышит ничего, никогда не протягивает руки к тому, что запрещено законом.

- Благодарю вас, о почтенный, - отпуская Шемси-эфенди, учтиво молвила Хуррем и еще долго потом сидела в библиотеке, не зная, удивляться ей, возмущаться или зарыдать от безвыходности и отчаяния.

Проклятый мир! Проклятая жизнь! Ни союзника, ни помощника, ни души сочувственной, вынуждена оставаться одна, никого не найдешь, не приблизишь, никому не доверишься, потому что и поныне положение твое непрочно, необъяснимая увлеченность султана может исчезнуть так же необъяснимо и неожиданно, а вокруг одни враги, интриги, коварство, злорадное выжидание, евнухи, которые сегодня ползают у твоих ног, а завтра завяжут тебя в кожаный мешок и бросят тайком в Босфор, кизляр-ага, который почтительно кланяется издали, а сам следит за каждым твоим шагом и мгновенно докладывает черногубой валиде; султанская мать, одной рукой даря Хуррем шелка, в другой держит шелковый шнур, чтобы при случае затянуть его на твоей шее, султанская сестра Хатиджа, злая на весь свет за свое безнадежное сидение в девках, готова согнать зло на своей невестке... Мамочка родная, спаси меня от этих нелюдей!

Но знала, что отступать уже не может, что упорное ее продвижение может обернуться либо вознесением к вершинам, либо ужасающим падением; цепляясь надеждами за нового ребенка, нового сына падишаха, при первой же встрече с Сулейманом после разговора с Шемси-эфенди спросила у султана:

- Ваше величество, вы знаете, кто приставлен воспитателем к царскому сыну?

- Без моего согласия никто бы этого не сделал.

- Зато никто не спросил моего согласия.

- Шемси-эфенди достойный человек. Его посоветовал мне сам великий муфтий.

- Он же глуп, ваше величество.

- А кто это сказал?

- Я говорю.

- Чем можно измерить ум?

- Знаниями, которые приносят пользу.

- А что приносит пользу? И кому?

Хуррем горько засмеялась.

- Мы с вами в этом споре можем стать похожими на Шемси-эфенди. Умоляю вас, ваше величество, не подпускайте этот наполненный пустословием и глупостью мешок к вашему царственному сыну! Разве вата и огонь могут быть вместе?