Тайна шести подков (СИ) - Торин Владимир

Уже давно стемнело, время подбиралось к десяти часам вечера, и Кручинс очень надеялся, что страсти улеглись или хотя бы старший сержант успел принять свои пилюли.

Между тем рисковать и попадаться на глаза Гоббину совершенно не хотелось, поэтому, подойдя к Дому-с-синей-крышей, он обошел его и, надеясь проскользнуть незамеченным, направился к черному ходу, где располагался экипажный двор.

Подойдя к воротам, сержант с удивлением обнаружил, что в стоящей возле них выкрашенной в синий и белый полосатой будочке никого нет.

Обычно на посту стоял дежурный констебль, и его отсутствие поселило в душе у Кручинса недоброе предчувствие.

Толкнув пробитую в воротах дверь, сержант вошел на экипажный двор. По обе стороны выстроились темно-синие фургоны, среди них особое место занимали два громоздких и очень ржавых аэрофургона (ими давно не пользовались — Гоббин все собирался привести их в порядок, но у полиции Саквояжного района руки никак не доходили). Во дворе также не было ни души, если не считать Фонаря — пес не обратил на появление Кручинса никакого внимания, самозабвенно вылизывая пустую миску.

— Где же все? — задумчиво пробормотал сержант и, пригладив усы, пошагал по вымощенной синеватым камнем дорожке между экипажами, которая вела к зданию.

Стоило Кручинсу открыть низенькую дверь черного хода и нырнуть в общий зал, как он получил ответ на свой вопрос.

Дом-с-синей-крышей стоял на ушах. По лестницам и коридорам бегали взмыленные констебли, то и дело завывал датчик на приемнике пневмопочты, а из рога стоявшего на стойке граммофона вырывался «Синемундирный вальс». Отделение полиции Тремпл-Толл тонуло в суете и неразберихе, и только старый констебль Лоусон как ни в чем не бывало храпел на скамье, на которой обычно сидели задержанные.

Со стороны могло показаться, будто готовится очередной рейд в Фли или на Тремпл-Толл совершено нападение, но на деле полицейские готовились к выходу «на паркет», что тут же выдал сам старший сержант Гоббин:

— И с этим отребьем я должен идти «на паркет»?! — негодующе оглядывая подчиненных, прорычал старший сержант.

Горрат Г. Гоббин походил на ворона. Это был среднего роста господин с крючковатым носом, извечно поджатыми тонкими губами и незрячим левым глазом, затянутым серой поволокой.

Впрочем, сейчас старшему сержанту Гоббину прекрасно хватало и одного глаза, чтобы понять: эти бестолочи ни на что не годны.

— Вы же ни на что не годны! Бестолочи! — рокотал старший сержант на весь этаж, а выстроившиеся перед ним семеро констеблей стояли, не смея поднять взгляд.

— Поглядите на себя! И это — лучшие представители Полицейского ведомства Тремпл-Толл? Коппни, ты слишком вислощекий и еще выглядишь, как шушерник — я бы рядом с тобой придерживал покрепче свой бумажник. Да, если приглядеться, вы все похожи на ряженых жуликов! Дуббин, что это за подбородок, скажи на милость? Брайднич, ужасные брови! Домби, такие усы уже никто не носит! Тромпер, сделай что-то со своей пучеглазостью! Буппиш, вытри слюни! Уискер… — Старший сержант уже было раскрыл рот, пытаясь отыскать какой-либо недостаток в очередном подчиненном, но вдруг не смог. Констебль Уискер выглядел достойно и представительно: усы подкручены и нафабрены, бачки аккуратно подстрижены, никаких мешков под глазами, никаких оспин, царапин и морщин, в которых можно потеряться. Форма сидит превосходно, пуговицы натерты, блестят и, что немаловажно, все на месте, шлем наканифолен, ремешок идеально отрегулирован под хозяина. Одним словом — настоящий джентльмен!

Парадокс заключался в том, что Терренс Уискер был женщиной. Дамам служить в полиции запрещалось, но отец констебля Уискера, служитель закона в десятом поколении, не мог представить, что старая семейная традиция прервется только лишь из-за того, что у него родилась дочь. И так Тилли стала Терренсом. В Доме-с-синей-крышей никто не знал, кто такой на самом деле констебль Уискер, только старший сержант Гоббин.

— Вот! Образцовый констебль! Берите пример, бестолочи нескладные!

— Благодарю, сэр, — буркнул Уискер, а прочие заскрипели зубами.

— Мистер Жоббр! — воскликнул Гоббин, озираясь по сторонам. — Где вы?

— Я здесь, сэр, — отозвался немолодой мужчина с припудренным лицом, длинными, торчащими в стороны усами и нежно-кремовыми подвитыми волосами. Рядом с ним стояли трое мальчишек с похожими прическами и модными мушками над верхней губой — каждый сжимал в руках обтянутый розоватым вельветом футляр и влюбленным взглядом глядел на мистера Жоббра.

Кручинс мгновенно узнал этого франта: Дом-с-синей-крышей почтил своим присутствием сам хозяин «Завитка и Локона», известной в Саквояжне цирюльни, — сержант даже побоялся представить, сколько Гоббин ему отвалил за подобное посещение. Судя по сморщенному лицу цирюльника, он неимоверно страдал от стоящих в вотчине полиции Габена ароматов.

— Что скажете? — спросил Гоббин. — Вам удастся сделать из этих огородных пугал нечто хотя бы отдаленно похожее на людей?

— Мне понадобится много мыльной смеси, парфюма и незатупляемые ножницы. А еще чудо. Но, думаю, это возможно.

— Приступайте. Через час они должны быть готовы.

Цирюльник возмутился:

— Через час?! Да вы шутите!

— Дом-с-синей-крышей в долгу не останется, мистер Жоббр. Вы знаете, что стоит на кону!

— Мне нужно место, чтобы творить, — поджав губы, сказал мистер Жоббр. — Я бы предпочел вернуться в свою мастерскую Шедевра и Красоты…

— Это исключено. Творите ваши шедевры и красоты здесь. Можете разместиться в углу. Коппни, притащи стул для господина цирюльника. Вернее, для себя — ты будешь первым.

— Слушаюсь, сэр, — угрюмо ответил констебль и поплелся за стулом: превращаться в человека ему явно не хотелось.

Когда стул был поставлен в углу общего зала, а Коппни тяжело на него опустился, началось претворение ранее упомянутого чуда в жизнь. Подмастерья Жоббра обступили констебля с коварными улыбочками: один стащил с его головы шлем, другой по самую шею обмотал служителя закона полосатой тканью, а третий, раскрыв свой футляр, принялся замешивать пену. Вскоре весь угол, включая Коппни, скрылся в облаке розовых мыльных пузырей. Жоббр сменил пальто на фартук, отдал одному из мальчишек цилиндр и взялся за дело. Хищно заклацали ножницы. Прочие констебли с ужасом ожидали своей очереди…

— Господин старший сержант! — раздался возглас от стойки, и Гоббин раздраженно повернулся.

— Что такое, Брум?

Сержант Брум по прозвищу «Все-по-полочкам», которое он заслужил за свое утомительное следование всем без исключения служебным предписаниям, держал в руке конверт.

— Сэр, пришло уже третье письмо из Больницы Странных Болезней!

— Не сейчас, Все-по-полочкам!

— Но, сэр! Они сообщают, что Зубная Фея убила одного из докторов! Вы ведь так ждали, когда она совершит что-то такое…

— Это обождет, — отрезал Гоббин. — Завтра! Все завтра! У нас есть дела поважнее! Сегодня я запрещаю преступлениям в Тремпл-Толл происходить! И, Брум, меня не нужно дергать, когда по почте приходит очередное сообщение о каком-то непотребстве. Докладывай только если придет что-то от господина Сомма или из клуба «Лаймгроу».

— Так точно, сэр!

Общий зал внезапно заполонил скрежет, и из-за открытой двери чулана вылезла туча бурого дыма, запахло горелым.

Гоббин устремился к чулану.

— Ньютон! Что там у тебя творится?!

Полицейский механик в кожаном фартуке, перчатках и здоровенных защитных очках вывалился из чулана, сотрясаясь в приступах кашля.

— Сэр, я… кхе-кхе… не уверен, что… — начал было он, но старший сержант его прервал:

— Он мне нужен, Ньютон! Шарки должен быть отремонтирован к отбытию в клуб «Лаймгроу».

— Сэр, я его уже два раза пересобирал, и так и не понял, в чем там поломка.

Сержант глянул на ржавого автоматона-констебля, сидевшего на ящике в глубине чулана. Механоид Шарки давно устарел, его не выпускали в город больше десяти лет. Он вечно заклинивал, его конечности то и дело начинали двигаться невпопад. Время от времени автоматон самостоятельно включался и пытался арестовать всякого, кого видел. Привести его в порядок и вернуть в строй было не легче, чем сделать так, чтобы констебли перестали походить на откровенных злыдней из подворотни.