Гордость и предубеждение - Джейн Остин

Ее рассуждения неожиданно прервал звук дверного звонка; настроение ее немного улучшилось от мысли о том, что это мог быть полковник Фитцвильям, который однажды уже наведывался к ним вечером, а теперь пришел повидаться именно с ней. Однако от этой мысли ей вскоре пришлось отказаться, а настроение ее снова изменилось, но теперь уже в совсем другую сторону, потому что, к своему большому удивлению, она увидела, что в комнату вошел мистер Дарси. Он сразу же начал поспешно расспрашивать ее о состоянии здоровья, объясняя свой визит желанием услышать, что ей стало лучше. Элизабет ответила ему с холодной вежливостью. На минуту он присел, но потом встал и прошелся по комнате. Элизабет была удивлена, но не проронила ни слова. После молчания, длившегося несколько минут, он взволнованно подошел к ней и сказал следующее:

– Напрасно я старался. Это все напрасно. Я не смогу справиться со своими чувствами. Позвольте мне признаться, как горячо я вас люблю, как я обожаю вас!

Удивлению Элизабет не было предела. Она ничего не ответила – только покраснела и с недоверием посмотрела на него широко открытыми глазами. Мистер Дарси расценил это как достаточное поощрение с ее стороны и сразу же стал расписывать все свои чувства к ней, которые, как оказалось, он лелеял уже давно. Говорил он хорошо, и, кроме голоса сердца, в его словах можно было различить и некоторые другие чувства: гордости в них было не меньше, чем любви. О своем осознании ее низкого общественного положения, о своем унижении, о родственных препятствиях, которые здравый смысл всегда противопоставляет велению сердца, он говорил с таким жаром, который вполне можно было объяснить его пораженной гордостью, но который вряд ли мог способствовать его ухаживаниям.

Элизабет, несмотря на свою глубокую антипатию, не могла остаться равнодушной к излияния чувств такого человека, и хотя ее намерения оставались непоколебимыми, сначала ей стало жаль мистера Дарси, потому что она собиралась причинить ему боль. Но затем, раздраженная его следующими словами, она в своем гневе забыла о всяком сострадании. Однако она попыталась взять себя в руки, чтобы ответить ему с должным спокойствием после того, как он закончит свою речь. В заключение он заверил ее в силе своего чувства, которое, несмотря на все попытки, признал невозможным преодолеть, и выразил надежду, что вознаграждением за такую страсть будет ее согласие на предложение его руки. Когда Дарси сказал эти слова, Элизабет нетрудно было заметить, что он нисколько не сомневается в благоприятном ответе. Он только говорил о своих опасениях и тревоге, но лицо его говорило, что на самом деле он чувствовал себя уверенно. Это обстоятельство еще больше ее разозлило, поэтому, когда он закончил, лицо ее пылало от гнева и она сказала:

– В таких случаях принято, насколько мне известно, демонстрировать благодарность за высказанные чувства, какими бы безнадежными они ни были. Признательность – вещь вполне естественная, и если бы я действительно чувствовала себя благодарной, то поблагодарила бы вас. Но я не могу этого сделать – я никогда не нуждалась в вашем добром мнении обо мне, которое вы только что имели милость выразить против моего желания. Извините за боль, которую я причинила. Это произошло совершенно неумышленно, и я надеюсь, что она не продлится долго. После моего ответа те чувства, которые, как вы говорите, долго не давали вам возможности признаться мне в любви, помогут достаточно быстро эту боль преодолеть.

Мистер Дарси, прислонившись к камину, не сводил глаз с ее лица и, казалось, прислушивался к ее словам с большим удивлением и с не меньшим возмущением. Его лицо стало бледным от гнева, каждая его черта свидетельствовала об огромном смятении, творившемся в его душе. Он всячески пытался по крайней мере выглядеть спокойным и не решался заговорить, пока не овладеет собой. На Элизабет его молчание произвело крайне удручающее впечатление. Наконец подчеркнуто спокойным голосом он сказал:

– И это весь ответ, который мне суждено услышать?! Позвольте спросить: а почему, собственно, вы мне отказали именно таким образом, не заботясь при этом хоть о какой-то кажущейся вежливости? Хотя это уже не имеет большого значения.

– Мне тоже интересно, – ответила Элизабет, – как это вы, с явным намерением оскорбить и унизить, осмелились сказать, что любите меня, помимо своей воли, несмотря на чувство здравого смысла и даже невзирая на ваш характер? Не было ли это определенным оправданием для вашей неучтивости, если вы уже заговорили о грубости моей? Кроме того, у меня есть и другие основания быть невежливой, и вы это знаете. Даже если бы я не была настроена против вас, чувствовала бы равнодушие, даже относилась бы к вам благосклонно, то все равно – ни одно из соображений не заставило бы меня принять предложение человека, который разрушил – и, возможно, навсегда – счастье моей любимой сестры! При этих словах цвет лица мистера Дарси снова изменился, но он быстро справился со своими эмоциями и дальше слушал Элизабет, уже не пытаясь перебивать, в то время как она продолжала:

– У меня есть абсолютно все основания думать о вас плохо. Ни одна причина не сможет оправдать ваше несправедливое и недостойное поведение в этом деле. Вы не смеете, вы не можете отрицать, что были главным, если не единственным виновником их развода, подверженности одного из них осуждению светского общества из-за капризности и непоследовательности, а второй – осмеянию из-за надежд, которые не оправдались, виновником того, что оба они потерпели огромное несчастье и унижение.

Она сделала паузу и с возмущением увидела, что он слушал ее с видом, который свидетельствовал об отсутствии у него каких-либо чувств раскаяния. Более того – Дарси смотрел на нее с улыбкой, сквозь которую проникал какой-то показной скептицизм.

– Вы же не будете отрицать, что это ваших рук дело? – повторила Элизабет.

Он ответил – с напускным спокойствием:

– Я не собираюсь отрицать, что сделал все от меня зависящее для того, чтобы разлучить своего друга с вашей сестрой, и я радуюсь своему успеху. К нему я оказался более милостивым, чем к себе.

Возмущенная Элиза проигнорировала последнюю его фразу, содержащую некий намек на самооправдание; но она не могла не схватить ее смысл, который, однако, не способен был ее успокоить.

– Но моя антипатия вызвана не только этим случаем, – продолжила она. – Мое мнение о вас сформировалась еще до того, как он произошел. Подробно о вашем характере я узнала из рассказа, который услышала много месяцев назад от мистера Викхема. Так что же вы скажете по этому поводу? Какой акт дружеской помощи вы придумаете в свое оправдание на этот раз? Какую искаженную версию событий будете навязывать другим?