Однажды… - Ильгар Ахадов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ее мамочке, – угрюмо ответил рассказчик. – Она была не менее привлекательна, чем дочь… Но верно говорят, не родись красивой, родись счастливой. Красота не принесла Гродковой ожидаемого счастья…
Все это обозрение, которое я так долго описывал, на самом деле продлилось мгновение. Когда я ворвался в кабину, женщина успела обернуться. В следующий миг, я зажал ее рот ладонью. Она отчаянно сопротивлялась. Но я быстро сжал пальцами ее шейную артерию, у нее закатились глаза и тело обмякло.
Быстро завернув женщину в висевшее на сушилке полотенце, я уложил ее на пол. Завязал ее руки какими-то тряпками. Кружевные черные трусики сыграли рот кляпа…
– Фу!.. – прошипела Гюлечка. – Немедленно пропустите подробности!
– Сама ты… подробность… – огрызнулся вновь оживший Тельняшка.
Длинный улыбнулся, продолжил…
– Куцеба находился в спальне Стефании, на втором этаже, куда я бесшумно пробрался по лестнице. За дверью слышалась легкая музыка, мужской говор и счастливый женский смех.
“Прости меня, Господь, но ты, кажется, сам ведешь…”
Резко открыв дверь, я оказался внутри светлой до белизны комнаты. Стефания крикнула – она полунагая лежала на широкой софе – постель была не убрана. Ее полные счастья глаза в один миг наполнились ужасом.
Куцеба застыл с ребенком у окна. Он стоял ко мне спиной, лицом к большому широкому окну с сияющими стеклами, в которых отражался ослепительный солнечный свет. И медленно обернулся…
Наши глаза встретились. Никогда не забуду его усталый взгляд с бесконечной тоской.
– Не здесь…
– Положи ребенка! – я не узнал свой голос. Ребенок, словно почувствовав предстоящую трагедию, сначала сморщил личико, затем громко заплакал.
Он медленно, не сводя с меня взгляд, передал дитя матери, которая схватила его и быстро юркнула в угол.
– Не надо!.. – он безнадежно произнес, пытаясь отгородиться от беды руками.
Очередной хлопок, на этот раз с тихим треском, образовал во лбу Куцебы маленькую, аккуратную точку, вмиг расплывшуюся красной оболочкой. Секунду он еще стоял в той позиции, когда его настигла смерть, тупо глядя на меня. Затем тело неуклюже повалилось навзничь.
Струйка крови, брызнувшая с затылка на окно, окрасила солнечные лучи в алый цвет. Пуля, образовав в стекле дыру с трещинами, с близкого расстояния вышла на вылет.
Стефания с застывшим взглядом проследила за падением тела, кажется, попыталась закричать, но не получилось. Крик заглох в горле, так и не выйдя наружу. Я, молча, наблюдал, как ее лицо постепенно выровнялось, а взгляд приобрел осмысленность. В глазах появились слезы – она беззвучно плакала.
– Где мама? Что вы с ней сделали?..
Ребенок во всю мощь кричал, и она бессознательными движениями пыталась закрыть его рот.
– Он задохнется…
– Будь ты проклят! – глаза ее, полные ненависти, впились в меня.
– …
– И нас… убьешь?
Голос задрожал. Она вдруг, видимо, с ужасом осознала, что все может быть еще хуже.
Я затылком почувствовал, как Катя тихо прокралась и встала за мной.
– Как он? – я по инерции продолжал держать на прицеле Стефанию, хотя в этом не было надобности. Смирнова осторожно опустила мою руку.
– Плохой. Рана тяжелая…
Алис был профи. В миг среагировал и выстрелил в голову. Эти парни прекрасно помнят о существовании бронежилетов.
– Где система видеонаблюдения?
– В соседней комнате… – машинально ответила Стефания и сморщилась. Вероятно, пыталась сосредоточиться:
– Вы не ответили… – голос сорвался, и она заплакала.
– Вы будете жить.
– …
– Как его назвали? – я кивнул на ребенка.
– Какое теперь… это имеет значение?.. – Стефания ответила сквозь рыдание. – Теперь… назовется Иваном… Почему вы это сделали? Все было так хорошо…
Почувствовав на руке прикосновение вновь появившейся Кати, я вздохнул:
– Зови его. Сами не справимся…
Глава VII
Пуля попала Петричу чуть выше виска и образовала глубокую рану. Выходное отверстие зияло почти на макушке. Мы его уложили на диване в прихожей, как могли обработали рану. Лишь один раз он открыл налитые кровью глаза, что-то нечленораздельно промычал. После вновь отключился.
Семейку Гродковых связали, закрыли рты скотчем. “Мама” – на нее наспех надели ее халат – и “Брат” – оба очнулись, теперь с ужасом хлопали на нас глазами. Обоих закрыли в отдельной комнате.
А со Стефанией повозились. Несмотря на уговоры, она с обезумевшими глазами намертво вцепилась в ребенка…
– А ребенок вам зачем? – в истерике завизжала Аталай. – Чего от ребенка хотели, изверг?
– Надо было оставить его где-нибудь в людном месте. О нем позаботились бы. Гродковой пытались объяснить – как оставить грудного ребенка на несколько часов без присмотра? Ведь ее тоже необходимо было связать. Но, парализованная страхом, Стефания ничего не воспринимала и не хотела его отдавать. Тогда, сжав шейные сосуды, я и ее отключил.
– Вы монстр!.. – процедила Гюля.
– Да, не ангел.
– А с Петричем как решили? – спросил Прилизанный. – Ясно, что его не могли подбросить в людное место.
– Разумеется, – улыбнулся Длинный. – Для него такой эпатаж обернулся бы хуже смерти. Сто пудово болгары, чтобы сгладить вину, сдали бы его британцам или Интерполу. У парня выбили бы всю информацию, заставили бы дать показания на Корейца – конкретно по факту политических убийств иностранных граждан на территории третьей страны. Нашим противникам это и нужно было…
Мы молча обсудили ситуацию глазами. Павел нерешительно направил ствол в голову Петрича…
Безусловно, и он принял бы аналогичное решение, окажись на нашем месте.
Вспомнил Сейрана Аветисова. Тогда мне удалось сохранить ему жизнь.
Я отстранил руку Романова…
Не хочу, чтобы вы меня считали излишне сентиментальным – это, конечно, не так. Но, те потери, которые я понес в жизни, привили мне очень взвешенный подход к судьбам людей, чьи жизни по циничным капризам фортуны оказывались в моих руках. Я ставил себя на их место, вспоминал родителей…
Мне было в равной мере жаль и Куцебу. Судьба по прихоти подтолкнула его в противоположный лагерь. Герой Афганистана, профессионал высокого класса, блестящий планировщик оперативных мероприятий… Наконец, человек только что обретший счастье. Смерть подкараулила, когда он меньше всего этого ожидал.
Алис – профессиональный разведчик. Служил интересам своей страны. Наверняка мечтал дослужиться до пенсии и где-нибудь на Мальдивах, наслаждаясь океанской прохладой под тропическими деревьями, писать мемуары.
Хотя мемуары – это уже дико банально. И вовсе не обязательно.
Этот здоровяк Хохол с добродушным лицом, который, возможно, просто выполнял обслуживающие функции у своего земляка.
Я вспомнил Марьяну. Ее полные любовью глаза, когда прощалась с Петричем. Как мне смотреть в них в Смоленске?..
Правда жизни у каждого своя. А
