Немного пожить - Говард Джейкобсон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ему давно надо было положить этому конец, но он все тянет. Работники ресторана с их непостижимым смехом и по-прежнему непонятным разговором заменяют ему семью. Ли Лин, трогавшей его пиджак и говорившей ему приятные слова, давно нет. Ее заменила другая Ли Лин, дочь первой, тоже находящая его забавным и так же по-сестрински трогающая его пиджак.
Поэтому ему стыдно, что он стыдится там работать.
И вот теперь, как будто мало всего остального для того, чтобы он не спал по ночам, снова возникла Ширли Цетлин.
«Давайте прогуляемся», — предложил ему, помнится, Ши скрипучим шепотом. Шими до сих пор чувствует запах шницеля у него изо рта. Они обедали за соседними столиками в кафе «Буковель» недалеко от станции подземки «Свисс Коттедж». Шими нравился «Буковель» — не столько из-за еды, сколько из-за звучавших там языков. К их числу не относился язык психиатрии, на котором бегло говорили многие завсегдатаи «Буковеля», — его Шими не воспринимал, потому что не верил в психологические объяснения чего бы то ни было; но ему с лихвой хватало русского, венгерского, немецкого с венецианским акцентом, чешского, а также того унылого карпатского диалекта, на котором его мать когда-то тщетно пыталась побороть его тревоги. Если «Буковель» оставался пристанищем беженцев и с 1930-х годов, когда он открыл свои двери, давал видимость утешения многим лишенным всякого имущества людям со всей Европы, то для Шими, лондонского лишенца, он играл противоположную роль: там он воображал, что очутился дома, среди сумрачных лесов и голых скал, о которых судачили вокруг него. Неважно, говорил ли с кем-либо он сам. Достаточно было просто слушать. Собственно, так было даже лучше. Заговоришь с кем-нибудь — не избежишь недопонимания.
Ши Цетлин и Шими раскланивались, не более того, общность их интересов исчерпывалась местным шницелем. Цетлин носил шарф футбольного болельщика и летал в Лас-Вегас, где глазел на Барбру Стрейзанд. На улице он разглядывал женщин с головы до ног и не стеснялся попросить об услуге незнакомца вроде Шими Кармелли.
«Не пройдетесь со мной?» — больше этих четырех слов они раньше друг другу не говорили.
Шими был склонен отказаться, но помешало воспитание. Цетлин изложил свое желание одной фразой. Ему захотелось, чтобы Шими избавил его от жены. Первоначально — на один вечер, дальше видно будет. Он, разумеется, представил это не совсем так. Взяв Шими под руку в старой европейской манере, он поведал о мечте своей жены научиться гадать по картам и, главное, о восхищении, которое та питала к Шими-гадателю. Он достал из портмоне ее фотографию. Это она, Ширли. Странно, что раньше Шими не замечал ее в «Фин Хо», учитывая то, как сильно она им заинтересовалась. Возможно, это интерес к рагу с лапшой? Нет, именно к нему, к Шими. Не согласится ли он дать ей несколько уроков? Ну, или по крайней мере сводить ее поужинать — у Цетлина было даже заготовлено предложение времени и места — и побеседовать с ней об этом? Естественно, не бесплатно (хотя правила приличия не подразумевали обсуждения денег с ней самой).
Шими не поверил ни единому слову. Ширли Цетлин он, разумеется, замечал и слышал. Чрезвычайно полногрудая, прямо как баварская официантка, она носила блузки с низким вырезом, как на пивном фестивале, и прерывала собственную болтовню громким хохотом, как будто не могла дождаться, пока кто-то сочтет ее такой забавной, какой она находила сама себя. Она значительно обгоняла в этой гонке своего мужа, что не мешало ей иметь множество друзей и воздыхателей. Оставался, впрочем, вопрос: что добавит гадание на картах к ее набору прелестей?
Но иногда недоверчивый мужчина инстинктивно — и исключительно потому, что наскучил сам себе, — поступает наперекор собственному характеру. Возможно, в ту неделю он почувствовал себя еще более одиноким, чем обычно. Возможно, в нем теплилась надежда, что он ошибается и что на самом деле Ширли Цетлин — его поклонница. Возможно, питание в «Буковеле» требовало от него лояльности к Ши.
Так или иначе, они встретились в уютном итальянском ресторанчике в Челси. На ней была особенная блузка для наклонов вперед; Шими начал с пространного и подробного рассказа об искусстве гадания на картах: зародившись в Китае, оно приобрело свой нынешний вид в Южной Европе, где особенно популярно в Италии: итальянкам хочется узнавать о своих будущих ухажерах и мужьях. Возможно, он взял не самую верную начальную ноту. Ширли Цетлин убрала со стола содержимое своей блузки, села как можно дальше в кресле и зевнула.
— Это у вас единственная тема для разговора? — осведомилась она.
Шими отпрянул, как будто его ударили.
— Мне сложно не прийти к выводу, — сказал он после десяти минут враждебного молчания, на протяжения которых она не отрывала глаз от винной карты, — что на самом деле вам безразлично то, чем я занимаюсь. Напрашивается вывод, что вы находитесь здесь под влиянием ошибочного впечатления.
— Ши говорил, что я вам нравлюсь.
— Нравитесь мне?..
— И что вы могли бы взять для нас билеты на Барбру Стрейзанд.
— Ради этого вы способны поступиться честью?
— Осторожно, не вообразите лишнего.
— Поверьте, я ничего не вообразил, — заверил ее Шими.
Оба смахивали сейчас на хищников, глазеющих друг на друга в джунглях. Оба ждали, кто ударит первым.
Шими не исключал, что никогда еще в своей взрослой жизни Ширли Цетлин так долго не воздерживалась от смеха.
В конце концов ей пришлось первой вскочить в приступе манерного негодования.
— Я убью мужа! — пообещала она.
— Убейте его и от моего имени. Полагаю, он прибег к этой хитрости, чтобы провести время с любовницей.
Дальнейшего Шими никак не ожидал. Ширли Цетлин упала в свое кресло, закрыла ладонями лицо и разрыдалась.
Ставни в душе у Шими задрожали от порыва холодного ветра. Впоследствии он часто думал о том, как поступили бы на его месте другие мужчины. Заключили бы ее в объятия? Просили бы прощения, несмотря на то, что первый безжалостный удар нанесла от смертельной скуки она сама (до какой степени, по ее мнению, было скучно ему)? Похлопали бы ее по руке? Похвалили бы ее блузку? Сказали бы, что на свете есть мужья похуже Ши? И что некоторые мужчины носят женское нижнее белье?
Но он ничего подобного не совершил. «Похоже, моя черствость превосходит даже мою неловкость», — подумалось ему.
Так он и сидел, неподвижный и бесстрастный, пока лились ее слезы; в конце концов метрдотель посоветовал ему увезти леди домой.
