Рейдовый батальон - Николай Прокудин

— Нет, но похож на него.

— Алкаш? — охнул я.

— Нет, тоже спецназовец!

— Ой, — ойкнул Ветишин и уставился на дверь.

В дверном проеме стоял усатый старший лейтенант, в полевой форме, высокого роста, улыбался приятной улыбкой.

— Старший лейтенант Марасканов! Игорь! Прибыл для окончания прохождения службы в Афганистане.

— В смысле, для окончания? — удивился Эдуард. — Не из Забайкалья ли?

— Нет, из Кандагара из спецназа. Сослан к вам.

— Опять ссыльный! Ну, почему все ссыльные — к нам? С триппером — к нам, с мениском — к нам, с больной головой — к нам, любителей одеколона — к нам. Доколе! — простонал я. — За что сослали?

— За то, что не сошелся с начальником политотдела во взглядах на комсомольскую работу.

— Политический, вах-вах! — заохал и заулыбался старшина.

— Вот это хорошо! Политических я люблю, сам диссидент и вечный оппозиционер, — обрадовался я и принялся жать руку старлею. Все здоровались, знакомились.

— Игорь, обязанности ротного исполняет лейтенант Грымов.

При этих моих словах Эдик скривился.

— Сколько в Афгане? — поинтересовался Грымов.

— Полтора года!

— Фью… — присвистнули все.

— Ребята, я за прошлый год еще в отпуске не был, завтра убываю домой! Ждите меня к марту.

— Черт! А караулы? Опять я! — завыл Ветишин.

— Вай! Один, совсем один! — передразнил старшина.

— Кстати, Сергей, иди готовь караул! — усмехнулся Грымов.

— Игорь, ну почему ты не отгулял отпуск? — воскликнул я.

— Не дали, я был секретарем комитета комсомола, поссорился с руководством — не переизбрали. Пока переводили с места на место — в пехоту, в дивизию, в полк, — год новый начался. Полтора года в Союзе не был!

— Ну что ж, сегодня принимай взвод, а завтра можешь отправляться. Жили без одного взводного и еще поживем, — подытожил разговор Эдуард.

— Игорь, пойдем, буду твоим гидом, — улыбнулся я.

Вечером мы надули два матраса и легли спать на пол. Как уже надоела эта не половая, а напольная жизнь!

— Давно так маетесь? Это какой-то протест? — спросил Игорь.

— Да, в принципе, протест, но о нем никто не знает. В казарме курсантом и солдатом спал пять лет — хватит. Лучше буду упрямо спать на полу, чем позволю себя уравнять с солдатом. Ветишин спит на сейфе, тоже неудобно. Через неделю рейд — мучиться осталось немного

.

Когда Острогин сняли с горы, то принялся громко возмущаться:

— Полк не узнать, роту не узнать, все раскрашено, все обновлено. Так и заблудиться можно.

— Не заблудишься, у тебя всего три маршрута: караул, столовая, полигон. Действуй! — усмехнулся Грымов. — Товарищ старший лейтенант, только не расслабляйтесь, а сразу за дело. Жизнь меняется.

Раньше до своего назначения Эдик и Сергей были приятелями, а тут Грымов сразу начал общаться с ним официально. На следующий день Острогин получил от Грымова первый выговор за подготовку караула, через неделю — строгий выговор за беспорядок во взводе.

— Топчет и топит Сережку, как конкурента, не топит потенциального претендента на командование ротой. Эдуард-то лейтенант, а Острога старлей! — высказал предположение Ветишин.

— Может быть, и так, а мой выговор тоже как конкуренту? За внешний вид! Я ему еще устрою выговор, припомню, когда Сбитнев вернется, — зло ответил я.

— Он просто бездушный карьерист! — согласился Ветишин.

— Посмотрим, как он на боевых командовать будет. Там видно будет, какой он ротный, — подытожил я.

— Набить бы морду ему, да и дело с концом! — рявкнул Бодунов.

— Бодунов! Ты как прапорщик сиди на своем месте, помалкивай и не суетись. Будем работать как работали, хамить и грубить не будем, дождемся вестей от Сбитнева, надеюсь, вернется, — закончил я разговор.

Батальон мучили строевыми смотрами пять дней, и все время было что-то не так. Строились, укомплектовывались, расходились, снова строились. Наконец-то вырвались на простор большой дороги. Йя-ха-ха-а-а!

Из полка вышел только наш батальон, немного штабных и разведрота. Поставили нам задачу: вместе с батальоном восемьдесят первого полка прочесать кишлак сразу у входа в Баграмскую «зеленку». Артиллерия дивизии ударила, не съезжая с дороги, мы вошли, «почистили» округу, нашли немного боеприпасов, из кяриза вытащили разобранный ДШК. Забросали все кяризы дымовыми минами, и столбы дыма распространились по ходам сообщений. Укрытия под землей превратились в ад.

Если кто-то из душманов там сидел, то прекратил кашлять, чихать и дышать довольно быстро. Навсегда.

Я сидел у огня, разведенного возле высокой стены в глубине двора. Костров было три: на одном кипела вода, на втором варился суп из курятины, на третьем — плов также с курятиной. Загнанные до смерти куры «умерли от страха» при виде «шурави», как объяснил начальнику штаба батальона Гурбон Якубов-старший. Этот новоиспеченный сержант любил повторять, что на гражданке работал поваром в ресторане. Спору нет, он умел хорошо готовить, но еще больше любил поесть. Старшим он считался, потому что был крупнее по размерам, а младшим считался другой Якубов — Махмуд, потому что был маленький. Братья они не были, просто однофамильцы, и даже из разных областей.

Якубовы что-то резали, подсыпали в плов и суп, напевали и почти приплясывали вокруг костров.

— Гурбонище! Что ты там подсыпаешь? Отраву?

— Что вы, товарищ лейтенант! Эта спэции, спэции! Понимаете?

— Понимаю! То ты книгу пишешь, а на самом деле донос на нас, то ты гадостью какой-то всех отравить хочешь, а говоришь «специи».

— Шутите или, правда, думаете так на меня?

— Шучу-шучу. Где специи взял?

— Земляк-повар в полку дал, где тут в кишлаке возьмешь? Гурбон продолжал приплясывать и что-то петь:

— Э-э-э. Тулук-кыс. Аших-пыс.

— Что ты там поешь? Что вижу, о том пою?

— Опять смеетесь! Нет, о девушке пою.

— О девушке петь, конечно, интереснее, чем о пригоревшем плове.

— Пачиму пригоревшем? Пачиму обижаете?

— Да вари, вари, шучу. Гурбонище, объясни, как тебя шеф-повара крупнейшего ресторана Бухары загребли в Афган? Откупиться не мог?

— Мог! Но хотел посмотреть, как тут люди живут, что такое война.

— Гурбон, ты — третий романтик в роте.

— А кто второй, вы?

— Нет, первый! Второй — Свекольников!.

— Почему Свекольников?

— Потому, как и ты, доброволец, тоже на людей посмотреть решил. Страну изучить. Путешественники — первооткрыватели!

— А вас послали сюда, да?

— Меня — нет, сам захотел!

— Вот видите, а надо мной все время смеетесь!

— Я не смеюсь, я подшучиваю.

У-у-ф — бабах! Разорвалась мина прямо посреди двора, за ней — вторая, за дувалом — третья.

— Ложись! Всем к стенам, — заорал я. — Раненые есть? Ни раненых, ни убитых не оказалось — повезло.

На крыше интенсивно заработал «Утес». Бодунов сидел за станком и посылал очередь за очередью.

— Игорь! Ты что-нибудь видишь или просто так, для профилактики?

— Вон в тех развалинах какой-то дымок.

— Сейчас сориентирую минометчиков!

Я доложил Грымову обстановку и дал координаты, куда требуется ударить. Минометчики «Васильками» обработали квадрат и всю полосу виноградников перед позициями.

Нас в кишлаке очень мало: разведрота и наш батальон из двух рот. Задача, конечно, минимальная: потрепать «духов» в кишлаке, если получится, найти склады с оружием и боеприпасами. Совсем обнаглели: прямо из виноградника били по заставе и подожгли три «наливняка». Обгорелые остовы машин валялись на обочине дороги и за неделю — три обстрела колонн. И посты вдоль трассы каждую ночь обстреливают.

Помочь им хочется, только силенок не хватает, очень мало людей, чтоб прочесать всю территорию. Мы вклинились на триста метров от дороги. Завтра-послезавтра саперы поставят ловушки, заминируем выходы из кяризов и домой. Прочесывая развалины, мы нашли пятьдесят-шестьдесят цинков с патронами к пулемету, несколько выстрелов к гранатомету, несколько мин противопехотных и противотанковых. Сколько-то «духов» погибло в перестрелках и артобстрелах, сколько-то завалено в подземных ходах и задохнулось. Может быть, на месяц — другой заставам станет полегче.

— Гурбон, как плов и шурпа? Готовы? — окликнул я младшего сержанта, отрывая взгляд от бинокля.

— Плов готов, а шурпа разлилась. Шайтан! Осколком казан пробило и перевернуло все. — Сержант почти плакал. Толстые мясистые щеки подергивались, лицо раскраснелось, в глазах стояла боль. Подвязать фартук, надеть белый колпак — повар-лагманщик.

— Эй, бешбармак ходячий, плов готов, лагман сварил? — окликнул его настрелявшийся из пулемета Бодунов.

— Опять обижаете, товарищ прапорщик! Какой бешбармак, вы что меня бараном обозвать хотите?