Субмарины уходят в вечность - Богдан Сушинский

— Если вам, штурмбаннфюрер, понадобилось устроить спектакль у ворот ада, вы так и скажите!

— Нет в этом мире человека, который бы так понимал меня с полуслова, как вы, мой вечный фельдфебель! Идите, наш Шекспир, и творите все, что вам заблагорассудится. Но чтобы утром Хорн предстал передо мной все еще живым. На полусогнутых, в рыданиях — но… живым.

— Ну, если так… — вздох, коим Вечный Фельдфебель встретил условие Штубера — оставить лейтенанта в живых, мог издать только человек, от которого требовали невозможного.

— А в остальном все должно выглядеть именно так, как вы мечтаете, мой вечный фельдфебель, — спектаклем у ворот ада.

Зебольд уже открыл люк отсека, однако, вспомнив о том, что в карцере находится еще один арестованный, спросил:

— А второго?

— Что «второго»? — искренне удивился Штубер.

— Их в карцере двое. Впрочем, того, второго, следует расстрелять сразу же, чтобы не мешал нашему спектаклю своими репликами и стенаниями.

— Гениальное режиссерское решение, Зебольд! Гениальное, но вы от него откажитесь. Поступите просто и банально: сделайте вид, что попросту не замечаете его, что о нем все забыли. Ничто так не убивает, как неизвестность. Пусть до конца ночи и все утро мучается своими догадками и предположениями, причем мучается так, чтобы утром мы увидели перед собой некстати поседевшую Кассандру. Вы все поняли.

— Кто такая Кассандра — я не знаю, но не сомневайтесь, на ceй раз она поседеет.

Когда Зебольд вышел, офицеры благоговейно переглянулись Даже на них самих присутствие этого гороподобного существа производило удручающее впечатление.

— А как вы намерены поступать на самом деле? — сдали нервы у командира субмарины.

— Поскольку расстреливать все равно кого-то нужно будет, то расстреляем командира упомянутой в радиограмме субмарины «Викинг», а признательного нам за свое спасение Хорна назначим ее командиром и отправим в вольное пиратское плавание.

Штанге медленно наполнял коньяком свою рюмочку, затем так же медленно опустошал ее, после чего еще с минуту смотрел на люк отсека, словно ждал, что в нем вот-вот появится Зебольд.

— Признаться, до сих пор я весьма смутно представлял себе что такое эти ваши СД. Но теперь!.. — покачал он головой. — Теперь…

— Оставьте ваши восторги, капитан-лейтенант; обычно мы избегаем бурных оваций.

32

Начало марта 1945 года. Германия.

Замок Викингбург, ставка «фюрера подводных лодок» гросс-адмирала Карла Деница.

Последним, в сопровождении десяти худощавых, никаким видимым оружием не вооруженных телохранителей, в замке появился Консул Внутреннего Мира. В считанные минуты его люди рассредоточились но залам, занимая все ключевые позиции, причем делали это с такой уверенностью, словно им приходилось бывать здесь множество раз. И поскольку действовать так, изучая расположение помещений в замке только по карте-схеме, невозможно, то следовало предположить, что они здесь действительно бывали. Или же отрабатывали план захвата по киносъемкам.

Сам Посланник Шамбалы остановился посреди небольшого, выложенного древним булыжником дворика и полновластно осмотрелся, словно бы оценивал только что доставшиеся ему владения. Когда он оглянулся на полуоткрытые ворота, Скорцени показалось, что сейчас он издаст какой-то истошный азиатский рык и во двор замка хлынет вся остальная орда, которая за стенами «Викингбурга» ждет боевого клича своего вождя.

Вдоволь насмотревшись на этот мирный, хотя и беспардонный, захват замка, Скорцени вопросительно взглянул на Гиммлера.

— Тибетцы, — пожал тот плечами, как будто этим все было сказано: мол, что с них возьмешь? — Обычная демонстрация предосторожности, — невозмутимо объяснил он, старательно протирая носовым платком стеклышки своих очков.

— Раньше он появлялся в рейхе без охраны, — как бы между прочим заметил обер-диверсант рейха, понимая, что нахождение в «Викингбурге» этих тибетцев было заранее согласовано с рейхсфюрером СС.

Они стояли на открытой, оборонной галерее замка, откуда обычно предпочитал ностальгически любоваться морем властитель этого бурга[59] гросс-адмирал Дениц, и могли наблюдать, как тибетцы беспрепятственно проникают во владения немногочисленной личной охраны Гиммлера, состоявшей из эсэсманов «Лейбштандарта СС».

— Раньше — да, без охраны, — бесстрастно признал Гиммлер. — Впрочем, он и сейчас не очень-то нуждается в ней. А с другой стороны, пусть его люди учатся взаимодействовать с солдатами моего «Лейбштандарта». Нам это может приходиться. Кстати, очень выносливые, исключительно исполнительные и совершенно неприхотливые солдаты.

Скорцени уже знал, что отношения с Гитлером у рейхсфюрера очень осложнились, по существу речь шла о полном разрыве между этими двумя руководителями рейха. Во время последней стычки между ними Гитлер даже пригрозил, что заставит эсэсовцев из «Лейбштандарта» снять с рукавов специальные нашивки[60], а то и вообще распустит его, чтобы показать этим солдатам и всему ордену СС, что рейхсфюрера СС у них больше нет, есть только он — фюрер!

— В таком случае следует подумать о том, чтобы несколько сотен тибетцев внедрить в охрану рейхсканцелярии.

— Несколько сотен тибетцев-смертников, которые бы, с одной стороны, укрепили оборону рейхсканцелярии, предупредив любую попытку переворота, а с другой — не допустили бегства господина Шикльгрубера из его последней западни, вне которой он будет еще опаснее, нежели пребывая в ней? — попытался продолжить его мысль Гиммлер, слишком придирчиво рассматривая прочищенные стеклышки на свете.

— Я имел в виду всего лишь усиление охраны фанатично преданными нашей идее смертниками.

— Понятно, оберштурмбаннфюрер СС, понятно, — долго и старательно водружал свои очки на переносицу Гиммлер. Этим «оберштурмбаннфюрер СС» он как бы напоминал Скорцени о

<…>[61]

— Не менее тысячи[62], — не оценил его картежного юмора рейхсфюрер СС. — В это даже трудно поверить.

— Обычно Посланник свое слово сдерживает.

— Мы сможем усилить этими исключительно нашими и столь же исключительно бесстрашными людьми оборону фюрер-бункера. Правда, хотел бы я знать, откуда они сейчас возьмутся там, в Берлине, эти его тибетцы.

— Из тибетских монастырей.

— Они пришлют нам монахов?!

— Специально подготовленных… монахов. Скорее всего, их десантируют с дисколетов.

Гиммлер задумчиво потер подбородок и, ничего не ответив, впал в глубокое раздумье, словно обер-диверсант рейха только что сообщил ему о чем-то совершенно невероятном.

— Русских эти тибетцы сдержать, конечно, не смогут, — наконец произнес он.

— Но ведь основная их задача заключается не в этом, — напомнил ему Скорцени.

— Вы правы, не в этом.

— А в том, чтобы не допустить ухода фюрера из бункера, его бегства из подземелий рейхсканцелярии. Все переговоры между Борманом, Геббельсом и Посланником Шамбалы касались именно этой, секретной, части операции тибетцев.

Гиммлер опять задумчиво потер подбородок и вопросительно взглянул на обер-диверсанта, который по-прежнему оставался для него самой большой загадкой рейха. Более загадочной личности в современной Германии просто не существовало. Причем Гиммлера она интриговала даже больше, нежели личность Посланника Шамбалы.

— А ведь признайтесь, Скорцени, что вам хотелось бы спасти фюрера.

— Хотелось бы. В конце концов, речь идет о фюрере.

— Почему же до сих пор не прибегли к этой операции? Только откровенно, никаких гонений на вас не последует. Просто я пытаюсь понять, что происходит, разгадать загадку вашего поведения.

— Во-первых, этого спасения не желает сам фюрер…

— Точнее было бы признать, что он все еще колеблется, больше смерти опасаясь оказаться в русском плену. Однажды он даже высказал опасения, что русские поместят его в клетку и станут возить по своим городам, показывая его, как некое чудовище.

— Во-вторых, рядом с ним находятся Борман и Геббельс.

— Там находятся такие церберы, как Борман и Геббельс, — ужесточил формулировку Гиммлер, — которые делают все возможное, чтобы убедить фюрера остаться в бункере, сложить с себя полномочия и принять яд. Это мне тоже понятно. Но ведь вы совершали похищения дуче и адмирала Хорти. Что для вас операция по похищению или спасению — это не суть важно — Гиглера? Не убеждайте меня, что такая операция вам не под силу, иначе я попросту разочаруюсь в вас как в идеале всех европейских диверсантов.

— Я не стану разочаровывать вас, рейхсфюрер.

— Тогда же что происходит? Ждете приказа фюрера? Самолюбиво дожидаетесь, когда он попросит вашего заступничества?