Пока мы не встретимся вновь - Джудит Крэнц

— Какой смысл хранить огромный погреб шампанского, которое только продаешь и заменяешь, продаешь и заменяешь? Какая польза от этого запаса? — озадаченно спросил Бруно.

Жан-Люк улыбнулся внуку и обнял его за плечи. Все это всегда делалось для блага семьи. Он с радостью принялся объяснять:

— Вернувшись домой после окончания войны в восемнадцатом году, я обнаружил, что итальянский генерал и его штаб, которые использовали замок как свою резиденцию, извели весь запас шампанского в погребах. Не знаю, может, они в нем купались, но все бутылки до единой, все сотни тысяч, оказались пустыми. Это же бывало здесь и раньше, при жизни моего деда, в тысяча восемьсот семидесятом году, когда Вальмон заняли немецкие войска во время франко-прусской войны. Тогда, в восемнадцатом, наши виноградники пришли в жалкое состояние. Обстрелы, частенько случавшиеся в последние месяцы окопной войны, просто сровняли многие из них с землей… Понадобилось три с половиной года напряженного труда, Бруно, а также немалая часть фамильного состояния, чтобы восстановить их и получить с новых посадок урожай в довоенном объеме. Мы в значительной мере возместили наши потери. Однако, хотя сейчас наш банковский баланс в порядке, большая часть наших лоз — увы — достигла среднего возраста.

— Что? — спросил Бруно, не понявший так же, как Поль и Гийом, его слов.

— Лоза набирает полную силу к десяти годам. В этом возрасте виноград плодоносит лучше всего, — пояснил Жан-Люк. — К пятнадцати годам он достигает своего среднего возраста, а после двадцати уже почти непригоден для сбора урожая — это его старость. Старые лозы надо выкапывать и сажать новые. Поэтому для виноградников, посаженных в тысяча девятьсот девятнадцатом, лучшие годы уже миновали. Они будут приносить пользу еще максимум восемь, от силы — десять лет.

— Я все еще не понимаю, зачем хранить здесь эти бутылки? — нетерпеливо перебил Бруно, мечтавший поскорее выбраться из холодного погреба, но дед неторопливо продолжал:

— Кто знает, что готовит нам будущее? Неизвестно, удастся ли посадить новые лозы, когда возникнет такая необходимость. А вдруг, и этого я боюсь больше всего, разразится новая война? Германия перевооружается. Первое место, куда Германия направит свои армии во Франции, это Шампань. Так было всегда. У нашей плодородной земли дурное расположение. Не сомневаюсь, что у Гитлера уже есть планы, как распорядиться нашим наследием, поэтому я делаю все, что в моих силах — каждый год закладываю на хранение большую часть лучшего вина и храню его здесь столько, сколько возможно. Если начнется новая война, то после ее окончания Лансели вернутся в Вальмон и найдут клад, о котором не знает никто, кроме нас и трех Мартенов, смотрителей наших погребов, — кузенов, которым я доверю и свою жизнь. Они доставляют бутылки в это хранилище, и если понадобится, мы сможем, продав это шампанское, возродить наши виноградники — перепланировать, засадить заново и вырастить молодые лозы. В этом смысле я ничего не боюсь: пока жива цивилизация, шампанское всегда будет в цене, спрос на него никогда не исчезнет.

— Мама знает про этот погреб? — спросил Поль.

— Конечно. Женщины смыслят в виноградарстве и виноделии не меньше… а иногда и больше мужчин. Достаточно вспомнить, например, как умело в прошлые времена вела хозяйство вдова Клико и неотразимая мадам Поммери. Или наших современниц мадам Болинье и маркизу де Суаре д'Олан из «Дома Пинер-Эдисьен». Да, твоя мать знает про этот погреб, и тебе, возможно, когда-нибудь захочется рассказать о нем Еве. Но девочки пока еще слишком молоды, чтобы забивать им головки такими мрачными предчувствиями. Теперь, перед уходом, давайте выпьем по бокалу шампанского, благо его даже не надо охлаждать.

Виконт повернулся к столику у входа в секретный погреб: на нем стояли перевернутые бокалы, прикрытые от пыли куском чистого холста. Не потревожив другие бутылки, он вытащил из реек бутылку редчайшего розового вина и откупорил ее, осторожно действуя щипцами с плоскими краями. Над горлышком задымился и исчез нежный, словно вздох, дымок. Только после этого виконт на две трети наполнил свой бокал шампанским, покрутив его, чтобы пробудить вино от спячки. Шампанское вспенилось и заиграло. Гийом, Поль и Жан-Люк одобрительно смотрели на быстро исчезающую пену. Когда виконт поднес бокал к свету, они с восхищением увидели ни с чем не сравнимый бледно-розовый оттенок вина и наклонились, чтобы полюбоваться зарождающимися на дне и быстро всплывающими на поверхность пузырьками одинакового размера: это говорило о превосходном качестве вина. Виконт лишь понюхал шампанское, затем передал бокал Бруно, посоветовав ему прислушаться к шуму пузырьков.

— Они умеют говорить, но не все об этом знают и понимают их, — мягко сказал он. Наполнив все бокалы, Жан-Люк повертел свой в ладонях и наконец попробовал шампанское. — За будущее! — провозгласил он, и все дружно выпили. Когда Бруно оторвал губы от бокала, дед спросил: — Ты заметил, что шампанское имеет один вкус на языке и совсем другой после того, как его проглотишь?

— Если говорить честно, нет, не заметил.

— Ах, в следующий раз будь внимательней, мой мальчик. Это скорее внутренний жар, чем какой-то определенный вкус, и он присущ лишь безупречному шампанскому. Он называется «Прощание».

Несколько дней спустя, туманным парижским вечером, виконт Бруно де Сен-Фрейкур де Лансель, как его представляли визитные карточки, — хотя при крещении в его полное имя не было внесено имя матери, — бросил карты на стол в игорной комнате своего клуба и сказал друзьям:

— Господа, на сегодня я — пас.

— Ты так быстро покидаешь нас, Бруно? — спросил его ближайший друг Клод де Ковиль.

— Бабушка просила сегодня пораньше прийти домой. Она ждет гостей.

— Ты — образцовый внук, Бруно, — насмешливо заметил Клод, — выходишь из-за стола, когда удача улыбнулась тебе. Это дурная примета. Однако, может, я выиграю разок для разнообразия, когда ты уйдешь.

— Желаю удачи, — сказал на прощание Бруно.

Покинув клуб, он взял такси и поехал на улицу Лилль. С момента встречи с Евой он постоянно ощущал в себе внутреннее напряжение и раздражение. Эти, как он считал, непозволительные эмоции требовали выхода.

— Добрый день, Жан, — поздоровался Бруно с дворецким, распахнувшим перед ним дверь одного из огромных домов. — Месье Клод дома?

— Нет, месье Бруно, он ушел еще днем, — ответил дворецкий, который служил у Ковилей всю жизнь и в прошлом частенько гонял Бруно с Клодом из кладовой дома. Сейчас он разговаривал с восемнадцатилетним Бруно, словно тот по-прежнему был школьником.