Рождение Европы - Жак Ле Гофф

Мир-экономика

XV век стал еще и временем большого прогресса в европейской экономике. Ее знаменитый исследователь Фернан Бродель, чтобы описать и объяснить происходящие процессы, ввел понятие «мир-экономика». Мир-экономика — это организованное пространство, в котором налажены регулярные экономические обмены, происходящие под контролем какого-то города или центрального региона. В XVI веке через установление регулярных связей между Северной Европой, Фландрией, азиатским миром и крупными итальянскими портами (Генуя, Венеция) складывается европейский мир-экономика, центром которого в XV веке был Антверпен. Этот процесс стал первой серьезной глобализацией после римской глобализации античного мира, которая объединяла только страны Средиземноморья. Как и все случаи глобализации, этот процесс обогатил города, регионы, социальные группы и семьи, которые в нем участвовали. Но следствием их обогащения явилось обеднение тех, кто стал жертвами этих обменов. Во многих городах они привели к пауперизации и маргинализации существенной части населения. Фернан Бродель подчеркивает, что такая глобализация не ограничивалась экономической сферой, она затронула также сферы политики и культуры. Политика откликнется на складывание мира-экономики явлением, которое назвали европейским равновесием. Начнется эпоха глобализации экономических связей, но одновременно — усугубления социального и политического неравенства.

Европа открытости и расцвета

Этот период развития Европы характеризуется подъемом и бо́льшей открытостью во всех областях. Процессы эти достигают своего пика в период, традиционно называемый Возрождением: оно разворачивается во всем блеске начиная с XIV–XV веков. В моей недавней книге «Moyen Age en images» («Средневековье в изображениях») я попытался показать, как этот поворотный момент отразился в иконографии. Вкратце повторю свои выводы здесь. Прежде всего, появились изображения ребенка, который до XIII века не принимался во внимание как самостоятельная ценность, хотя в повседневной жизни он и был предметом вечной родительской любви, — этот феномен констатировал Филипп Арьес[45]. Ребенок выходит на первый план благодаря, естественно, Младенцу Иисусу: его изображения любовно воспроизводят в апокрифических «Детских евангелиях», которых становится все больше, и в струе нового культа Младенца Иисуса ребенок на изображениях становится красивым и привлекательным, он с радостью и хитрецой демонстрирует свои игрушки, ангельский мир наводняют толстощекие младенцы-амурчики — путти. Параллельно утверждается традиция изображения женщины; раньше повсеместно ощущался культ Девы Марии в образе скорбящей Богоматери или Святой Девы милосердия, теперь же больший интерес у художников вызывает Ева, доселе оттесненная на задний план как источник опасности. В ней воплощены плотские соблазны и земная женская прелесть, ее лицо соперничает по красоте с ликом Девы Марии.

В начале XIV века появляется нововведение, которому был уготован невероятный успех, — это портрет. Он возник благодаря упрочению понятия человеческой индивидуальности и новому изобразительному коду, который назовут реализмом. Эти изменения проявляются в изображениях и живых людей, и мертвых. Лица на надгробных изображениях перестают тяготеть к сложившимся канонам, теперь скульпторы, наоборот, стремятся приблизить их к реальности. С самых ранних портретов на нас смотрят лица сильных мира сего — это Папы, короли, сеньоры и богатые буржуа; потом портретный жанр становится более демократичным. Изобретение в XV веке масляных красок и развитие станковой живописи идет на пользу портрету, который неизменно занимает почетное место на фресках. В Европе началась эпоха портрета, и она продлится до тех пор, пока в XIX веке эстафету частично не перехватит фотография. В этой расцветающей новой Европе, где гастрономия приносит с собой новые элементы застольной роскоши, увеличивается число пиров: легендарным примером остается знаменитое празднество, устроенное в Лилле в 1454 году герцогом Бургундским Филиппом Добрым, когда присутствующие давали обет на поданном к столу фазане. Игра проникает во все социальные практики и выходит за пределы мира аристократии; к игре в кости с начала XV века добавляются карты таро, начинается эпоха карточной игры, резко возрастает популярность разнообразных пари, особенно в Англии. Европа того времени, кажется, хотела заговорить вспышки чумы грандиозным по масштабу возвратом к грезам рыцарской жизни, к тому, что голландец Йохан Хёйзинга в своей знаменитой книге «Осень Средневековья» (1919) назвал «терпким вкусом жизни», «стремлением к красивой жизни», «мечтами о геройстве и любви» и «грезами о жизненной идиллии»; эта Европа уже кружилась не только в «пляске смерти», но и в праздничных танцах, которых становилось все больше. Плясали их под звуки музыки, которая, обновившись в XIV веке с приходом манеры ars nova, или «нового искусства», достигла большой тонкости ритмического выражения и научилась использовать все ресурсы голоса и музыкальных инструментов. В этот момент вырисовывается новый образ Европы, которая танцует, поет и играет на музыкальных инструментах.

Флоренция, цветок Европы?

Самым блестящим примером европейского расцвета того времени становится Флоренция XV века. Там в этот момент уже начался процесс, который позже назовут Возрождением. Флоренция в XV веке являет собой наглядный пример развития итальянского города-государства в направлении просвещенной монархии. Своим расцветом Флоренция обязана нескольким богатым семействам торговцев-банкиров, и в первую очередь роду Медичи. Развитие Флоренции не совпадало с направлением политического развития Европы. Будущее было за крупными государствами — Англией, Францией, Кастилией. Но режимы единоличной власти в городах благоприятствовали развитию нового искусства. Знаменитые семейства, правившие городами и городами-государствами, особенно в Италии, прославились своим деятельным меценатством.

До эпохи Лоренцо Великолепного, который был не только меценатом, но и талантливым поэтом, ведущую роль играл его дед Козимо, негласный правитель Флоренции с 1434 по 1464 год. Козимо коллекционировал античные статуи, камни, монеты, медали, а кроме того, основал несколько библиотек, причем его собственная состояла из 400 томов, которые он покупал или заказывал переписчикам по всей Европе и даже на Востоке. Козимо открывает и поддерживает Марсилио Фичино, сына своего личного врача: платит за его обучение и поселяет его на своей вилле в Кареджи, которая становится штаб-квартирой Платоновской академии, созданной Фичино. Кроме того, Козимо покровительствует преподавателю риторики Кристофоро Ландино, благодаря которому, как утверждают, европейские гуманисты начали вместо латыни использовать народные языки. Козимо также восстанавливает монастырь доминиканцев-реформаторов (Сан-Марко), церковь Сан-Лоренцо, построенную Брунеллески, заказывает дворец своему любимому архитектору Микелоццо, и все это не считая пригородных вилл, аббатства во Фьезоле, дворцов в Милане, коллежа итальянцев в Париже и больницы в Иерусалиме. Он покровительствует гениальному скульптору Донателло, который будет похоронен с ним по соседству, а также брату Джованни да Фьезоле (Фра Анжелико), которому он поручает фрески Сан-Марко, и еще нескольким великим художникам своего времени.

Флоренция становится средоточием крупнейших достижений нового искусства. Это и ворота Баптистерия, оформленные самыми знаменитыми скульпторами начала XV века, и революционные фрески Мазаччо в церкви Санта-Мария-дель-Кармине, в которых гениально реализуется открытый ренессансными мастерами эффект перспективы. Наконец, самое величественное из этих произведений — купол Флорентийского собора, возведенный Брунеллески. Здесь не совсем подходящее место, чтобы подробно рассматривать историю флорентийского искусства эпохи Кватроченто, я перечислил только нескольких мастеров и несколько произведений первого ряда. Добавим к этому еще школу неоплатоников, возникшую, как мы видели, под покровительством семейства Медичи и подпитываемую притоком в Европу греческих ученых, бегущих от турок после взятия Константинополя, — школу, формировавшуюся, в частности, вокруг Марсилио Фичино: это философское течение было одним из главных новшеств промежуточного периода между Средневековьем и Возрождением. По сути, оно продолжает интеллектуальную линию, характерную для Средневековья: новые идеи, облаченные в античные покровы. Богатая европейская традиция возрождения забытого старого возникает в каролингскую эпоху и продлится до конца XVIII века, давая повод французскому поэту Андре Шенье сказать: «Мы новой мысли ход / В античный вложим стих».