Его сладкая девочка (СИ) - Драгам Аля

— Хочу. Я очень люблю Вашего внука. Но в то же время постоянно боюсь, что он встретит лучше меня. Более подходящую. За которую его никто осуждать не будет.

Вот что творится в её светлой головке.

— Когда мужчина выбирает сердцем, его мало интересует мнение окружающих. Егор обеспечен и не зависит от других. У него есть поддержка друзей, есть я. А что Ирина наговорила… плюнь на это. Из зависти она.

— Зависти?

— Я думаю, да. В каком бы статусе ты не была, у тебя есть выбор. В своё время у нас этого выбора не было. Не сами распорядились своей судьбой. Я принял это. Страдал, да. Потому что другую любил. А Ира не приняла. Она, может, и сама не осознает, но сейчас она не против тебя или Егора. Она против чувств в принципе. — Припиваю чай, который успела сделать девушка. — Странный разговор старого деда, да? Ты уж не обижайся. Вы уже наделали ошибок. Не смертельных, но неприятных. Оба настрадались. Да…

— Я понимаю, о чём Вы говорите. Но Вашу жену… я не готова пока…

— Она тоже не готова пока. Так что про неё думай в последнюю очередь. — Встаю, увидев, что стрекозы слезают с дивана. — Спасибо за чай. Доделывай и не переживай, я с ними поиграю.

… Любуюсь точёной фигуркой, скользящей между деревьями. Аромат липы пьянит, а горячий воздух застыл в пространстве. Кажется, его можно потрогать. Протягиваю руку и трогаю… Полину за рукав. Она прижимается спиной к шершавому стволу, сжимая в руках огромный букет липовых веток.

— Зачем тебе столько?

— Я люблю такой чай. Зимой ты придешь с мороза, а я тебе чашку сразу. С запахом лета.

— Лета…. — Повторяю эхом. Она и сама, как лето. Солнечная, воздушная. — Ты девочка—солнце, знаешь об этом?

— Теперь знаю. — Полина заразительно смеется, пряча лицо в свой букет.

— Поль?

— Ау.

Прижимаю её к себе, откидывая ненужный веник. Потом новый соберу.

— Я кажется… кажется, люблю тебя.

Какой вкус у любви? У моей — вкус липового цвета и лета. И сладких губ моей Полины…

Глава 44

Ксюша.

Напряжение зашкаливает. Лежу на кушетке, сжавшись так, как только могу. Внутренне, конечно.

Мы на контрольном УЗИ. Первом исследовании, когда можно узнать очертания малыша и услышать его сердечко. Мы — это я, живот и Егор. И именно он сейчас напряженно вглядывается в монитор, а я малодушно боюсь посмотреть и жадно ловлю эмоции на любимом лице.

Врач что—то говорит, но от волнения в ушах такой шум — я ничего не слышу. Вернее, слышу, но не воспринимаю. Мне надо решиться перевести взгляд на экран и услышать, что всё хорошо. Только после этого, наверное, я начну приходить в себя. По крайней мере, надеюсь.

— … а сейчас можем послушать сердечко…

Это значит, всё в порядке, да?

— Егор?

— Выдохни, Ксюш. Хорошо всё. Приготовься, сейчас…

И кабинет наполняет мерный стук. Он проникает в меня, задерживаясь где—то в районе солнечного сплетения. Стук сердца нашего ребёнка. Оно бьётся, а это значит, он растёт, он борется и стремится к нам. Спасибо, Господи!

— Ксюша, Ксюш! — Не с первого раза слышу, что говорит Егор. — Ну ты чего, малыш? Правда хорошо. Я тебе расскажу, я всё—всё запомнил.

Врач с улыбкой смотрит на нас и говорит, что можно вытирать гель и вставать. Тяну руку к салфеткам, но Егор и здесь оказывается быстрее. Он сегодня с утра вообще невероятно суетливый и даже немного нервный. Тоже переживает. Хоть и не говорит ничего.

— Фото на память. — Врач протягивает несколько небольших листков с черно—белым изображением. — Результаты передам Тарасу Алексеевичу.

Провожу пальчиком по картинке. Наш малыш. На следующем УЗИ обязательно буду смотреть в оба, а сегодня… слишком много всего свалилась, чтобы успеть взять себя в руки за короткий промежуток времени. Это же не значит, что я буду плохой мамой?

— Ты уже самая лучшая мама. — Егор помогает подняться и целует в висок.

— Я вслух сказала?

— Ага. Перенервничала. А теперь можешь успокаиваться.

Придерживает за талию, пока выходим в коридор.

С момента приезда в дом и моей истерики, Егор ко мне больше не прикасался. Всегда находится рядом, готов помочь в любую секунду, но… это касание — максимум, который он себе позволил. И я знаю, почему. Я сама виновата в том, что выстроила очередную стену.

Можно списать на гормоны, но себя—то не обманешь. Сначала я боялась. Когда ещё не знала всей правды. А потом меня переклинило. Егор сказал, что готов ждать. А я… я не хочу ждать больше! Хочу, чтобы, как раньше, он решил всё за меня. Только он этого не сделает, я знаю.

Может быть, придумать, как аккуратно намекнуть? Например, попросить что—нибудь достать в спальне и… Что дальше я не придумала, но обязательно додумаю. До вечера время есть.

Пока сидим и ждём окончания Тараса Алексеевича, Егору приходит на телефон сообщение. Он открывает, улыбается и поворачивает экран ко мне. Дед Саша скинул свежие фотографии: Даша верхом на Рое, а Маша кормит его печеньем. Пёс влился в их компанию так быстро, словно всегда в ней был. Девчонок он ещё по деревне помнил, мы его подкармливали и он летом любил играть с детьми, если его не прогоняли. Но то, что он дружелюбно примет всех остальных! — Удивился и дедушка, и ребята из охраны, которые теперь дежурят на подъезде к дому. «Чтобы больше никто не лез», — пояснил Егорка.

Егоркой его зовёт Александр Клементьевич, и мне это очень нравится. Егорка или Егорушка. Ему подходит.

Успеваю устать и сбегать в уборную несколько раз, когда, наконец, нас приглашают в кабинет. Я себя так накрутила, что только пью и писаю. Как в рекламе. И отойти здесь некому, приходится самой добираться до кабинки.

Врач вдумчиво изучает результаты, которые успели прийти. У меня уже и кровь взяли, и ещё кучу манипуляций провели. Не клиника, а пыточная. Сомневаюсь, что районные поликлиники уделяют столько времени женщинам в положении. Да—да, я сама в этом виновата. Надо было раньше посетить врача. И не раз. И если бы… Да что уж теперь оправдываться? — Виновата, терпи. И терплю.

Тарас Алексеевич, наверное, не меньше меня удивлён хорошим анализам. Вспомнить только, в каком состоянии сюда попала, что потом было. Беспокоит только моя худоба и недобор веса. Егор тут же сводит брови и начинает задавать миллион вопросов, что делать, как исправить, чем кормить. Чуть ли не по граммам. Ещё и пометки в телефоне делает. И стыдливая часть меня хочет провалиться сквозь землю, а другая — девичья часть — умиляется и тает от такой заботы. Кто—то скажет — «Фу, контроль». А я скажу так: «Да! Контроль!»

Потому что с каждой минутой становлюсь увереннее — он меня любит.

Выслушав рекомендации и наставления, направляемся к двери, когда я — сама от себя не ожидала! — краснея и смущаясь, задаю вопрос:

— А личная жизнь… она также… ну под запретом?

Егор вопросительно смотрит, приподняв бровь. Потом, видимо, сложив в уме что—то одному ему понятное, улыбается и кивает.

— Во время близости вырабатываются гормоны счастья. Через кровь они передаются плоду, оказывая благоприятное воздействие. Помимо этого при половом акте активизируется кровоснабжение в органах малого таза, улучшается питание малыша. Поэтому никаких причин сейчас для ограничений нет. Разумеется, в пределах разумного. Игрушки, плётки и подобное исключаем.

Мамочки! Мои щеки похожи на пылающий факел. Вот уж намекнула, так намекнула. Молодец, Ксюша.

Блин!

Егор же напротив начинает широко улыбаться и настойчиво подталкивать на выход. По глазам вижу, что сейчас выдаст пошленькую фразочку. Уже готовлюсь краснеть сильнее (хотя куда уж), но парень молчит. Ухмыляется только, и уже не сдерживаясь, прижимает к себе.

Забираюсь в машину и пытаюсь пристегнуться дрожащими руками. Егорка отбирает ремень и сам вставляет в замок. И молчит!

— Говори уже, — сама не выдерживаю.

— Что говорить?