Жизнь Константина Германика, трибуна Галльского легиона - Никита Василенко

– Сколько их было? Куда направлялись? – быстро осведомился трибун.

– Счету не обучен, – смутился фракиец, – но, кажется, дважды, если собрать пальцы на руках.

– Их было двадцать и две, – тихо уточнил Овдий, поигрывая франциской, но даже при этом упорно глядя себе под ноги. – Это – не хунны. Скорее всего, сарматы.

– Так сарматы или сарматки? – уточнил Константин Германик. – Только что ты говорил о женщинах на лошадях.

Франк наконец поднял голову и коротко, но толково доложил:

«Я рассмотрел лица и обнаженные ноги и руки амазонок. Они все очень белокожи, у каждой рыжие волосы собраны в узел на голове. Сарматы давно смешали свою кровь с готами, отсюда несколько странный вид у женщин-разведчиц. Я также слышал, что сарматки часто выступают в поход и сражаются наравне со своими мужьями и братьями.

– Да, – трибун вспомнил осмотр павших на поле боя хуннов. – Действительно, на хуннов не похожи. Во всяком случае те мертвецы, которых я видел, были низкорослы и темны лицами. Худые, как их лошади после голодной зимы. А про сарматок-воительниц и я слышал от своих конников-аланов.

– Отряд ускакал в степь, – закончил Овдий свой рассказ. – Наверняка разведчики, то есть разведчицы, я хотел сказать, ушли на соединение с главными силами.

– Завтра они будут здесь, – решил командир. – А для любых кочевников купец – богатая добыча. Поэтому слушай мой приказ! Огонь по-прежнему не разжигать, ни на шаг от лагеря не отходить, даже нужду справлять на месте! С первыми лучами солнца садимся и отплываем!

Ночь оказалась долгой и полной страхов. Заснул только молосский дог. Развалившись на александрийском ковре, Цербер быстро и глубоко дышал, иногда непроизвольно вздрагивал, даже зарычал во сне, очевидно, представив себе белую аппетитную, до сих пор не прокушенную лодыжку женщины-амазонки.

Под утро немногие, осмелившиеся остаться на берегу, быстро загрузились в лодию. Гребцы налегли на весла одновременно и слаженно, не дожидаясь сигнала Люта.

Откровенно говоря, когда купеческое судно вышло из устья безымянной реки на стремнину широкого Гипаниса, удалившись на расстояние излета стрелы от обоих берегов, трибун Константин Германик перевел дух. Более того, будучи малочувствительным к любым проявлениям человеческих слабостей, среди которых первой у него считалась любовь, он вдруг испытал привязанность и признательность к крепкой надежной лодии, что уже не раз спасала его в этом походе.

Сам того не сознавая, сухопутный трибун постепенно проникся мировоззрением и убеждениями моряка, полагавшего, что единственный и самый надежный дом – деревянное судно, способное перенести тебя в иной мир, спасти от врагов. Корабль, на борту которого можно пьяным заснуть без страха быть раздетым и обворованным и где тебя обязательно покормят два раза в день.

– Сломай дом, построй корабль! – в который раз угадал мысли своего командира Лют-Василиус.

Вновь посадив на носу большой лодки Маломужа, внимательно понаблюдав за действиями кормчего Иннокентия, бывший труженик меча и топора с озера Нобель приблизился к Германику.

Тот кивнул на ближайшую банку:

– Садись.

– Притягивает вода, правда, командир? – бросил Лют, как показалось трибуну несколько фамильярно. Константин Германик в который раз хотел было одернуть своего солдата, но вовремя передумал.

Чем ближе к Самбатасу, а следовательно, к острову Нобель, тем все увереннее, если не сказать «самоувереннее», чувствовал себя речной волк. Его можно понять, он почти в родной стихии. И надо полагать, христианские добродетели, которые пытался навязать бывшему пирату его духовный наставник, хозяин гончарной мастерской дед Поликарп, быстро испарялись, словно вода в бурдюке во время Персидского похода.

– Командир, я что подумал, – сказал с достоинством Лют-Василиус. – Твой Атаульф нас все равно перегонит по суше, ведь мы плывем против течения, а значит, он скачет в два раза быстрее. С подобным преследованием мне доводилось сталкиваться ранее, у себя на Нобеле. Однажды мы пощипали жирного купца и решили сбыть добычу по-быстрому. Для этого следовало пройти по реке Припеть к устью Горыни, а потом к римской фактории.

Неожиданно оказалось, что наш купец просто отбился от каравана. Когда в озеро Нобель зашли два десятка кораблей, компаньоны купца, просчитав все риски, выслали погоню. А чтобы ускорить нашу поимку и доставить товар в Самбатас в срок, они отрядили за нами отряд лучников, посадив их на тут же купленных лошадей.

К чему я веду?

Мы, разумеется, знать не знали про караван, спокойно шли по Горыни, мысленно распределяя каждый свою долю добычи. Когда дошли до фактории, нас встретили не римляне, а опытные северные стрелки. Спастись удалось только мне одному, благодаря умению глубоко нырять.

– Я просчитал возможность засады, – внимательно выслушав Люта, согласно кивнул Константин Германик. – Поэтому перед заходом в любое городище антов вышлем туда разведку.

Трибун заметил, что бывший речной волк его не слушает. Повернулся к носу судна и уставился куда-то! Сколько можно?! Пора его приструнить!

– Разведки не понадобится, командир. Атаульф не очень скрывается, – неожиданно Лют показал рукой вдаль.

Германик присмотрелся:

– Ничего не вижу? Что там?

– Сейчас увидишь. На правом берегу, недалеко от большой отмели, в тени обрыва два белых пятна.

С движением лодии и трибун уже стал различать нечто, однако рассудок отказывался воспринимать все более зримую реальность.

Когда подошли поближе, то многие из гребцов просто опустили головы, чтобы не видеть этого ужаса.

На двух крестах, воткнутых в песок пляжа, были распяты голые белотелые женщины. Беззащитно чернели лобки, пытаясь скрыть стыд. Под дуновением ветра рыжие волосы убитых то и дело цеплялись за стрелы, торчавшие из грудей.

Эллия Аттика вырвало. Трибун только покачал головой и отвернулся. Лют-Василиус сплюнул в воду и заорал гребцам:

– Чего остановились? Баб голых не видели?! Ходу отсюда, пока с вами такое же не проделали!

Дважды повторять не пришлось.

– Это сарматки, которых франк с фракийцем вчера видели, – озвучил общую мысль Лют-Василиус, опять повернувшись к командиру. – Переплыли через Гипанис, чтобы разведать берег, а попали прямиком к готам. Как мы убедились на Мертвой реке, этот офицер, Атаульф, – засадных дел мастер! Только зачем он их распял, мне совершенно непонятно!

– Это – нам «привет», – нахмурился Константин Германик. – Вас, мол, такое же ждет.

– Так почему тогда нас здесь не дождался? – недоуменно осведомился Лют-Василиус.

– Митра его знает! Скорее всего, захватив разведку, готы их наспех попытали. Даже если ничего не узнали, все равно поняли, что на той стороне Гипаниса – большой отряд сарматов-аланов, рыщущий вдоль реки в поисках добычи. А значит, надо спешить, ведь опытные степняки наверняка могли организовать переправу ниже, или, что значительнее опаснее для готов, выше этого места. Поэтому я полагаю, что Атаульф отвел своих конных в степь, что