Сказки старого Вильнюса III - Макс Фрай

Мы стали друзьями еще до того, как она договорила. Хотя, по идее, шансов у нас не было. Все-таки Наташка – девочка, выше меня на целую голову и старше почти на три года. Мне шесть, ей скоро девять, в детстве это огромная разница. Но мы даже не то чтобы преодолели это препятствие, а вообще ни разу не задумались, кому сколько лет, и кто какого роста. Только потом, когда уже совсем выросли, удивлялись задним числом – как это у нас так лихо получилось.

Спасибо медведю.

Штука в том, что Наташка действительно его видела. До сих пор в этом не сомневаюсь.

Накануне нашего знакомства во дворе косили траву, ее не успели убрать, и теперь всюду валялись охапки душистого, еще влажного сена. Наташка поставила меня в центр самого большого травяного острова. Велела:

– Кружись! Можешь быстро, можешь медленно, как хочешь. Но только все время в одну сторону, пока не упадешь. Упасть – это самое главное. Не бойся, тут мягко.

А я и не боялся.

До сих пор помню, как начал кружиться по часовой стрелке, сперва медленно, а потом все быстрее, и не то чтобы я хотел этого ускорения, оно происходило само, независимо от моей воли, как будто мое тело стало каруселью, а весь остальной я – просто пассажиром, который не может ни управлять движением, ни даже спрыгнуть по собственному желанию. Если уж купил билет, терпи, жди, пока карусель не остановится.

Потом я все-таки упал. Это тоже случилось само, я даже не понял, как и почему. Только что кружился и вот уже лежу на мягкой колючей траве, а весь остальной мир продолжает вращаться. И это оказалось совершенно удивительно. До сих пор всегда было наоборот: я сам двигался, бегал, прыгал, куда-то лез, а мир оставался надежным и неподвижным. Теперь стало не так.

– Здорово, да? – спросила Наташка.

Она тоже лежала в траве, неподалеку, метрах в трех от меня и смотрела в бешено вращающееся над нашими головами небо.

– Это меня папа научил. Давно, я только в первый класс пошла. Он мне так доказывал, что земля вертится. Сказал: «Сейчас сама почувствуешь». Но я все равно не верю.

– Так в книжках же написано, что вертится, – откликнулся я, слишком рано выучившийся читать и надолго сохранивший безграничное уважение ко всякому напечатанному слову.

– Мало ли что в книжках. Книжки пишут взрослые, а они часто врут, я проверяла.

Я открыл было рот, чтобы возразить, но не стал. Слишком уж быстро кружилось небо, чтобы спорить. Тем более, взрослые действительно иногда врут, это я уже знал.

Было лето, каникулы, почти все соседские дети разъехались, и мы с Наташкой бродили всюду вдвоем. «Могущественные Повелители Тысячи Дворов», – говорила она, и я безмерно гордился столь высоким званием.

На самом деле дворов в нашем квартале, за пределы которого нам запрещали выходить под страхом вечного, до самой осени, заточения в душной квартире, было гораздо меньше, но мы не сомневались, что рано или поздно храбро перейдем дорогу, свернем за угол и распространим свою безграничную власть до самых дальних городских окраин.

А пока я заново изучал ближайшие к дому окрестности. В Наташкиной компании они вдруг снова исполнились сладкой, завораживающей угрозы, как в те дни, когда я впервые вышел во двор один. Снова стали неведомой территорией – формулирую я сейчас. Но это просто слова взрослого человека. А тогда были ощущения – подлинные, неописуемые. Мои – навсегда.

– Там живет девочка, которую превратили в старушку, – говорила Наташка, указывая на угловое окно двухэтажного дома, такого же ветхого, как наш. – А разве так бывает?

Никогда ни на миг не подвергал ее слова сомнению. Но мне были нужны подробности, чем больше, тем лучше, тем легче уложить в голове новую информацию – совершенно сокрушительную, когда имеешь дело с Наташкой.

– Бывает вообще все, – строго говорила она. – Просто некоторые вещи – редко. Так редко, что никто их не замечает. Думают, все нормально, всегда так было. А я замечаю. Однажды эта старушка прыгала во дворе через скакалку. Прыгала и плакала. Представляешь? Ясно, что она еще недавно была девочкой, а потом ее – рррраз! – и заколдовали. Даже в школу пойти не успела наверное. Хотя это как раз не самое страшное.

– Кто заколдовал? – холодея от ужаса, спрашивал я.

– Есть одна ведьма. Часто ходит по нашей улице, но по лицу ее не узнать, оно каждый день новое. И всегда с виду добрая-добрая. Ни за что на нее не подумаешь! Ходит и высматривает – вдруг мама с ребенком идет. Это ее добыча. Подходит, здоровается – ой, я ваша новая соседка, будем знакомы. И завязывает разговор, долгий-долгий. Всегда про болезни и другие неприятности. Мама стоит, слушает, взрослым про болезни всегда интересно. Ну или просто стесняется сразу уйти. Ребенок скучает. И тут ведьма – бац! – дает ему конфету. Если взял – все, тебя заколдовали. Даже есть эту конфету не обязательно. Все равно завтра проснешься уже старенький. Родители увидят, скажут – ой, вы кто такой? А где наш сыночек? И выгонят старика на улицу, живи как хочешь. У этой бабушки со скакалкой хотя бы дом есть, повезло ей.

– А если не брать конфету, не превратишься?

– Не превратишься. Хотя на самом деле, если идешь с мамой и к вам подошла такая незнакомая добренькая бабка, лучше вообще сразу убегать. И пусть потом кричат и наказывают сколько хотят. Главное, что не заколдовали. А маме все равно не объяснишь… А вот, смотри! В этом доме до революции жил граф-разбойник, он проиграл в карты свое состояние и вместе со слугами стал грабить по ночам купцов. А перед смертью закопал в саду клад – триста золотых колец с огромными бриллиантами. Но клад лучше не выкапывать, если кольца пролежат в земле ровно триста лет, из них вырастут алмазные деревья, представляешь, как будет красиво?.. А вон в том дворе весной растут черные тюльпаны. Сейчас их уже нет, отцвели. Но следующей весной не забудь посмотреть. Знаешь, откуда берутся черные тюльпаны? Они всегда вырастают только на могилах пиратов. И значит здесь…

– Прямо во дворе могила пирата?!

– Ну да. Например он пра-пра-прадедушка хозяев. Или просто пришел к их прадедушке в гости, чтобы его убить. Но прадедушка храбро сражался, застрелил пирата и закопал в саду. Вполне может такое быть. Просто никто не знает. А тюльпаны с тех пор растут, черные-пречерные. Весной сам увидишь, я не вру.

Я и не сомневался.

– А в этом доме, – Наташка переходила на шепот, – живет холостяк. Так называются люди, которые никогда не женятся. По разным причинам. Некоторые разведчики, как Штирлиц, и с ними все понятно. Разведчику с женой трудно жить – правду рассказывать нельзя, а врать каждый день неохота. Еще бывают ученые, им жениться просто некогда. И космонавты, которые готовятся лететь на Марс, туда жену брать нельзя, а дома навсегда оставлять нечестно. Но этот человек-холостяк не женится, потому что дружит с привидениями. Они к нему ходят в гости по вечерам. А жена ни за что бы не разрешила.

– Почему? – удивлялся я. – К папе гости часто ходят. И мама разрешает. И даже рада.

– Ну так к твоему папе наверное просто люди ходят. Людей многие разрешают домой приводить. А привидений все взрослые боятся, кроме этого человека-холостяка.

– А ты боишься?

– Наверное, не боюсь. Но точно пока не знаю. Я же их еще никогда близко не видела. Только издалека, в окно.

– В окно? – благоговейно переспрашивал я.

– Ну да. Они по нашей улице часто ходят, в гости к человеку-холостяку, а иногда просто так гуляют. Если ночью не спать, можно в окно подглядеть. Только осторожно, чтобы не заметили. Привидения вообще-то не любят, когда за ними подсматривают. У них знаешь сколько секретов? Да они и сами – секрет.

Смотри, никому не рассказывай.

Мне бы и в голову не пришло.

Родители, изумленные моей дружбой с такой взрослой девочкой, становившейся в их присутствии тихой, вежливой и рассудительной, как маленькая старушка, разрешили мне гулять с ней по вечерам, в сумерках и даже после заката – при условии, что ровно в девять Наташка приведет меня домой. И она, конечно, приводила, почти всегда вовремя, а когда мы все-таки опаздывали, не забывала подвести стрелки тяжелых отцовских часов, доставшихся ей после покупки новых: «Ой, извините пожалуйста, опять они отстают, я обязательно переставлю». Этого оказывалось достаточно, чтобы завтра меня снова отпустили с ней на целый день. Такова была сила Наташкиного обаяния.

Впрочем, почему «была». Чего-чего, а обаяния с возрастом только прибавилось. Если бы Наташка решила завоевать мир, он лег бы к ее ногам после единственного телевизионного выступления примерно такого содержания: «Дорогие люди, я тут вдруг подумала, наверное будет очень здорово, если я стану вами повелевать, как вы считаете?» И улыбнется мечтательно, накручивая на палец светлый завиток у виска.