Дело Ливенворта (сборник) - Анна Грин

– Но почему? – спросила я, содрогаясь от тысячи неясных страхов. – Что стряслось?

– Не могу сказать, – прошептала она. – Мне запрещено. Я должна оставаться здесь и молчать.

– Но, – начала я, помогая ей снять дешевенькую шаль из тех, что рекламируют в газетах, – вы должны рассказать. Неужели она запретила рассказать мне?

– Да. Всем, – ответила девица и до боли сжала губы. – А я никогда не нарушаю своего слова, и под пыткой ничего не скажу.

Ханна выглядела такой решительной, такой не похожей на себя прежнюю, робкую и застенчивую, какой я ее помнила, что я могла только молча смотреть на нее.

– Вы же пустите меня? – спросила она. – Не прогоните?

– Нет, – ответила я, – я вас не прогоню.

– И никому не скажете?

– И никому не скажу, – пообещала я.

Это, похоже, успокоило ее. Поблагодарив, она молча пошла за мной наверх. Я поселила ее в комнату, в которой вы ее нашли, потому что это самое неприметное помещение в доме, и там она с тех пор оставалась. Все у нее было хорошо, и всем она была довольна до этого ужасного дня.

– На этом все? – поинтересовался я. – Потом вы не попытались получить от нее объяснения? Она ничего не рассказывала о том, что заставило ее бежать?

– Нет, сэр. Она хранила упорное молчание. И тогда, и на следующий день, когда я пришла к ней с газетой и со страшным вопросом на устах, связано ли ее бегство с убийством в доме мистера Ливенворта, она ничего не рассказала, лишь призналась, что действительно сбежала из-за этого. Кто-то или что-то запечатало ее уста, и, как Ханна сама выражалась, она бы не стала говорить и под пыткой.

Последовало новое недолгое молчание, а потом, все еще размышляя над вопросом, который интересовал меня больше всего, я сказал:

– Эта история, этот ваш рассказ о тайной свадьбе Мэри Ливенворт и об отчаянном положении, в котором она из-за него оказалась, положении, от которого ее могла спасти лишь смерть дяди, вместе с признанием Ханны, что она покинула дом и нашла пристанище у вас по настоянию Мэри Ливенворт, и есть фундамент для ваших подозрений, о которых вы упоминали?

– Да, сэр. И еще доказательство ее интереса к этому делу, которое подтверждает письмо от нее, полученное мною вчера, которое сейчас, как вы говорите, находится у вас.

О, это письмо!

– Я знаю, – прерывающимся голосом сказала миссис Белден, – в таком серьезном деле нельзя делать поспешных выводов, но как же их не делать, сэр, если я знаю то, что знаю?

Я не ответил. В голове у меня крутился старый вопрос: после всего, что стало известно, можно ли по-прежнему верить, что на руках Мэри Ливенворт нет крови ее дяди?

– Ужасно делать такие выводы, – продолжила миссис Белден, – и ничто, кроме ее слов, написанных ее собственной рукой, не могло бы привести меня к ним, но…

– Прошу прощения, – прервал ее я, – но в начале разговора вы говорили, что не верите в виновность мисс Мэри. Готовы ли вы повторить это?

– Да, да! Она могла подтолкнуть кого-нибудь к этому, но я никогда не поверю, что она сама способна на такое. О нет! О нет! Что бы ни случилось в ту страшную ночь, Мэри Ливенворт не притрагивалась ни к пистолету, ни к пуле и даже не стояла рядом, когда их пустили в дело, можете не сомневаться. Только человек, который любил ее, который мечтал о ней и понимал, что не сможет получить ее другим путем, мог бы решиться на поступок столь жуткий.

– Значит, вы думаете…

– Что это мистер Клеверинг? Да, я так думаю, и, сэр, если вспомнить, что он ее муж, разве это не жутко?

– Да, конечно, – сказал я, вставая, чтобы не показать, как меня поразил этот ее вывод.

Что-то в моем тоне или виде, похоже, удивило ее.

– Надеюсь, я не сказала лишнего, – произнесла она с нотками зарождающегося недоверия в голосе. – В моем доме лежит мертвая девушка, и я знаю, что должна быть очень осторожна, но…

– Вы ничего такого не сказали, – ответил я и двинулся к двери, охваченный желанием поскорее выйти из этой комнаты хотя бы ненадолго, потому что сам воздух в ней начал душить меня. – Никто не может вас осудить за то, что вы сказали или сделали сегодня. Но… – Я сделал шаг назад. – Я хочу задать вам еще один вопрос. Чтобы говорить о Генри Клеверинге такое, у вас есть иные причины, кроме естественного отвращения при мысли, что подобное преступление может совершить молодая, прекрасная женщина?

– Нет, – прошептала она, и голос ее снова дрогнул от волнения.

Мне это показалось малоубедительным, и я отвернулся с тем же ощущением удушья, которое испытал, узнав, что исчезнувший ключ нашелся у Элеоноры Ливенворт.

– Прошу меня простить, – сказал я. – Мне нужно побыть одному, чтобы обдумать услышанное. Я скоро вернусь.

И без дальнейших объяснений я покинул комнату.

Следуя неопределенному порыву, я пошел наверх и встал у западного окна комнаты Ханны. Занавески были задернуты, и комнату окутывала похоронный полумрак, но на миг его мрачность и ужас перестали ощущаться, я погрузился в ужасающий спор с самим собой. Какую роль исполняла Мэри Ливенворт в этом преступлении: непосредственный исполнитель или простой соучастник? Означают ли предубеждение мистера Грайса, заверения Элеоноры, косвенные улики хотя бы даже тех фактов, которые стали нам известны, возможность того, что выводы миссис Белден верны? В том, что все сыщики, заинтересованные в этом деле, посчитают вопрос закрытым, я не сомневался, но правильно ли это? Неужели нужно полностью исключить вероятность обнаружения тех или иных улик, указывающих на то, что мистера Ливенворта все же убил Генри Клеверинг?

С этой мыслью в голове я посмотрел на дверь комнатки, в которой лежало тело девушки, по всей вероятности, знавшей правду, и у меня защемило сердце. О, почему мертвые не могут говорить? Почему она лежит там такая безмолвная, такая безвольная, такая недвижимая, когда одно лишь слово от нее могло бы дать ответ на этот страшный вопрос? Существует ли сила, способная заставить эти бескровные губы двигаться?

Поддавшись минутному пылу, я подошел к ней. Господи, до чего неподвижна! С какой насмешкой эти сомкнутые уста и веки встретили мой ищущий взгляд! Камень и тот не был бы столь безответным.

С чувством, очень близким к злости, стоял я там, когда… Что это выглядывает у нее из-под плеч там, где они прижались к кровати? Конверт? Письмо? Да.

От столь неожиданного открытия у меня закружилась голова, полыхнули безумные надежды. Я в великом волнении наклонился и вытащил письмо. Оно было запечатано, но не подписано. Торопливо сломав печать, я окинул взглядом его содержание. Боже! Это написано самой девицей! Одного вида письма было достаточно, чтобы это понять. С таким чувством, будто только что случилось чудо, я бросился с ним в соседнюю комнату и занялся расшифровкой неровного почерка.

Вот что было написано кривыми печатными буквами простым карандашом на внутренней стороне обычной писчей бумаги:

Я плохая. Все это время я знала вещи о которых нужно было рассказать но я не осмелилась он сказал что убьет меня если я расскажу это я про высокого красивого жентельмена с черными усами которого я встретила когда он выходил из комнаты мистера Ливенворта с ключом в руке ночью когда мистер Ливенворт был убит. Он так боялся что дал мне денег и заставил удрать и прийти сюда и молчать обо всем но я больше так не могу. Я каждый день как будто бы вижу мисс Элеонору как она рыдает и спрашивает меня хочу ли я посадить ее в тюрьму. Но Господь свидетель я бы скорее умерла. И это правда это мои последние слова и я молюсь чтобы все-все меня простили и надеюсь что никто не станет меня винить и что они отстанут от мисс Элеоноры и возьмутся за поиски жентельмена с черными усами.

Книга четвертая

Задача решена

Глава 34

Мистер Грайс снова берет дело в свои руки

Переиродить Ирода[34].

Придумана врагами штука эта[35].

Минуло полчаса. Поезд, на котором мог, а по моим расчетам – должен был приехать мистер Грайс, прибыл, и я стоял в воротах, в неописуемом возбуждении наблюдая за медленно, с трудом приближающейся разношерстной толпой мужчин и женщин, которые начали выходить из станции, когда состав отъехал. Окажется ли мистер Грайс среди них? Был ли характер телеграммы достаточно категоричен, чтобы он, несмотря на болезнь, приехал? Письменное признание Ханны заставляло трепетать мое сердце, сердце, преисполнившееся ликования, как каких-то полчаса назад оно было преисполнено сомнением, борьбой и недоверием. Мне уже начал мерещиться долгий день, проведенный в нетерпении, когда часть приближающейся толпы свернула на другую улицу и я увидел мистера Грайса, который, опираясь на костыль и явно превозмогая боль, медленно брел в мою сторону.