Дети ржавчины - Михаил Тырин

–  Зачем мы взяли деда? – хмуро спросил Подорожник.

–  Мы будем брать всех, кто хочет идти с нами, – ответил я.

–  И у вас будет свой погребальный мастер, – вступился за себя Друг Лошадей.

–  Мастер… – хмыкнул погонщик – Что нам теперь делать‑то?

Самые тяжелые ошибки познаются на собственной шкуре. Подорожник предупреждал, что Лучистый – не тот человек, с которым можно договориться. Я не послушал его, потому что продолжал оценивать людей по своим меркам. Что ж, теперь буду умнее.

–  Ты оказался прав, Подорожник, – сказал я. – Я зря пошел к Лучистому. Мой план не сработал, значит, будем действовать по твоему плану.

–  Какому еще моему плану? – удивился погонщик.

–  Деревня, крестьяне. Ты сам говорил.

–  А‑а… Так это не план, а так…

–  Ничего, будет у нас и план. – Я обратился к Надежде: – Мы возвращаемся к хранилищу, девочка. Прибавь скорости…

БАЗА

Дни казались короткими, а сделать нужно было так много, что время представлялось в виде тяжелого ломкого вещества. Оно стало просто рабочим материалом – берешь время, отламываешь кусок и используешь, стараясь не потерять лишней крошки‑секунды. Отработал – ломаешь новый кусок.

Я не считал дней. Гораздо важнее было считать часы и минуты, чтобы не расходовать их зря.

Мы начали с того, что обжили несколько домов в брошенной деревне. В той самой, где старик‑инвалид указал нам путь к омуту. Старика, всего объеденного крысами, мы нашли в его жилище, обернули тряпками и похоронили у дороги, поставив вместо памятника пушку, снятую с неисправного истребителя.

Мы перегнали в деревню десять машин и после этого временно затопили хранилище. Взяли также топливо – большие, невероятно тяжелые цилиндры с синеватой металлической пастой.

Я восстановил свои генетические навыки вождения в несколько дней. Подорожнику потребовалось больше времени, но он был очень упорен. День, когда Надежда разрешила ему подняться в воздух самостоятельно, без сопровождения, мы отметили зажаренной коровьей ляжкой и вином, купленным у крестьян.

Но в основном нам было не до праздников.

Медвежатник пока боялся машины, хотя очень старался не отставать от Подорожника. Друг Лошадей попробовал повертеть штурвалом один раз – и больше не брался за это дело. Ему нравилось только наблюдать, как мы взлетаем, кружим в небе, садимся. Уже тогда стало ясно, насколько трудно будет не только учить людей держать штурвал, но в первую очередь убеждать их не бояться техники.

Через несколько дней у нас появилось пополнение.

Подорожник начал приводить людей. Это были его бывшие друзья‑погонщики, все друг другу под стать – поджарые, загорелые, с обветренными лицами и колючими взглядами. Они напоминали хищных птиц.

Они расселялись по домам, чисто убирались, наводили порядок, приколачивали, что отвалилось. Затем привозили своих женщин, детей. Подорожник лишь один раз сказал мне, что всем им он доверяет, и больше я не возвращался к этому вопросу.

С первого же дня мы начали зарабатывать себе клинки на пропитание. Охранять поля пока не брались – для этого нужны были мало‑мальски обученные пилоты. Но погонщики договорились на заставах, и мы иногда нанимались доставлять грузы и послания. Мы брали большие деньги за срочность и безопасность. Надежде достаточно было один раз слетать из конца в конец, и нам хватало клинков, чтобы жить неделю.

Это было просто и приятно. Но этот путь вел в тупик.

Каждый раз, ложась спать, я не мог вспомнить, что сделал за день. А просыпаясь, вновь уходил в круговорот каких‑то неотложных дел, из которого не мог выбраться ни на минуту. Я старался успеть везде – распределить еду среди людей, договориться с крестьянами, организовать инструктаж по вождению и стрельбе, заменить топливо в машине – до всего мне было дело. Последнее, правда, потребовалось лишь однажды. Цилиндры с металлической пастой вмещали бездну активной энергии, одна заправка была рассчитана, пожалуй, на месяц полетов. Мы получили действительно хорошую технику.

Я быстро выдохся. Однажды утром я обнаружил, что сижу в кабине истребителя, спрятавшись от людских глаз. Просто сижу и бездумно сверлю глазами небо.

«Так дальше нельзя, – говорил я себе. – Нужно составить план действий, распределить нагрузку между людьми и спокойно создавать на этой дикой земле островки безопасности, один за другим». Что сделано? Собраны люди, которые непонятно почему слушаются меня и верят мне. Первые дни их послушание держалось лишь на авторитете Подорожника. Затем они сами почувствовали вкус сытой жизни и безопасности. Появилась долгожданная стабильность, но ведь не для этого мы их собирали!

Да и как распределять нагрузку? Людей всего‑то – я. Надежда и Подорожник. Остальные пока просто стадо, не умеющее ни за что отвечать.

Что нужно сделать? Обучить всех обращаться с техникой. Подниматься в воздух умеют уже почти все, а стрелять, сбивать аэроиды – никто, кроме девушки. Даже я пока толком не умею…

Я смотрел в небо. Оно было чистым уже долгие дни. Стоило кому‑то крикнуть, что на горизонте появились аэроиды, как Надежда бросала любые дела, прыгала в свою личную машину, которую никто не смел трогать, и поднималась в воздух. Она никогда не вступала в бой, лишь отстреливала ложные мишени, и орды посланников меняли направление своего вечного молчаливого полета.

Чистое‑чистое небо…

И тут на меня легла тень.

–  Тебя там все ищут, – раздался голос Друга Лошадей.

–  Что произошло? – без интереса спросил я.

–  Ничего, – старик влез в кабину и сел рядом, – просто Рваный Живот не знает, куда поставить двух лошадей, которых привели вчера с Речной заставы. А Глотатель Лягушек хочет спросить, какой дом отдать двум новеньким. А Ослепляющий Клинок ищет новую цепь для колодца, потому что старая совсем проржавела.

«Народ уже сам распределил обязанности», – подумал я.

–  Пусть решат это без меня, хорошо? – проговорил я, закрыв глаза.

–  Ладно, – кивнул Друг Лошадей, но не ушел. Он положил руки на штурвал, подвигал его туда‑сюда, провел ладонью по панели. Я заметил, с каким трепетом он это делает, словно прикасается к святыне.

–  Нравится? – спросил я, усмехнувшись про себя. Старик с чувством кивнул.

–  А чего ж сам не учишься? Попроси Надежду, она не откажет.

–  Нет, – испугался старик. – Я без этих машин всю жизнь прожил, мне уже незачем. Лучше вы сами…

–  А ты попробуй, – неожиданно загорелся я. – Давай прямо сейчас, хочешь?

–  Нет, нет! – замахал руками Друг Лошадей, но меня уже было не остановить.

Я нащупал под сиденьем рубчатое колесо и повернул его. Корпус машины задрожал, послышался пока еще тихий свист. Старик попытался спрыгнуть на землю, но я со смехом удержал его, захлопнул прозрачный колпак и дернул штурвал. Истребитель встал на дыбы, подпрыгнул, но затем выровнялся, и мы начали подниматься под углом, одновременно разгоняясь.

Никто в деревне не обратил на это внимания – машины то и дело поднимались и опускались, кружа над полями. Мне вдруг захотелось скорости. Просто так, чтобы стряхнуть оцепенение, сорвать злость за эти тяжелые сумбурные дни.

Присутствие испуганного, причитающего старика рядом со мной только обостряло эти чувства. Мне хотелось потрясти и его тоже.

Мы устремились к горизонту, где темнели рваные силуэты горной гряды. Я подумал, что за заботами я лишь мельком задумывался о том, что теперь мы можем уйти за их пределы, своими глазами посмотреть, что такое Пылающая прорва, подтвердить старый миф или опровергнуть его. Но это не сейчас. К такому делу надо готовиться особо. Да и наверняка это не те горы. До границ континента, судя по всему, очень далеко.

Старик уже успокоился, лишь сжал побелевшими пальцами рукоятки по бокам кресла. Я в пилотаже был еще далеко не виртуоз, поэтому частенько нас бросало и потряхивало. Но мне все равно было весело.

Веселье кончилось, когда я выровнял полет и наконец‑то дал себе осмотреться. Меня прошиб холодный пот. Вокруг были аэроиды…

Армада плыла прямо под нами широкой шевелящейся скатертью. Аэроиды напоминали на этот раз пушистые головки одуванчиков, правда, вместо пушинок огромные серые шары ощетинились неровными ноздреватыми отростками.

Я понял, что нужно удирать. Но посланики были повсюду. Хуже всего, что некоторые, кажется, начали проявлять к нам интерес: несколько десятков шаров «всплывали» к нам, излучая слабое зеленоватое мерцание.

Если не принять меры, то на землю мы опустимся уже мертвыми. Старик сидел рядом, цепенея от страха. Он не шевелился, только часто‑часто моргал. Мне вспомнилось, как так же рядом со мной в кабине истребителя застыл мой отец в тот последний для нас – нет, для него – полет. Впрочем, тогда была смерть, а здесь – просто страх. Пока еще просто страх…

Я навалился на штурвал. Машина взвыла, скачком поднявшись на сотню метров. Сразу тупая боль ударила в уши. Не обращая внимания, я откинул щиток, сдвинул предохранительную планку. Сердце екнуло – а много ли у нас боезапаса?