Возмущение праха - Наль Подольский

— Замена донора во время сеанса категорически невозможна, — Щепинский перешел на академический, лекторский тон, — между ними устанавливается очень сложная биологическая связь.

— А, вот оно что… Ну ладно, ладно, вам виднее.

Смутные догадки, возникшие у меня при первом визите в лабораторию «икс», получили исчерпывающее подтверждение: там должен сейчас состояться сеанс оживления трупа с целью допроса. Что же, вполне закономерно. Заставить говорить мертвых — исконная мечта всех органов безопасности, начиная, наверное, с Египта и Вавилона. То-то они носятся со Щепинским и платят ему сколько запросит. И даже под себя не подмяли — держать в своих структурах столь одиозное подразделение по нынешним временам небезопасно. Проще пользоваться его услугами на стороне, в случае чего можно и откреститься.

Далее, в течение почти двух часов, как я мог заключить по редким репликам, возгласам и междометиям, а также по щелчкам клавишей и выключателей, шел сеанс реставрации покойника, в общем похожий на знакомую мне процедуру рекомбинации. Оба младших офицера выступали в роли лаборантов, судя по желчным замечаниям Щепинского достаточно неуклюже, а старший чин, пристроившись где-то в стороне, сидел и курил, на что испросил специальное разрешение.

Незадолго до восьми Щепинский, пощелкав клавишами компьютера, уже довольно усталым голосом обратился, по-видимому, к старшему офицеру:

— Ну вот, кажется, получилось… Примерно через полчаса можно будет стимулировать возвращение сознания. Но продержится он минут двадцать, не больше.

— Двадцать минут? Почему так мало? — лениво осведомился тот.

— Я вам уже говорил: он будет на прямой энергетической подпитке донора. При этом будут использованы все резервные ресурсы их организмов, до капли. Процесс быстротечный и необратимый. Так что если ваше начальство хочет… то уже пора.

— Ну что же… можно и позвонить, — последовал небрежный ответ, и тотчас послышались серии щелчков электронного номеронабирателя. В лаборатории «икс» телефонного аппарата не было, значит, звонили по сотовому телефону.

Я едва успел нажать кнопку индикации номера, который тут же высветился на экране. Доклад по телефону, в отличие от разговора со Щепинским, был энергичным и исполненным служебного рвения, с оборотами «разрешите доложить» и «так точно, слушаюсь».

— Едет.

Щепинский в ответ неопределенно хмыкнул.

До сих пор я не рисковал пускать в ход видеокамеру, понимая, что имею дело с крутыми профессионалами, но во время набора номера включил ее на несколько секунд: если у них имеются индикаторы, то они все равно сработают на номеронабиратель.

Начальство не заставило себя ждать, подкатив через двадцать пять минут на скромной серой «девятке», без сопровождения и охраны. Его встречали внизу, и приехавший мгновенно исчез в дверях, однако Джеф успел запечатлеть низкорослого массивного человека в штатском пиджаке, но в брюках с генеральскими лампасами, с плоским широким лицом и маленькими цепкими глазками.

«Девятка» тут же отъехала и убралась из поля зрения, дабы не демаскировать своим видом дислокацию столь важной персоны.

Он же, добравшись до места действия, сразу продемонстрировал воистину генеральское чувство юмора, вернее, полное его отсутствие. В ответ на обращение: «Разрешите доложить, товарищ генерал-лейтенант…» — он резко перебил своего подчиненного:

— Здесь лучше общаться без чинов, полковник.

— Слушаюсь… Это профессор Щепинский.

— Рад познакомиться.

— Разрешите начать?

— Приступайте, — милостиво согласился генерал, и полковник громко повторил, но уже приказным тоном:

— Можно приступать.

В наставшей тишине защелкали клавиши, затем Щепинский проговорил раздельно и с легким подвыванием:

— Включается блок активизации сознания. — Он не мог отказаться от театральных эффектов, хотя в данный момент они были совсем не к месту.

Тишина сделалась полной.

Прошедшие четыре с половиной минуты даже мне показались очень долгими, а всем им там — и подавно. Затем генерал, почему-то шепотом, произнес:

— Смотрите, он действительно оживает!

Раздался звук шагов, и голос полковника спросил скучным допросным тоном:

— Вы меня слышите?

После паузы последовало:

— Да.

Возможно, сыграло роль самовнушение, но этот голос я без колебаний определил бы словом «загробный». Нечто похожее померещилось и Джефу, потому что он, зябко поежившись, скрестил руки, обхватил свои плечи и стал растирать их ладонями.

— Вы меня узнаете?

Опять долгая пауза.

— Узнаю твою сущность. Она омерзительна.

Я понял, почему голос производит жутковатое впечатление: он состоял в основном из свистящих и тонко гудящих звуков. Если можно было бы заставить говорить осенний ветер, получилось бы что-то похожее.

— Когда вы добросовестно ответите на наши вопросы, — продолжал невозмутимо полковник, — мы можем, по вашему желанию, либо восстановить вас как живого человека, либо отпустить.

— Надо же, какая блядища, — изумился Джеф простодушно, — разве можно врать мертвецам?

Вопрос был чисто риторический, но тем не менее ответ на него мы получили тотчас от самого покойника:

— Лжешь. От меня уже идет вонь. Отпусти меня поскорее.

— Почему вы спешите? Вы чувствуете себя неуютно?

— Невыносимо. Отпусти меня как можно скорее.

— Это нужно заработать.

— Спрашивай. Что тебе надо?

— Куда делись документы из вашего сейфа?

— Их, наверное, забрал мой убийца.

— Нет, мы его нашли.

— Тогда не знаю.

— Где вы держали ключи от сейфа?

— В кармане пиджака.

— И дома, и на работе?

— Да.

— Кто мог заходить в служебный кабинет в ваше отсутствие?

— Секретарша.

— Знаем.

— Референт.

— Знаем.

— Уборщица, полотер.

— Знаем.

— Все.

— Кто бывал у вас дома в последнее перед смертью время?

— Не скажу.

— Тогда мы вас будем держать в этом состоянии вечно.

— Лжешь. Вы не сможете.

— Верно. Но будем держать долго. Вы все равно не выдержите.

— Не знаю.

— Ладно, вы пока подумайте, а я отлучусь. — Послышался звук нескольких нарочито громких шагов.

— Не уходи… Сын с женой.

— Знаем.

— Почтальон, вододроводчик.

— Вы напрасно тянете время.

— Друзья и знакомые.

— Фамилии.

— Шилов с женой.

— Знаем.

— Куриловский.

— Знаем.

— Томилин.

— Имя и отчество.

— Сергей Анатольевич.

— Кто еще?

— Женщина.

— Фамилия, имя, отчество?

— Гусенкина Инна Владимировна.

— Больше никто?

— Никто. Теперь отпустите.

— Сейчас. — Раздался звук шагов, и полковник продолжил значительно тише, обращаясь, по-видимому, к генералу: — Он ничего больше не знает. Дальнейший допрос бесполезен.

— Я все сказал. Отпустите.

— Отпустим, голубчик, отпустим, — вмешался неожиданно генерал, решив вдруг отметиться перед покойником в качестве начальника, и добавил шепотом: — А он нас не водит за нос?

— Они никогда не врут… почему-то. Не умеют или не могут, не знаю.

— Ему осталась пара минут, — влез в разговор конфиденциальный шепот Щепинского, — донор полностью истощен, уже и пульс пропадает.

— Отпустите же, сволочи.

— Прикажете вызвать машину? — деловито спросил полковник.

— Да, конечно. А что тут делать?

— Отпустите, отпустите, отпустите…

— Я могу выключить компьютеры?

— Да, конечно. Вы не против, полковник?

— Он уже не нуждается в этом, — педантично заметил полковник, — они оба уже ни в чем не нуждаются.

— Зато компьютеры нуждаются, — уточнил любезно Щепинский.

И тут мне повезло — полковник стал набирать на своем телефоне номер генеральской машины, чтобы подогнать ее к подъезду, а я мог еще на несколько секунд включить видеокамеру. Затем раздался щелчок, и все смолкло.

Джефу осталось заснять отбытие генерала, появление микробуса и вынос в него уже двух трупов. Парень за эти несколько часов как-то сразу повзрослел или, как ни странно звучит, постарел.

— Я как в дерьме выкупался, — пояснил он, перехватив мой взгляд.

42. ПРОКОПИЙ

Но преклонение перед фактом и есть великий порок!

Я тоже чувствовал себя не лучшим образом. Из-за того, что я не мог слушать всю эту безобразную сцену вполуха, а вынужден был вникать в каждое слово и интерпретировать любой звук, теперь казалось, от меня самого исходит трупный запах. Но зато, по диалектической поговорке «Нет худа без добра», я укрепился в решимости расправиться с «Извращенным действием».

Должно быть, выглядел я скверно, потому что оказавшаяся дома Полина встретила меня испуганным взглядом: