Эйзенхауэр. Солдат и Президент - СТИВЕН АМБРОЗ

Истинная цена, которую приходилось платить за желание Эйзенхауэра всем нравиться, измерялась, однако, не враждебностью Монтгомери и Пэттона. Ее приходилось платить на поле боя. В своих попытках задобрить Монтгомери и Пэттона Эйзенхауэр давал им тактическую свободу, доходящую до возможности самостоятельного выбора целей. Результатом стала одна из величайших ошибок в войне — упущенная возможность быстро завоевать и открыть для судоходства Антверпен, в чем для союзников заключался единственный шанс закончить войну в 1944 году. Эйзенхауэр полностью и целиком отвечает за эту неудачу.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

ЗАПАДНЫЙ ВАЛ И БИТВА В АРДЕННАХ

Спор о том, кому командовать сухопутными операциями, который упорно вел Монтгомери, по существу был беспредметным. Не столь уж важно, если не считать престижных соображений, докладывал Брэдли непосредственно Эйзенхауэру или же через Монтгомери. Как подчеркивал Эйзенхауэр в разговорах с Монтгомери, ничего не делается без его одобрения, независимо от того, руководит он непосредственно всеми наземными операциями или нет. А что действительно важно — так это снабжение, кому и когда оно направляется. Материальными ресурсами распоряжался Эйзенхауэр, и в этом действительно заключалась власть. Направление и характер наступления определяло то, как Эйзенхауэр распределял наличные ресурсы, а не то, кто носил титул командующего сухопутными силами.

Так что там, где Эйзенхауэр мог быть великодушным с Монтгомери, он на это шел, не теряя, однако, реальной власти. Слова похвалы стоили мало, но приносили много, и Эйзенхауэр щедро их тратил. 31 августа он созвал в Лондоне пресс-конференцию. "Настали времена, — сказал он репортерам, — когда мы вырвались с первоначального плацдарма и генерал Брэдли получает свою часть работы, а поэтому будет подчиняться непосредственно ВШСЭС, и тот, кто интерпретирует это как умаление генерала Монтгомери, тот не хочет считаться с фактами. Монтгомери не только мой близкий друг, но человек, с которым я проработал два года и которого уважаю как одного из величайших солдат всех времен".

Он отдал должное победам Монтгомери во Франции. А что касается американской критики, будто Монтгомери вел себя чересчур осторожно перед Каном, говорил Эйзенхауэр, то он и слышать этого не хочет. "Каждый фут земли, потерянный [врагом] в Кане, был равен для него десяти милям в любом другом месте. Каждая частица праха там была для него дороже бриллианта"*1.

Черчилль, не менее Эйзенхауэра знавший о том, какой удар самолюбию Монтгомери нанесло перераспределение командных функций, тоже попытался смягчить этот удар. 1 сентября Черчилль объявил, что Монтгомери присвоено звание фельдмаршала (что создавало ситуацию, когда Монтгомери превосходил по званию Эйзенхауэра, пять звезд против четырех). Жезл фельдмаршала, однако, вдохновил Монтгомери на увеличение, а не смягчение требований о реализации его собственного плана. Правда, жезл этот не впечатлил Пэттона, который по-прежнему не уступал Монтгомери.

В начале сентября Эйзенхауэр объявил, что 21-я группа армий Монтгомери получает приоритет в снабжении ресурсами. Но он также хотел, чтобы 12-я группа армий под командованием Брэдли "сосредоточивалась" восточнее Парижа и "готовилась нанести стремительный удар в восточном направлении". Как и опасался Монтгомери, Брэдли разрешил Пэттону выдвинуться к Реймсу и даже далее. 30 августа Пэттон форсировал Маас, после чего оказался в более чем ста милях восточнее Парижа и на таком же расстоянии от Рейна. Однако ему не хватало горючего; в тот день он получил тридцать две тысячи галлонов бензина вместо требуемых четыреста тысяч. Но он все равно рвался вперед. Когда один из его корпусных командиров доложил, что вынужден остановиться, поскольку, если он будет двигаться дальше, его танки останутся без горючего, Пэттон приказал ему "продолжать движение до остановки танков, а потом спешиться и идти". Пэттон понимал: когда его танки встанут без горючего, Эйзенхауэр будет вынужден выделить ему дополнительный бензин даже за счет 21-й группы армий*2.

2 сентября Эйзенхауэр отправился в Версаль, чтобы обсудить с Брэдли, Ходжесом и Пэттоном будущие операции. Перед этой встречей Кей записала в официальном дневнике ВШСЭС, что "Э. обещает устроить Пэттону головомойку, поскольку тот слишком растянул свой фронт, что создает трудности снабжения". Но Пэттон предвидел подобный поворот событий; он с радостью доложил Эйзенхауэру, что его патрули достигли реки Мозель и — что не соответствовало действительности — Меца.

— Если ты сохранишь мой обычный тоннаж снабжения, Айк, мы сможем выйти на германскую границу и прорвать эту проклятую линию Зигфрида [Западный вал]. Я готов рискнуть ради этого моей репутацией.

— Спокойно, Джордж, — отвечал Эйзенхауэр, думая о недавних трудностях Пэттона, — твоя репутация в последнее время не так уж и высока.

Пэттон, имея в виду свой недавний бросок во Франции, отпарировал:

— Моя репутация сейчас достаточно высока*3.

Пэттон затем убедил Эйзенхауэра, что не следует упускать исключительные возможности, сложившиеся на его фронте, и уговорил его направить 3-й армии дополнительное горючее. Эйзенхауэр также разрешил Пэттону наступать в направлении Мангейма и Франкфурта и согласился с требованием Брэдли разместить 3-ю армию слева от Пэттона и к югу от Арденн.

Когда Монтгомери узнал, что Пэттон получает теперь больше горючего и что Ходжеса сняли с его правого фланга, он взорвался. Для двух наступлений ресурсов нет, бушевал Монтгомери, и Эйзенхауэр должен выбрать одно из двух. То, которое он выберет, "должно получить все ресурсы без исключения". Время было дорого. "Если мы примем компромиссное решение и разделим наши ресурсы, то ни один из прорывов не будет полнокровным и мы затянем войну", — предупредил он. Эйзенхауэр ответил, что он по-прежнему отдает приоритет 21-й группе армий и что распределяет ресурсы на этой основе*4.

Два дня спустя, 7 сентября, Монтгомери пожаловался, что он не получает приоритетное снабжение. Перечислив факты и цифры своих нужд, Монтгомери добавил: "Очень трудно объяснять подобные вещи в письме". Он спрашивал, не может ли Эйзенхауэр приехать к нему*5.

Подобная просьба была типична для Монтгомери. Ему, кажется, никогда не приходило в голову, что просителем является он, а не Эйзенхауэр. В течение всей кампании он посетил Эйзенхауэра в ВШСЭС всего лишь единожды, хотя его регулярно приглашали на все совещания. Он всегда настаивал на том, чтобы Эйзенхауэр приезжал к нему.