Девочки (дневник матери) - Фрида Вигдорова

Сашу выписали на работу, но не велели до 1-го декабря заниматься физкультурой: надо поберечь сердце.

Саша:

— Мама, я боюсь потерять расположение учительницы по физкультуре. Она меня любит, а если я не буду заниматься физкультурой — возьмет да и перестанет любить.

— А ты почем знаешь, что она тебя любит?

— Ну, что ты, мама, разве человек не чувствует, когда его любят? (или: человек всегда чувствует, когда его любят, — не помню).

Подумав, добавляет:

— Она зовет меня по имени.

* * *

Саша не знает, что бы уж такое ей придумать:

— Мама, у меня брови болят!

* * *

На праздниках у Гали были гости. Маленьких не допускали. Разрешили — на птичьих правах — прийти только Саше. У Саши не хватило духу отказаться, и она была наказана за свое малодушие: ей, как я понимаю, пришлось испить чашу глубокого унижения.

— Понимаешь, мама, они все жаловались на то, какие у них отвратительные младшие братья и сестры. Таня сказала: «Хуже моей Динки нет никого». А Шурик Червинский не согласился: «Ну уж, нет: с моей Наташкой никто не может сравниться». Тогда Таня спросила: «А кто хуже — твоя Наташа или Саша?» И Шурик сказал: «Что ты сравниваешь этого ангела с моей сестрой?» Мне стало так обидно, так обидно, прямо ужас.

— Что же ты обиделась — тебя ведь назвали ангелом?

— Мама, ну как ты не понимаешь, это ведь с насмешкой. Тут я взяла, обиделась и ушла в другую комнату — к папе Абе.

* * *

Была я на родительском собрании у Гали. Англичанка сказала:

— Галя Кулаковская? Хорошая девочка, с большим чувством ответственности… и с чудовищным почерком…

Преподавательница литературы:

— Галя очень хорошая девочка — вы же сами знаете. Но почерк, почерк, доложу я вам…

25 ноября 52.

Саша, философски:

— Богатство — это одно. А счастье — это совсем, совсем другое!

* * *

Саша, подхалимски:

— Мама, когда ты веселая, ты такая красивая!!!

29 ноября 52.

Саша сидит у меня на коленях. На глазах у нее слезы.

— Саша, ты что?

— Я тебя люблю.

— Зачем же плакать?

— От любви.

— Ну, — говорю я, — я вижу, ты совсем глупая.

Саша молчит некоторое время, а потом спрашивает:

— Ты думаешь, что любить надо весело?

Ноябрь 1952.

Саша:

— Папа, я попросила у одной девочки карандаши, она мне не дала. Потом она у меня попросила, я ей дала. Потом я снова у нее попросила, и она опять мне не дала. Какая же польза от того, что я ей дала?

Шура:

— Польза та, что ты знаешь, что поступила хорошо, и можешь себя уважать.

Длинная пауза.

Саша:

— Вот Таня Урбанович говорит: мне всю жизнь (Тане 11 лет) внушают — плати добром за зло. Я и плачу! Но толку от этого не вижу ни-ка-ко-го!

Помолчав, Саша добавляет:

— Я тоже не вижу.

* * *

Саша, рисуя:

— Можно не иметь таланта, но можно стараться.

* * *

Саша:

— Почему очки делают женщину некрасивой? А мужчины от очков становятся такие внушительные. Разве можно себе представить Валерию Мессалу в очках?

— Это кто же — Валерия?

— Ну, как же: та, что любила Спартака. А Спартака в очках? Нет, нет, тоже нельзя! Смешно-то как, мама, подумай: Спартак — и вдруг в очках!

* * *

Саша:

— Мама, «шедевр» — это хорошо или плохо?

10 декабря 52.

Одному молодому человеку я помогла добыть рукопись на редактуру. Получив гонорар, он примчался к нам сияющий и положил на стол две коробки конфет: — Это вашим девочкам.

— У нас сегодня никто не именинник, — сказала я сердито.

Заикаясь, он что-то бормотал, объясняя, а я в свою очередь постаралась объяснить ему, что у меня нет обыкновения получать комиссионные. Он даже побледнел от негодования и стал почти кричать в ответ, как вдруг Саша подошла к столу, взяла коробки и, обращаясь к нему, сказала: «Большое вам спасибо!»

Я онемела, а молодой человек, вскричав: «И тебе спасибо, Сашенька!» — убежал с такой быстротой, что я даже не успела схватить его за полу.

Потом мы вместе с Шурой накинулись на Сашу и долго топтали ее ногами, а она только отвечала:

— Но ведь он ничего плохого не сделал… Он же так огорчался… Он ведь обиделся бы, если не взять.

* * *

Саша:

— Не могу уснуть, если ты не поцелуешь меня на ночь.

— А ты бабушку попроси — она поцелует.

Саша:

— Это не то!

* * *

На неделю приезжали Калабалины[45]. Когда Саша пришла из школы, я спросила:

— Как ты думаешь, кто это?

Она с минуту переводила глаза с Гали на Семена, а потом, засияв, воскликнула:

— Это Калабалины! Тетя Галя! Дядя Семен! Здравствуйте!!! Дядя Сеня, скажите папе, чтоб он отпускал меня в школу одну!

* * *

Галя рассказывает:

— Сегодня Элла Дроздовская на большой перемене говорит всему классу: «Слушайте, девочки, вот что я хочу вам сказать. Вчера я, Инга и Лиза пошли на каток. У самого катка какой-то мальчишка выхватил у меня коньки, передал другому, тот третьему. Потом коньки достались какому-то маленькому мальчишке, и я побежала за ним. А вся ватага больших парней кинулась за мной. Парень с коньками забежал в проходной двор, я за ним. Потом в какой-то безлюдный переулок — я не отстаю. Но тут меня окружили большие парни и я, ни жива, ни мертва, стукнула одного напильником от коньков — у меня в руках был Ингин напильник. Они расступились, и я побежала обратно к катку — смотрю, ни Инги, ни Лизы — они даже не подождали меня — пошли на каток, хоть и видели, что за мной гналась целая банда. Разве так товарищи поступают?»

Саша:

— Эх, ма! Далеко еще до коммунизма!

Галя:

— Ну, мы этим девчонкам сказали. Они говорят: «Мы растерялись». А я говорю: «Растерялись и пошли на каток?»

В общем, мы дали им жизни! Надолго запомнят!

* * *

Галя:

— Мама, послушай, мы говорим нашему завучу: «Можно, мы вместе с мальчиками организуем фотокружок?» А она отвечает: «Нет, нельзя. Думаете, я не знаю, как фотографируют?» Мы говорим: «Как? Обыкновенно». А она усмехается и говорит: «Да, а проявляют в темноте…» Ты подумай только, мама!

Саша:

— Мама, а что она хотела этим сказать?

Лично я думаю, что таких надо убивать. Такая грязная подлюга.

* * *

Галя:

— Мама, я была на лекции о культуре поведения. Нам там сказали, что употреблять такие слова, как «сволочь» ОЧЕНЬ неприлично. Вот Америка!

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});