Великий Дракон Т-34 - Константин Клюев

– А-а-а-а! – Неринг снова закричал, тонко и беспомощно.

«Наверное, таким криком прощается с жизнью зайчонок, попавший в медвежью пасть», – мельком подумал Виктор. Лапа равнодушно и безжалостно тащила Неринга во тьму небытия. Стало понятно, что за дверью уже нет ни ратуши, ни старика Вильгельма на деревянной ноге. Эльза, родители, малыш!!!

Коричневый дракон проломил дверь ударом другой лапы и цепко вкогтился в правое плечо Виктора.

– Что с тобой? – вопрошало чудовище из коридора, тряся Неринга за плечо и не прекращая тащить его за руку. – Очнись, майор! Витя, твою же мать!

Неринг удивился и открыл глаза. Он лежал на своем месте в углу палатки и кистью правой руки с силой тащил свое левое запястье куда-то вперед. Иван Суворин стоял на коленях и тряс Неринга за плечо. Ковалев стоял на коленях возле лежащего на боку Мариса и пытался привести его в чувство. Тот был бледен и держался за живот, зевая ртом и закатив глаза. Яркий луч солнца проникал сквозь откинутый полог палатки и освещал ухо Суворина, зажигая его рубиновым светом. Неринг начал понимать, что произошло, и застонал, с трудом разжимая правую руку. На левом запястье белели следы от собственных железных пальцев. Марис, получивший от чемпиона Дрездена сокрушительный удар в солнечное сплетение, начал потихоньку приходить в себя.

– Семь утра. Подъем, – объявил капитан Ковалев, сверившись с командирскими часами и обреченно глядя на экипаж Великого Дракона «Т-34».

Глава 8

В столичном Феррасе шла подготовка к главному церковному празднику – дню Возвращения. Две недели таинственного отсутствия Наместника Господа, Властителя неба и земли – Великого Дракона, – полагалось проводить, избегая ссор и кровопролитий, а также соблюдая пост. Под строгий запрет попадали сладости, фрукты, хлеб и разнообразная выпечка: печенья, хворост, пряники и ватрушки.

Две недели глионцы утоляли голод мясом и рыбой с овощными гарнирами – зеленым салатом чио, соленой хрустящей капустой ми, земляными клубнями потата и оранжевым сладким перцем. Можно было употреблять молоко и молочные продукты, но ни в коем случае не в один день с яйцами или мясом птицы. Несложные и необременительные правила поста могли быть дополнительно смягчены особым позволением Единой церкви, причем за весьма скромное пожертвование в двадцать монет.

К концу поста в садах и огородах созревали первые золотистые абрикосы, желтые яблоки и чудесный синий виноград. День Возвращения был одновременно и первым днем нового года, и праздником первого летнего урожая.

На мосту, соединявшем королевский дворец и собор, сооружали помост. Из епископского собора торжественно выносили изваяние Великого Дракона, украшенное гирляндами свежих цветов. Под рев труб, изображавших голос огнедышащего Наместника, статую водружали на помост и подносили ей блюдо с фруктами первого урожая и огромную корзину с хлебом, сладостями и свежей выпечкой. Фигура Великого Дракона дышала на фрукты и выпечку бутафорским дымом, и освященные подношения летели в толпу, разбрасываемые священниками во главе с епископом. Статую Великого Дракона торжественно несли вокруг королевского дворца, а затем возвращали на постамент в зал Радости. Народ Глиона гулял и развлекался семь дней и семь ночей, после чего жизнь возвращалась в привычную колею до следующего дня Возвращения. Второй и третий летние урожаи отмечали не так пышно, считая эти праздники уделом провинциалов. Столичная жизнь оживлялась в дни казней или облав.

Итак, Феррас готовился к очередному празднику Возвращения. Были подметены дороги, мост украшен гирляндами, в собор завезли свежие цветы. Однако в этот канун праздника радостное оживление не владело ни простыми людьми, ни знатью. В столичном воздухе было растворено состояние смутной тревоги и надвигающейся беды. Пост был омрачен кровопролитием в Святой роще и боями на Челюсти Дракона. Публичные разговоры на эти темы были запрещены и жестоко пресекались тайной стражей. Никто не знал, почему из нескольких сотен отборных воинов, открыто и торжественно отправившихся в Святую рощу и на Челюсть Дракона, вернулись едва ли больше половины. Они возвращались в город ночью, скрытно и незаметно. Рыцари и простые ратники молчали. Молчал епископ Рэнкс Айен, уединившийся затворником в Великом соборе. Синий рыцарь граф Алистар лишь однажды появился на приеме, устроенном королем Энкогсом по случаю прибытия ко двору нового посла от коварного друга и соседа короля Гриза. После приема граф отправился к себе в замок и более в обществе не показывался. Загадочное исчезновение принцессы Энни тоже никем не обсуждалось, но беспокоило всех.

При полном отсутствии информации неизвестно откуда стали появляться слухи, один нелепее другого. Буквально не разжимая губ, люди передавали друг другу историю о том, что красавицу Энни забрал к себе Великий Дракон, дабы жениться на ней, а король отправил наследника вернуть принцессу домой. В итоге: Дракон повержен, но погибла и принцесса, и весь цвет королевского войска. По другой версии, Великий Дракон забрал с собою самоверов, для чего утопил их в проливе, а принцесса была похищена разбойником Шестопером, против своей воли стала его супругой, и теперь отступник готов объявиться и потребовать себе в приданое часть королевства. Сам же Великий Дракон заколдован четырьмя демонами, принявшими человеческое обличье, и обращен в железного зверя. Теперь эти порождения тьмы правят и Драконом, и всем подлунным миром. В отличие от прекраснодушного Дракона, демоны кровавы и жестоки и забавы ради заставили глионских воинов убивать друг друга. Некоторые рыцари смогли освободиться от чар силой молитвы епископа Рэнкса и вырваться с полуострова. Самая страшная и осуждаемая священнослужителями версия была полной и безоговорочной ересью: четверка демонов – не демоны, а четыре воплощения Господа, решившего править паствой, минуя Великого Наместника. При мысли о человекоподобии Господа, пускай даже временном, священники впадали в состояние исступленного негодования. Господь не может быть похож на человека даже отдаленно, ибо человек – вместилище греховных помыслов и источник грязных поступков! Еретикам и отступникам, допускающим хотя бы тень сомнения, – смерть мучительная во имя очищения! Алас!

В день Возвращения нежный розовый рассвет, загоревшийся над широким полноводным Фером, залил мост и оттенил красоту дворца и собора волшебным светом. Утренняя прохлада таяла вместе с серебристой росой. К мосту потянулись горожане. Вера в чудо, в светлое будущее, которое вот-вот настанет – такая же наивная и прекрасная, как сто лет назад, – толкала людей на улицы и заставляла забыть тревоги и печаль. Король Энкогс и граф Алистар смотрели на радостных горожан из-за темно-бордовой гардины. Окна угловой залы во втором этаже королевского дворца позволяли без труда заглядывать в лица прохожим.

– Смотри, Алистар. Эти люди бросали вчера сухой хворост в костер еретика Жоулена. Их лица были искажены священной ненавистью, кулаки судорожно сжаты. Это они пинали сухое обгоревшее тело и радовались, когда обугленная голова отлетела от тела и каталась по мосту, как мячик.

– Да, государь. Это они. Я помню многих.

– Жоулен не сделал им ничего худого, Алистар. Он их любил, тебе не кажется?

– Не кажется. Так и есть, Ваше Величество. Любил.

– Он всего лишь кричал, что они заслуживают милосердного Господа. Не зверя, не Дракона, но Человека, который бы их понимал, плакал и смеялся вместе с ними, прощал их, любил их такими, какие они есть.

– Государь еще больший еретик, чем Жоулен, – улыбнулся Синий рыцарь. – Даже чем тысяча Жоуленов.

Энкогс сухо рассмеялся.

– Властитель должен превосходить своих подданых во всем. Знаешь, я иногда ненавижу их, мой рыцарь. Ведь это они предают друг друга в руки палачей, они мучают и пытают, а потом глумятся над трупами.

– Чернь, Ваше Величество. Так было, так будет. Иногда и десятки поколений благородных предков не могут смыть эту первородную черноту.

Энкогс прошелся по прохладной зале.

– Рэнкс должен подойти с минуты на минуту, – король протянул руку к шнурку звонка. Вошел оруженосец – ловкий, быстроглазый Сермон из Синего отряда. Поклонившись королю и графу, Сермон замер в почтительном удалении.

– Подойди.

Сермон приблизился.

– Мы с графом ждем епископа Рэнкса. Сейчас нам нужно удалиться. Когда придет мой сын, скажешь ему: «Ветер и птицы». Понял?

Сермон молча поклонился и учтиво отступил к двери. Когда дверь закрылась за оруженосцем, король подошел к рыцарским доспехам, стоявшим в дальнем углу, и повернул один из пальцев на стальной перчатке. Открылась потайная дверь. Энкогс вышел в дверь первым, за ним последовал Алистар. Проем закрылся с угрюмым булыжным рокотом.

Пальмового масла у самоверов было много, оставалось только перегнать его и очистить. Виктор Неринг объяснил Эрлу, что требовалось получить на выходе. Эрл радостно согласился. В перегонных аппаратах для изготовления крепкого бера недостатка не было: самоверы бер не пили, считая его недостойным и унижающим человека, но он превосходно прижигал раны и согревал при переохлаждении. Вскоре на кострах забулькали пузатые емкости с пальмовым маслом. Поняв, чего от них хотят слуги Дракона, деревенские умельцы очень удивились, но согласились помочь. Из пальмового масла получалась прозрачная и очень горючая жидкость. Кроме того, она быстро испарялась и резко пахла, так что собирать ее пришлось в узкогорлые бутыли, а не в открытые лоханки.