Моя любимая жена - Тони Парсонс

В его жизни все складывалось хорошо и просто. Он сам ее усложнил и испоганил. Чем меньше миль оставалось до Хитроу, тем пронзительнее Билл это сознавал. Ну почему только сейчас он начал понимать очевидные вещи? Почему только сейчас затосковал по «старым добрым временам», когда он мог не выключать телефон, когда мог любить без лжи и смотреть в глаза жене и дочери, не испытывая стыда?

…Они сидели в черном лондонском такси. Бекка держала его за руку, а Холли устроилась на отцовских коленях, искренне радуясь его внезапному возвращению в ее жизнь. Из аэропорта они поехали прямо в больницу к Холдену-старшему. Разумом Билл понимал, что не он является причиной болезни своего старика. Но в голову упрямо лезли мысли о начавшемся возмездии.

Часть третья

ДВЕ РЕАЛЬНОСТИ

Глава 21

Он вошел в палату. Если не считать краткого визита к шанхайскому иглотерапевту, Билл никогда не видел отца на больничной койке. Постаравшись скрыть охвативший его ужас, он бросился к отцу и торопливо поцеловал в щеку.

«И это мой старик, — думал взрослый сын, стыдясь слез и не позволяя им вырваться наружу. — Что же стряслось с моим стариком?»

Впервые на больничной койке и впервые — неопрятный, прямо как старики из трущоб. Небритый. С непривычно длинными всклокоченными волосами. Глаза слезятся. Биллу показалось, что он прикоснулся губами не к отцовской щетине, а к наждачной бумаге. Но не это самое страшное. Страшнее было интуитивное ощущение, что его отец не выкарабкается.

За несколько месяцев болезнь буквально сожрала Уильяма Холдена-старшего, и от сильного, гордого человека осталась лишь оболочка. Перед Биллом на больничной постели лежал тщедушный старик, настолько немощный, что молоденькой филиппинской медсестре пришлось усаживать его и подкладывать под спину подушку. Рядом с койкой, словно часовой, застыл черный кислородный баллон. Отец Билла стал похож на больного ребенка: слабого, вялого, которому и пальцем не пошевелить без посторонней помощи.

Билл обнял отца. Их глаза встретились всего на мгновение, потому что потом к старику подошли Бекка и Холли. Но в это мгновение Холден-старший сумел сказать ему взглядом что-то невыразимое и непроизносимое. Потом все сменилось наигранной бодростью, как часто бывает в больничной палате.

— А что у нас здесь? — тоном Санта-Клауса спросил Билл, указывая на принесенные мешки.

— Подарки! — радостно выкрикнула Холли.

Билл выложил на тумбочку большую коробку шоколадных конфет, украшенную панорамой пудунских небоскребов. Из другого мешка он достал портативный DVD-плеер и несколько коробок с дисками. Все это он купил в беспошлинном магазине пудунского аэропорта.

— Все, что ты любишь, папа, — все тем же фальшиво-веселым голосом продолжал Билл. — Шоколадное ассорти с ликером и ковбойские фильмы. — Не зная, что говорить дальше, Билл принялся раскладывать диски. — Кажется, я ничего не забыл… «Дикая банда»… «Шейн»… «Человек, который застрелил Либерти Вэланса»… «Настоящее мужество»… «Ровно в полдень»…[69]

Старик взглянул на конфеты.

— Гэри Купер[70] и Берти Бассетт,[71] — хриплым, совершенно непривычным для Билла голосом произнес он. — Разве можно желать большего? — Да, прежний отцовский голос исчез навсегда. Холден-старший повернулся к медсестре. — Это мой сын. Юрист высокого ранга. Работает в солидной фирме.

Медсестра одарила Билла широкой белозубой улыбкой.

— Вашего отца постоянно навещают, — сказала филиппинка и добавила уже громче, словно оба Холдена плохо слышали: — Мистер Холден очень популярен.

В больничной палате эта фраза звучала нелепо. Вероятно, медсестра позаимствовала ее из какой-то телепередачи.

— Просто они меня плохо знают, — усмехнулся старик и подмигнул ей.

Было видно, что медсестра — добрая и заботливая девушка. Тем не менее ее тон чем-то задел Билла. К доброте примешивалась снисходительность. Ему стало противно: значит, стоит оказаться в этой палате, и тебя уже отделяют от всего остального мира.

Бекка и Холли присели на краешек кровати. Внучка тут же принялась рассказывать деду о своих занятиях танцами. Бекка и старик улыбались, слушая невинную детскую болтовню. Билл мучительно искал себе занятие. Увидев, что принесенные отцу цветы завяли, он осторожно вынул их из вазы и запихнул в опустевшие мешки. Он сказал, что вынесет мусор и попросит, чтобы отцу сделали чай.

Когда он вернулся, то увидел в палате новых посетителей — пожилую супружескую пару, соседей отца. Вероятно, по дороге сюда они заезжали на заправку, поскольку в палате ощутимо пахло бензином. Разговор, как всегда в подобных случаях, вертелся вокруг повседневных пустяков. Сосед добродушно подшучивал над отцом, говоря, что на него, наверное, заглядываются все хорошенькие сиделки и медсестрички.

Возможно, причиной стали бензиновые «ароматы». А возможно — очередной приступ удушья. Холден-старший потянулся к пластиковой маске. Соседи молча смотрели, как он привычным движением поворачивает вентиль и чистый кислород помогает его изношенным легким дышать.

— По-моему, кто-то еще в такси просился в туалет, — сказала Бекка, чтобы увести дочь от тяжкого для детских глаз зрелища.

Когда обе вернулись, маска лежала на своем месте, а землистое, небритое лицо старика улыбалось.

Медсестра сказала правду: к отцу Билла часто приходили. После супружеской пары явились другие соседи. Они принесли Холдену-старшему виноград. Тесная палата с трудом вмещала всех посетителей. А Билл-то думал, что его старик лежит в одиночестве. Ничего подобного! Многие искренне любили этого человека, невзирая на его тяжелый характер, и не оставили его умирать одного.

Когда умерла мать Билла, их семья стала совсем маленькой. И в этой маленькой семье он рос, взрослел, а потом ушел, чтобы построить собственную. Да и была ли у них с отцом семья? Исчезло связующее звено — женщина. Жена. Мать.

Но у отца оставались родственники. У его родителей была большая семья, и несколько братьев здравствовали до сих пор. Все они навещали Холдена-старшего. Приходили вдовы тех братьев, что уже покинули мир земной. Билл даже не предполагал, что столько людей любят его ворчливого, упрямого старика таким, какой он есть. И эта любовь отнюдь не обусловливалась кровным родством. Билл радовался за отца, одновременно испытывая жгучую, пронзительную грусть. Почему родственники, друзья, соседи, давние сослуживцы почти не заглядывали к нему домой? Почему только эта палата в отделении для раковых больных стала местом выражения их любви к его отцу?

В самолете Билла крепко зацепил вопрос: а кто бы оказался у его постели, случись с ним такое? Нет, вовсе не мысли об умирающем одиноком старике мешали ему уснуть в мягком самолетном кресле. Билл вдруг впервые понял, что через какое-то время — пусть и весьма отдаленное — та же участь ожидает и его.

Холли устало ерзала на краю дедовской койки. Как здорово было вначале! Дед слушал только ее. И зачем все эти люди пришли сюда? Бекка сказала свекру, что ей с дочерью пора домой. Они обе поцеловали Холдена-старшего. Билл вышел их проводить.

За стеклянными дверьми, на улице, какой-то старик в полосатой больничной пижаме курил сигарету. Билл обнял жену и дочь.

— Ты устал с дороги, — вздохнула Бекка. — Едем домой, Билл.

Но куда домой? Свой дом они сдали семье нью-йоркского юриста. Отец Бекки чувствовал себя лучше, и теперь она тоже жила у сестры.

— Я не могу его оставить, Бекки, — признался Билл.

Жена не стала спорить. Билл поцеловал ее и Холли и вернулся в отцовскую палату. За это время там сменились посетители. Кое-кого из них он знал, однако очень давно не видел. Были и совсем незнакомые ему люди. Холден-старший оживился, знакомя их с сыном. Билл стойко выдерживал рукопожатия, поцелуи в щеку и вежливые, ничего не значащие фразы.

Постепенно все посетители разошлись. Час был уже поздний, и Билл подумал, что и его тоже попросят из палаты. Но на раковом отделении действовали иные правила. Еще одно напоминание о неизбежном. По словам врача, старику оставалось жить несколько недель. Сколько именно — никто не знал. Билл подозревал, что каждый день Холдена-старшего может стать последним.

На дежурство заступила другая медсестра, молодая чешка. Когда она поправляла постель, у старика вновь начался приступ удушья. Женщина быстро надела ему маску и открыла кислород. Холден-старший взглянул на Билла, потом закрыл глаза. Билл понимал: отцу страшно. Это удивило его: он не помнил, чтобы отец чего-либо боялся. Но сейчас…

Нечему тут удивляться; кто бы сейчас не боялся, оказавшись на месте Холдена-старшего?

— А симпатичный у меня парень, правда? — спросил старик, когда санитарка сняла пластиковую маску.