Конторщица-2 (СИ) - Фонд А.

Так я стала женой Валеева.

Фамилию я оставила себе старую — Горшкова. А Светке взяли двойную — Валеева-Горшкова. Так мы с мужем решили.

Римма Марковна была на седьмом небе от счастья, сперва она всё пыталась заставить меня надеть свадебное белое платье (чтоб как у людей было). Платье она выпросила у какой-то знакомой, от ее старшей дочери. Но я отказалась. Римма Марковна сначала даже слышать мои отказы не хотела, но я ее таки убедила, что Валееву нельзя волноваться, поэтому у него не должно быть поводов для сильных эмоций — ни плохих, ни хороших.

Вроде поняла и даже не ворчала. Почти не ворчала. Но праздничный стол у нас был. И даже огромный «Киевский» торт. Так что отметили по-человечески.

Валеев прописал Светку в квартиру. Переоформил всё на нее (у него гараж был и участок за городом). Машину переоформил на меня (сбылась мечта идиотки о машине. Еще недавно я мечтала купить, хоть подержанную, но денег не хватало, а теперь у меня есть своя машина, но это уже не радует).

Так как Валеев рулил по профсоюзной линии города, то связи у него были везде, так что опеку над Светкой мне оформили тоже быстро. Тем более, что Ольга официально написала отказ. Более того, ее нигде не могли найти. Я надеялась, что она таки подцепила себе иностранца и свалила за границу навсегда.

Как-то мы сидели вечером в его кабинете (незаметно мы так стали проводить все вечера, ведь столько еще всего нужно было успеть, а время истекало неумолимо), и разговаривали:

— Ты знаешь, я тут подумал, — сказал внезапно Валеев, перебив сам себя (он объяснял мне к кому из его знакомых и в каких случаях нужно обращаться), — Кажется, я понял, почему ты периодически не можешь нормально кушать.

— Почему? — удивилась я (недавно только он заметил, что у меня периодически исчезает аппетит, я ему немного пожаловалась, а потом уже и забыла об этом, а он вдруг вспомнил).

— Ты же из будущего. Сама говорила, что пища у вас вся на усилителях вкуса, всё другое, — усмехнулся Валеев, — поэтому вкусовая память из прошлого тебя тормозит. Наша простая пища тебе уже не такая вкусная.

Я задумалась. А что, вполне может быть. Когда-то в детстве я обожала подушечки с кофейной начинкой, но они были не то, чтобы в дефиците, но и не всегда в продаже в нашем магазине. А потом, уже будучи взрослой, как-то я купила целый килограмм этих подушечек. Съела одну и поняла, что мне не нравится. Разбаловалась я от продуктового разнообразия, которое было у нас в последние годы. Возможно, и тут также. Ведь когда товарищ Иванов на водном поло (на Олимпиаде) угостил меня «Пепси-колой», аппетит у меня в тот вечер был ого-го. В общем, нужно проверить эту теорию.

— А знаешь, что я тебе еще скажу, Лида, — вдруг положил руку на мою Валеев. — Я очень жалею, что мы с тобой встретились при таких обстоятельствах. Эх, если бы хоть немного раньше. Уж я бы тебя не упустил!

— Да ты бы на меня даже не посмотрел! — рассмеялась я невесело.

— Вот ты злючка! — хмыкнул Валеев и поддел. — Хотя тут ты права.

— Или я бы на тебя не посмотрела, — выдала комплементарную ответочку я, — мужчину без научной степени я даже рассматривать никогда не буду.

— Ха! А у меня научная степень — есть! — показал мне язык Валеев.

Это был последний наш разговор. Потому что ночью Валеев умер.

Вот так.

Мне дали три положенных дня на работе, остальное я помню плохо: всё как в тумане. Не хочу говорить об этом. Больно.

Пропустим этот кусок жизни…

А через три дня я вышла на работу. Меня особо не трогали, косились только. Но мне было все равно на них. Уйду к чёртовой матери! Союз большой, работу найду, мы со Светкой не пропадем. И Римма Марковна, куда же без нее. Она за эти дни сильно сдала. Плакала украдкой, но меня и Светку подбадривала, как могла. Хорошая она. Вредная, но хорошая. Настоящая.

— Лида, — в копировальном вдруг стало тихо.

Я подняла голову. Рядом стоял Иван Аркадьевич. Он немного постарел, осунулся, но держался бодрячком.

— Пойдем ко мне, — сказал он, — поговорим.

Я кивнула, и мы пошли.

Мы шли по коридору молча. Коллеги только косились.

В кабинете, в знакомом полуподвальчике, как обычно было накурено, куча бумаг в хаотическом состоянии, чашки вперемешку с пепельницами — всё, как всегда.

— Как ты? — просто спросил он и я, наконец, разрыдалась. Все эти дни держалась, ради Светки, ради Риммы Марковны, а тут как плотину прорвало.

— Ах, ты ж беда какая, — засуетился Иван Аркадьевич и протянул мне носовой платок.

— Я рада, что вас выпустили, — всхлипнула я.

— Да, выпустили, — усмехнулся Иван Аркадьевич. — Папки нашли. И там оказалось, что ничего такого и не было. Вот и выпустили.

Я пожала плечами и заметила с деланным равнодушием:

— Странные люди, и стоило из-за такой ерунды такую бучу поднимать?

— Согласен, — подмигнул мне Иван Аркадьевич.

Больше мы к этой теме не возвращались.

На работе все опять стало рутинно. Где-то пропала Машенька. Ходили слухи, что перевели ее куда-то «наверх». Щука ходила вся как пыльным мешком прибитая, Лактюшкина заискивающе улыбалась. Иван Аркадьевич взял с меня обещание, что я экстерном сдам экзамены сразу за год в институте, а через пару месяцев — еще за год.

Я пообещала попробовать. Иван Аркадьевич погрозил мне пальцем и велел не выпендриваться и сдавать всё экстерном. Обещал похлопотать.

А потом меня повысили. Я заняла место Щуки. Пока и.о. — но хоть так.

И опять началась ежедневная рутина.

И вот я опять шла по улице. Дежавю. Воздух подернулся сизоватой дымкой. И опять этот пепельный туман вызывал тревогу. Какое-то нехорошее предчувствие ледяной рукой сжимало сердце. Сегодня сорок дней, как не стало Валеева. Так тяжело. Не хочу об этом говорить. Даже не думала, что этот, по сути, чужой мне, посторонний человек, оставит такой след в моей душе.

Всё как-то так… сложно, в общем….

Но жизнь-то продолжается!

У меня есть Светка, есть Римма Марковна, есть стратегический план, который мы составили с Валеевым и который должен ого-го как еще «бабахнуть». И главное — мне всего тридцать лет, я только в самом начале пути. А с моими знаниями из будущего, с моими полученными навыками уже здесь, с инструкциями Валеева, с его связями и деньгами — идти теперь по жизни будет легко и приятно. И можно успеть достичь многого.

Так что жизнь продолжается.

Жизнь продолжается…

Какой-то звук за спиной заставил меня развернуться. Последнее, что я увидела — перекошенное от ярости белое лицо Горшкова, его нечеловеческий вопль «сука!», боль под лопаткой и всё…

Меня не стало…

ЭПИЛОГ

Я открыла глаза и не поняла ничего. Где я?

Все тело было такое легкое, точнее я его вообще не чувствовала.

— Ирочка! — прозвучал голос, такой знакомый, такой родной.

Как же это? Я обмерла. Слезы покатились из глаз. Если это сон, я не хочу просыпаться!

— Иринка! Родная моя! Ты пришла в себя! Ты вернулась! Наконец-то! — надо мной склонилось лицо Жорки! Как так? Это же Жорка! Такой весь седой, постаревший. Но такой родной.

— А мы уже и не надеялись, — Жорка заплакал, навзрыд, как ребенок, плечи его содрогались. — Но я знал! Я знал, что ты вернешься!

— Жорка… — хрипло, с трудом смогла выдавить я и сразу закашлялась.

— Тихо, тихо, девочка… роднуля моя… потерпи… потерпи… Я сейчас! Я быстро! — Жорка куда-то метнулся, потом прибежал, и мне к губам прислонился стакан.

Вода. Как же я хочу пить!

Я пила и пила, как никогда в жизни.

— Хватит, Ира. Нельзя много тебе, — горячо зашептал Жорка, пожирая меня тихими, наполненными счастьем глазами.