Олег Рязанский - Галина Дитрих
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Зачем?
– Из самолюбия! Иначе, приобретет кто-нибудь из недругов и начнет имя мое трепать, дескать, медовуха князя московского порченая! Мне это надо? Во век не отмоешься! Хвать за кошель, а кошеля с собой не оказалось! Ну, и порешил отколупнуть с пояса драгоценный камешек для оплаты, либо сам пояс в залог оставить… Хвать за пояс, а пояса тоже нет! Украли изверги!
– Может, пояс ослабился, распоясался, соскользнул с живота и с концами…
– Пояс на животе замкнут золоченой застежкой и без приложения человеческих сил не мог сам расщелкнуться! Как пить дать – снятие пояса дело рук мошенников в базарной сутолоке!
– Разве грабители не зрели, что ты есть князь?
– Так я, инкогнито к тебе ехал, без княжьих одежд и регалий… по твоему примеру… а оно, вишь, во что обернулось – ни пояса, ни бочоночка!
– А у твоего конвоя глаз, что ли, не было?
– Так я и от конвоя избавился, действуя по твоей выучке… неудобно перед конвойными к хмельным бочонкам интерес проявлять.
– Дмитр Иваныч, что ты нервы себе треплешь из-за какого-то бракованного бочонка? Плюнь да разотри!
– Ольг Иваныч, не береди душу… кабы знал ты, что скрывается за нутряным бряканьем…
Князь рязанский вдохнул-выдохнул, позвал Федора Шиловца, главного своего шлемника, объяснил ситуацию:
– Ежели за час не сыщешь пояс княжий, усыпанный брильянтами и золотыми заморочками, то…
– Разыщу непременно, Ольг Иваныч, только надобно мне для успешного розыска на один час более и особое разрешение на досмотр особ женской половины человечества…
– Ступай, – коротко ответил Олег Иванович и для большего вразумления метнул подсвечник о косяк двери.
– Неужто разыщет? – засомневался князь московский…
Спустя час с четвертью Федор Шиловец торжественно внес в трапезную сияющий златом и каменьями пояс княжеский. Олег Иваныч лично опоясал поясом живот пострадавшего, щелкнул застежками, посоветовал:
– Пересчитай камешки, Дмитр Иваныч, все ли на месте?
Но потерпевший так обрадовался, что не заметил наличия излишних камешков, взамен ранее утерянных. С радости отколупнул ножом один, протянул сыскарю в награду за скорость, оперативность, удачливость, везение, находчивость… Сыскарь отнекивался, обрадованный настаивал – обычная игровая чехарда благодетеля с оделяемым.
– Обидчика привел? – со всей строгостью спросил у сыскаря Олег Иванович.
– Обидчика не оказалось. Пояс, по-видимому, сам расстегнулся от тряски на лошади, упал под копыта… Так бы и затоптали его в грязюке, но кто-то разглядел под ногами что-то блестящее, нагнулся, поднял, удивился, отнес базарному старосте. Тут и я подвернулся.
Князь московский повеселел:
– Пояс нашелся, осталось отыскать и бочоночек!
– На дворе хмарь, хмурь, пасмурень вечерняя, – охолодил гостевой пыл хозяин, – дабы не переполошить продавца либо покупателя, лучше перенести поисковые заботы на завтра – утро вечера мудренее.
– Нутром чую, исчезнет бочоночек…
– Ольг Иваныч, – вмешался в разговор Федор Шиловец, – объясни гостю, пусть зря не волнуется, бочоночек непременно отыщется. Не завтра, так послезавтра… Каким способом? Зрительным, описательным, нюхательным. Если не по бряканью, то по запаху найдем обязательно! Медовуха многолетней выдержки издает дух в девять раз сильнее, поэтому с утра до вечера будем ходить и принюхиваться… От кого несет сверх меры, тот и есть утаитель бочоночка с непотребным бряканьем. Просто до обыкновенности!
В трапезную вплыла супружница Олега Рязанского – княгинюшка Евфросиньюшка. Одежда с верха до низа на частые перламутровые пуговки застегнута. На головке – сложное сооружение из чего-то невесомого, полностью скрывающего волосы. Прозрачное ушко занавешано бисерными висюльками, смоляные брови почти скрыты жемчужной сеткой, ошейник из стекляруса шейку прячет… Вся в строгости и оттого в прелести.
Следом – услужники с подносами, солонками, ложками, ножами застольными. Каждая еда на своем блюде, а блюдо на скатерти, чтобы еду князья вкушали красиво и благостно, а не запихивали в рот по-быстрому за обсуждением одного и тог же вопроса вдвоем часами! А ей, Евфросиньюшке, все вопросы приходится решать одной. В курятнике, крольчатнике, свинарнике, гусятнике, в обществе буренок и прочих жвачных парнокопытных плюс сад-огород в 26 соток и чтоб ничего в закормах-погребах не мокло, не гнило и от мышей замкнуто было. Все хозяйство в ее руках, кроме псарни с конюшней. Вокруг снуют детишки, что воробьишки, народишко работной с лопатами-вилами-кадушками туда-сюда, туда-сюда… Не палаты княжьи, а проходной двор.
После застолья гость московский размяк, расслабился:
– Ольг Иваныч, позови своего златопесенника, коего я ныне на базаре слушал, пусть придет и песнь споет… эту… как ее… “хорошо бы, на стог улыбаясь, мордой месяца сено жевать…”
– По заказу он петь не будет.
– Ну, за вознаграждение…
– Он – бессребреник.
– Так прикажи!
– Частным лицам он поет только по вдохновению.
– Это я, князь московский, частное лицо?! Час назад, на торжище он три часа пел для всякого сброда! Не сочти за труд, Ольг Иванович, сопроводи меня к дому твоего привередливого златопесенника-бессребреника, я сам уговорю его спеть.
– У него нет дома, вернее, был, как и у всех нормальных людей, пока, через окно, не ушла от него девка бесшабашная, певунья, плясунья, источательница вдохновения и он – ранимая душа, тонкая натура, с отчаянья взвыл на Луну и в горести покинул дом родной, заявив, что отныне его дом в любом месте: на помостье, на погосте… не при госте на ночь глядя будь сказано… И впредь он не имеет права обзаводиться хозяйством, иначе домовой заест за сор у порога, за паутину в углу, за моль летающую, ибо песни надо держать в узде, как сноровистого коня и обеими руками, как любимую женщину, а ежели заняться мусором певучая плясунья может снова обидеться и сгинуть с глаз безвозвратно…
* * *После затяжного междусобойного пустобреханья гость, наконец-то, удосужился изложить суть приезда:
– Тяжело на душе, сил нет терпеть… Год назад сбежал от Тохтамыш-хана сынок мой Василий. Поддался на чье-то подстрекательство на свою и мою голову. Домой, в Москву, не прямиком побежал, а через пределы литовские и попал в объятия литовского князя Витовта. Тот зря времени не терял. Заполучив задарма именитого московита, воспользовался случаем и обручил свою младшую доченьку с моим беглым сыном! В два счета его охмурил: окружил заботой, вниманием, безделием, обожанием, превратил в трутня изнеженного. Сынок возгордился, завоображал и проглотил наживку не заметив крючка, прельстясь радушием князя литовского, который за просто так ничего не делает. А мне каково? Обручение без сватанья, смотрин, родительского благословения – не по-людски как-то. Из огня да в полымя угодил сынок…
– Князю литовскому с тобой породниться и лестно, и выгодно. Спит и во сне видит невестино приданое по примеру брата своего двоюродного Ягайло, который надел на свою голову корону, женясь на польской королевне Ядвиге.
– Мне братание о Витовтом нужно как козлу портянки либо глисту валенки! Одно успокаивает, что обвенчать их сейчас нельзя по причине малолетства невесты. Пока я жив – не бывать свадьбе! А самовольщика ремнем поучу, пусть только домой заявится!.. У Тохтамыш-хана в амонатах-заложниках который год томится и сын князя тверского, и сын князя нижегородского да и твой сынок Родя. Однако, почитает Родя тебя, блюдет договоренность, не дергается, не подставляет тебя под горячую руку Тохтамыш-хана, не бежит от него сломя голову…
Тяжелая дверь трапезной скрипнула и на пороге возник некто… Голенастый, бровастый, с глазами голодными… Вгляделся Олег Иванович в головоногого, еле узнал:
– Сынок, Родя, ты ли?
– Я, отец.
– Тебя отпустил Тохтамыш-хан?
– Нет, отец. Я – убежал!
Эпизод 21
Был конь да изъездился
“Боль есть величайшее из всех зол”.
(Эпикур, греческий мыслитель)1389 год“10 мая 1389 года в вечернюю зорю погиб месяц…” – так записано в летописи. Именно в этот день непонятный недуг свалил с ног князя московского. Никому и в голову не могло придти, что всего десять дней жизни ему отпущено Всевышним. Случаи недомогания были и ранее, но беспокойства не вызывали, а тут враз занедужили все члены. Движимые и недвижимые. Особливо нижние. И в коленях боль, и в ступнях, а по ночам – судороги.
Первым почуял болезнь пес верный. Обычной дворняжьей породы. С лисьим окрасом. Волчьими повадками. Хвостом разговорчивым. Улегся в ногах хозяина, позволив гладить себя до умопомрачения, слегка подвывая от восторга щенячьего.
У порога опочивальни притулился страж порядка – дознаватель Щур с неизменным увеличительным третьим глазом, дабы мимо ока его надзирательного никто не смог прошмыгнуть незамеченным, вплоть до микробной палочки в галстуке.
