Переселенцы - Мария Сосновских

Он сломал печати, разорвал пакеты и стал читать:

"Крестьянину села Прядеино Белослудской волости Камышловского уезда Пермской губернии Елпанову Петру Васильевичу. Посланное вами прошение ноября двадцать третьего числа 1773 года на имя пермского губернатора Вяземского разобрано. Просьбу вашу о зачислении в сословие российского купечества решено отклонить ввиду того, что вы являлись сокрывателем бунтовщиков-пугачевцев. Предупреждаю: прошений такого рода на имя губернатора более не посылать. За самовольную торговлю и перекупку товаров будете наказаны по всей строгости закона".

Волостной старшина кончил читать и взглянул сквозь очки на оторопевшего Елпанова:

– Вот так-то, Петр Васильевич! Волостному уряднику приказано сей документ огласить на сельском сходе в Прядеиной и следить за его исполнением. А урядник, – он повернулся к старосте, – на днях в деревню к тебе приедет!

Елпанова словно кто обухом по голове ударил… По дороге домой в ушах так и звучал голос, читавший депешу: "Просьбу вашу … решено отклонить…".

Пожалуй, никогда в последнее время не было так тоскливо и тяжело на душе у Петра Васильевича, даже после жестокой порки в белослудской пожарнице.

"Ладно, – невесело размышлял он, нахлестывая лошадь, – торговлю до поры до времени свернуть придется… Но, шалишь, Елпановы в купечество все равно выйдут! Не Петр Васильевич, дак Иван Петрович… Лет через пяток, а то и раньше, Ванюхе подойдет время хлопотать, да уж от своего имени…".

Вернувшись Прядеину, Петр Васильевич поначалу выглядел туча-тучей, даже на сход не пошел, а, сославшись на болезнь, весь вечер пролежал на полатях. А наутро он сразу укатил на заимку. Ехал шагом и думал: "Выходит так, что вся надежда пока у меня на заимку… Ну, што я без заимки-то делать буду? Жить при двух коровах да двух-трех лошадях?! Не будет заимки – тогда и мясо, хлеб, кожи и прочее для продажи с неба-то не упадут…".

И другие невеселые думы одолевали Петра Васильевича. Вот давно лелеял он думку построить свой кирпичный завод. И все шло к этому – по слухам, волостной центр из Белослудского в Прядеину переносить будут, строительство начнется, а тут – вот он, кирпичик-то елпановский, крепкий да звонкий, только денежки плати да покупай, сколь тебе надо!

Но теперь другие слухи пошли – не будут, говорят, делать из Прядеиной волостного города. А все из-за той заварухи-пугачевщины, пропади она пропадом…

На заимке шла полным ходом молотьба, урожай в этом году выдался добрым, намолот пшеницы и ржи – хорошим. Работники то и дело возили с гумна тугие мешки и ссыпали зерно в завозню.

Петр Васильевич брал пригоршнями полновесное зерно, и его суровый взгляд теплел: будет что молоть на его мельнице! И мука хорошая выйдет, и крупчатка… Подойдет Покров – можно бы и в Тагил, к Варсонофию Зыкину хлебный обоз снаряжать.

…На пороге стоял 1775 год. Слухи и разговоры про пугачевский мятеж мало-помалу утихли: четвертовали Емельяна Пугачева в Москве на Болотной площади.

В Белослудское из губернии пришел пакет с депешей, в которой сообщалось: "За самоотверженную оборону от пугачевцев жителей Ирбитской слободы и близлежащих деревень и поимку главарей войска самозванца объявить отныне и навсегда Ирбитскую слободу уездным городом на одинаковых правах со всеми городами России. Учредить в городе Ирбите ярмарку с 15 февраля по 15 марта.".

Так бывшая Ирбитская слобода стала уездным городом, и Ирбит стал быстро богатеть и разрастаться. На ярмарку поехали купцы из всех городов Российской империи, а потом и из-за границы. Обозы с товаром многие сотни верст везли и везли во всякую погоду; весной после ледохода сплавляли на барках по рекам, разгружали их на пристанях, и товары везли в купеческие лабазы и лавки.

День и ночь в Ирбите дымили два кирпичных завода, обжигая кирпич для постройки казенных зданий, церквей и складов. Народ валом валил в Ирбит не только на ярмарку: в городе можно было найти работу всякому – и крестьянам уезда, замученным малоземельем, падежом скота или другими несчастиями, и пришлым людям, которые нанимались на кирпичные заводы или шли грузчиками на пристани, погонщиками скота, конюхами, дворниками – кем угодно, лишь бы прокормиться.

В ГОРОДЕ ИРБИТЕ И НА ХУТОРЕ КУЛИКОВСКОМ

Разнообразна и пестра была публика Ирбита-го-

рода! На колокольнях церквей заливался мали-

новый перезвон, богатые, хорошо одетые горожане целыми семьями чинно шли к вечерне. В кабаках же веселился простой люд: там орали песни, пиликали гармошки, где-нибудь в укромных уголках мужики тискали пьяных, растрепанных девок… Там и сям слышалась матерная брань, возникали пьяные драки. Для порядка были городовые, но они будто и не замечали этого.

– Пусть себе подерутся, потешатся, намылят рожи-то друг дружке, – говорил околоточный Филатыч и назидательно подымал кверху палец, – знамо дело, русский народ без мордобоя не может… Зато завтра, как проспятся, дружнее их не будет! А што до гулящих девок, дак и им тоже заработать надобно!

Богатые купцы решили в самом центре Ирбита поставить мраморную статую в честь матушки-императрицы Екатерины Алексеевны, в чье царствование Ирбит стал городом, и начертать на мраморе: "от благодарного ирбитского купечества".

…А в хуторе Куликовском Лева и Соломия Куликовы продали свое пожительство, тихой ногой собрались и тайком от Левиных брата и племянников укатили в Екатеринбург. Соломия радовалась: сбывается ее мечта! Теперь они свободны, как птицы, и капиталу, чтобы начать торговлю, у них хватит. В Екатеринбурге широко развернуться можно, да и от ненавистных родственников подальше…

Соломия впервые была довольна мужем: Лева ловко-таки пролез в купечество. Теперь-то уж они выйдут в люди. Дочь в богатом доме живет, даже слуг держит. Хватит и ей, Соломии, копаться в земле да в навозе, коров доить. Теперь-то она может одеться, как богатая купчиха, и надеть свои драгоценности, особенно бриллиантовое – нечего ему лежать в сундуке в подвале. Все так и ахнут, когда она появится в купеческом собрании в бриллиантовом колье и станет в центре внимания всех мужчин и завистливых купеческих жен.

Соломия в сотый раз гляделась в зеркало в золоченой раме: "Господи, как же я постарела… Бежит время… Даже дочь Дарья давно уж – женщина в годах… Неужто – старость?".

Она стала думать, что стало с отцовским домом в Аргаяше, каково-то сейчас на Куликовском хуторе. Непременно надо съездить в Казань, а по дороге в Аргаяш да и на хутор заглянуть…

Брат Левы Паша уже стар и сильно прихварывает, сын его Митяха совсем спился, Арсентий из солдат не вернулся, а Филко стал точь-в-точь, как отец – изворотливый да плутоватый, в Ирбите живет, свой дом имеет.

Не прошло и двух лет с тех пор, как Куликов был возведен в ранг купечества, а Лева с Соломией уже купили в Екатеринбурге каменный двухэтажный дом, открыли торговлю тканями, одеждой, казанскими валенками, стали богатыми и известными людьми.

В конце 1775 года в деревне Прядеиной был сход, приехали из волости волостной старшина, пристав и урядник. На сходе зачитывали все депеши, посланные из губернии: и об отказе освободить односельчан из каторги, и о том, что прошение возвести в ранг купечества крестьянина Елпанова разбиралось в губернии и вынесено решение в просьбе отказать, потому как он был главным укрывателем преступников. По этой причине и за надобностью обществом землю Елпанова на заимке изъять во время следующего перемера земель. Прядеина на вечные времена останется деревней; пахотной земли, покосов и пастбищ крестьянам впредь не нарезать и приезжих на жительство из других мест не селить.

Деревня Харлова отныне будет называться селом Харловским – в честь погибшего от рук пугачевцев коменданта Нижне-Озерной крепости под Оренбургом Ивана Харлова. Там будет церковный приход с церковью и волостное правление. Там же надлежит построить склады, где поместить волостной семенной фонд на случай неурожая или иного природного бедствия.

Волостное правление в Харловском сначала помещалось в обыкновенном деревянном доме на высоком берегу, в том месте, где Кирга круто поворачивает на северо-запад. Склады для общественного зерна строили всей волостью. Надо было начинать строить церковь. В Харлово наскоро сооружали сараи для просушки кирпича и печи для его обжига. Но кирпич получался низкого качества, а около Прядеиной глина для кирпича была значительно лучше. Тем временем Елпановы помаленьку стали возводить свой кирпичный завод.

А церковь решили для начала построить деревянную. "Красный" лес был далеко, в Долматовском бору, верстах в пятнадцати от Харлово, и для перевозки бревен наряжали мужиков с подводами со всей округи. На месте постройки церкви установили козлы и пилили тес и плахи маховой пилой. Раньше в Харлово не было даже доброй пожарницы, и теперь надо было строить все сразу: церковь, здание волостного правления со всеми службами, склады для общественного зерна и пожарницу с высокой каланчой. Село Харлово раньше строилось вразброс – кому где любо. Только за рекой Киргой у оврага была прямая улица, которая называлась Чертята. Там жили люди одной фамилии – Пономаревы; все они были многочисленными потомками первого поселенца по прозвищу Ганя Черта. Все они были трудолюбивы в крестьянстве, искусны в ремеслах, удачливы в рыбалке и охоте, и у всех, как на подбор, были большие семьи. Самого Гани уже давно не было в живых, а его сыновья, внуки и правнуки расселились так, что выстроили за Киргой у оврага целую улицу.