Подвиги бригадира Жерара. Приключения бригадира Жерара (сборник) - Артур Дойл

Артур Конан Дойл

Март 1903 г.

Как бригадир Жерар потерял ухо

В кафе старик-бригадир рассказывал:

– Я за свою жизнь повидал немало городов, друзья. Никто не поверит, что я множество раз входил победителем в города во главе восьми сотен лихих рубак, следовавших за мной на лошадях и прекрасно вооруженных. Кавалерия находилась в авангарде Великой армии, гусары Конфлана – впереди кавалерийских колонн, а я – впереди гусар Конфлана. Из всех городов, в которых мы побывали, Венеция выглядела самой нелепой, построенной не слишком удачно. Не представляю, как строители воображали себе, где в таком городе могла маневрировать кавалерия. Ни Мюрат, ни Лассаль не смогли бы переправить эскадроны на городскую площадь. Именно по этой причине тяжелая бригада Келлермана и мои гусары остались в Падуе, на материке. Пехота Сюше{122} овладела городом. В ту зиму генерал сделал меня своим адъютантом, так как ему понравилось, как лихо я разделался с итальянцем-фехтовальщиком в Милане. Тот прекрасно владел шпагой. К счастью для французской армии, ему противостоял не кто иной, как я. Кроме того, наглец заслужил урок: если тебе не нравится пение примадонны, то сохраняй молчание – когда подвергают насмешкам красивую женщину на глазах у публики, это уже непозволительно. Таким образом, все симпатии были на моей стороне. После завершения поединка вдове итальянца выплатили неплохую пенсию, а Сюше назначил меня личным посыльным. Я следовал за генералом до самой Венеции. В этом городе произошло странное событие, о котором я собираюсь вам рассказать.

Вы никогда не бывали в Венеции? Наверняка нет, потому что французы сейчас редко путешествуют. В наши дни все было иначе. Мы побывали всюду – от Москвы до Каира. Нас было слишком много, а проездными документами нам служили лафеты орудий{123}. Очевидно, что подобного рода визиты не доставляли особой радости местным обитателям. Старушке Европе не поздоровится, если французами снова овладеет охота к перемене мест. Мы тяжелы на подъем, но никто не знает, как далеко сможем зайти, особенно под предводительством человека, подобного нашему маленькому императору{124}. Но великие дни давно позади, а великие люди мертвы. Я последний из великих пью вино из Сюресне в кафе и рассказываю о прошлом.

Однако сейчас я хочу поговорить о Венеции. Местные жители живут среди воды, словно крысы на илистых отмелях. Дома в городе на удивление милые, а церкви, особенно собор Святого Марка, поражают великолепием. Более всего венецианцы гордятся статуями и картинами, которые известны всему свету. Немало солдат полагает, что если их профессия война, то ни о чем другом, кроме как о сражениях и добыче, помышлять не стоит. Таким, например, был старик Буве. Он погиб от руки пруссака в тот самый день, когда я получил медаль из рук императора. Услышав разговор о книгах или картинах, Буве впадал в оцепенение, садился и смотрел на вас недоумевающим взглядом. Но солдаты высокого ранга вроде меня понимали непреходящую ценность искусства. Правда состоит в том, что я начал воинскую службу в весьма юном возрасте. Моим единственным учителем был полковой квартирмейстер. Но если ты путешествуешь по свету с широко раскрытыми глазами, то обязательно многому научишься. Поэтому я был способен оценить величие прекрасных картин и узнать имена художников, их написавших. Никто не сможет сказать, что венецианское искусство оставило равнодушным Наполеона. Сразу после того, как наши войска заняли город, император приказал отправить лучшие произведения в Париж. Каждый из нас прихватил что смог. Мне досталось две картины. Одну из них под названием «Испуганная нимфа» я оставил себе. Другую, «Святая Барбара», я подарил матушке.

Должен признаться, что некоторые мои товарищи вели себя неподобающе по отношению к произведениям искусства. Горожане очень любили многие памятники, особенно четверку бронзовых лошадей, которая возвышалась над воротами величественной церкви. Жители города любили коней, словно те были их собственными детьми. Я неплохо разбираюсь в лошадях. Взглянув на бронзовую скульптуру, я не нашел ничего, что привлекло бы мое внимание. У коней были слишком грубые конечности для службы в легкой кавалерии и недостаточно сильные для использования в тягловых упряжках. Но, так как кроме этой четверки в городе не было ни одной лошади, жители не видели ничего лучшего. Горожане горько плакали, когда памятник отправляли во Францию. Этой же ночью десять французских солдат нашли мертвыми в канале. В наказание за убийство было отослано еще больше картин, а наши солдаты громили прикладами статуи и палили из мушкетов по витражным стеклам. Это страшно обозлило людей, в городе воцарилась враждебная атмосфера. Много офицеров и солдат бесследно пропали в ту зиму. Даже их тела не были обнаружены.

Что касается меня, то я был слишком занят, у меня не оставалось времени скучать. У меня вошло в привычку изучать язык той страны, в которую меня забросила судьба. С этой целью я везде находил девушку, достаточно терпеливую, чтобы научить меня языку, а затем попрактиковаться с ней. Нет более приятного способа изучить иностранный язык, а мне еще не было и тридцати, когда я уже владел чуть ли не всеми европейскими языками. Следует сказать, что слова, выученные подобным способом, не очень-то годятся в повседневной жизни. Вот мне, к примеру, большей частью приходилось иметь дело с солдатами да крестьянами. А какой толк говорить этим олухам, что я люблю лишь их и обязательно вернусь, как только кончится война?

Никогда еще у меня не было столь прекрасной учительницы, как в Венеции. Ее звали Лючия. Фамилия… настоящему джентльмену не следует помнить фамилии. Могу лишь сказать, что она принадлежала к древнему роду сенаторов. Ее дед был дожем{125}.

Девушка была необыкновенно красива. Когда я, Этьен Жерар, употребляю термин «необыкновенно», то, поверьте, друзья, я знаю, о чем говорю. Мой богатый опыт и неплохая память позволяют судить справедливо. Мне есть с чем сравнивать. Из всех женщин, которые любили меня, найдется не более двадцати, которых я мог бы так же характеризовать. Но даже по сравнению с ними Лючия казалась особенной.

Среди брюнеток я вообще не видел ей равной, кроме, пожалуй, только Долорес из Толедо. Еще припоминаю одну брюнеточку в Сантарене. Я тогда служил под началом Массена в Португалии. Подзабыл, как ее звали. Девушка была само совершенство, но ни фигурой, ни грацией не могла сравниться с Лючией. Помню еще Агнессу. Сложно отдать кому-либо из них предпочтение, но, если абсолютно честно, Лючия была все же лучше остальных.