ЮГАНА - Александр Шелудяков

Как уж издавна повелось, любит русский сибиряк наличники резного кружева. Ну, а дом у старожила без бани – что женщина без любви. На задах усадьбы, у каждого хозяина, поодаль от дома, – бани, как игрушечные домики-теремки, смотрятся светлыми окнами, будто глазами зовущими. И у каждого хозяина в поднавесе, ограде, полы выстланы из колотых плах, всегда чисто выметены. А половицы на крыльце не в обычае красить, и они всегда выскоблены да повымыты голиком с песком так, что желтизной улыбаются, как балалаечка на стенке. В Кайтёсе издавна русским духом пахнет, чувствовали себя сельчане на своей земле не в гостях, а государями да князьями, и живут поныне перунцы, те, кто остался, крепкими корнями оседлости, любви к своему краю, уважением к своему новгородскому родословию.

Перун Владимирович, как и обычно каждое утро, направился на прогулку. Остановился старый доктор около большого двухэтажного бревенчатого здания больницы. Эта доброздравница отстроена сто десять лет назад по расчетам лекаря-самоучки деда Перуна Заболотникова. И нынче считается эта больница гордостью общины. Если от больницы посмотреть в сторону Вас-Югана, то не так уж далеко виднеется средь кедрового редколесья двухэтажная школа. Строена она была в восемнадцатом году с размахом на многолюдье.

Постоял у школы Перун Владимирович, полюбовался на ближний кедр, улыбнулся. Вспугнутая белка сердито процокотала, скребнула когтями по суку – посыпались на землю пушинки отмершей коры.

Еще до войны, когда Кайтёс был довольно многолюден, случалось, что наезжало большое начальство и дивилось то начальство людям, что живут в отдаленном таежном поселке так ладно и дружно. Разные у них тут «фу-ты ну-ты», и мужчины – с гордыней, а все женщины что тебе королевы ясноглазые. Стоит поселок в самом верховье Вас-Югана, как древний пограничный острог. А дальше, на все четыре сторонушки, тайга тайгу погоняет, болото за болотом лежит, дали необъятные.

Сидит Перун Владимирович на беседке-бревне, которое положено на два низкосрезанных пня. Бревно тёсано ложбиной, и сидеть на нем удобно. Вода ранняя, весенняя не успела схлынуть, как на смену ей пришла водица грунтовая, «нутренняя», из болот южных, разомлевших. И теперь снова начал пучиться Вас-Юган прибылой водой, лезет половодье на берега.

Неторопливые волны вяло накатываются на берег у ног Перуна Владимировича и, легко вздохнув, отходят обратно, и будто это не волны, а нежные женские руки перебирают корни трав. Чайки, мартыны, дожидаясь добычи, высматривая береговых мышей, замерли на береговой пролысине. Сидят чайки-черноголовки на вершинных ветвях прибрежных осин, затопленных у объярья, и то одна, то другая взмывает. Набрав высоту и распластав крылья, парят чайки над мелководьем, высматривают рыбешку. И дрозды, по весне крикливые и подозрительные, пасутся у воды, по берегам выискивают корм. Где-то поодаль кричит птица, зовет селезня, а его нет. Пора весенней любви давненько уже миновала, пошла на убыль, тут хоть охрипни, крякуха. Мать-природа издавна холостых селезней да незамужних крякух ощипывает линькой: знает это весь утиный мир – не прозевай весенней любви. Вот и кричит теперь, стонет, зовет крякуха случайного, запоздалого любовника.

– Подманивай, уговаривай, дурочка… Приглашай селезня нежным подзывом, а не торопливым горлошумом, – улыбаясь, дает совет Перун Владимирович крикливой утице. – Авось и сжалится какой-нибудь калека, прилетит и потопчет ради забавы.

С первобытных времен у человека какая-то необъяснимая тяга к речным берегам, любит он посидеть у воды, и обязательно лицом к плескучим волнам. Река учит человека мечтать, река манит его в путь-дорогу неизведанную. Река навевает человеку думы, окрыляет душу.

За спиной Перуна Владимировича, на вершине небольшого приречного холмика, покоится прах Кэри. В тихие утренние часы у Чума-Кэри спокойно думается старому доктору. Он думает о тех, кого давно нет в живых, и о тех, кто здравствует. Можно считать, уже тысячелетие, как на этой земле русская сибирская кровь передается из рода в род, и кипит она, не перегорая добрым огнем, символом славы и вечности.

Старый доктор прислушался – быстро приближался по воде шум лодочного мотора. «Кто это спозаранку в путь отправился?»

Стих шум мотора, лодка потеряла резвый ход.

– Э-ге-ге, Перун Владимирович! Пошел я на Вач-Вас… На обратном пути заеду!

– Желаю удачи, Гриша! А кто с тобой в лодке?..

Стоял Перун Заболотников у воды и провожал взглядом быстро уходящую лодку.

От низко плывущих всклокоченных туч золотым бичом хлестнула молния, а потом еще раз и еще… Треск, похожий на звук раздираемого сухого холста, оглашал приозерную тайгу. Дождевые капли крупным горохом зарешетили озерную и речную гладь.

На городище Вач-Вас приехал следователь Григорий Тарханов. Приехал не один. Получив от Андрея Шаманова письмо с известием, что святилище кволи-газаров гибнет, пошел сразу же к Леониду Викторовичу Метлякову. Тот прочитал письмо и сказал: «С Андреем у меня давняя дружба. Умница мужик! В археологии знает толк. А в древнем орнаменте, художественном литье, тамговых письменах разбирается дай бог всякому! Я поеду с тобой, Гриша. Надо посмотреть своими глазами. И если есть смысл, то ухлопаю свои летние каникулы на Вач-Вас».

Шатровая крыша из берестяного навеса лежала на урлючинах, жердях осиновых, а с северной стороны вместо стены была выложена поленница дров. Под берестяной крышей – «теплая» кухня, тут же – широкий и продолговатый стол из четырех колотых кедровых плах на низких столбиках, вкопанных в землю. Рядом со столом скамейка. Андрей Шаманов именует эту кухоньку камбузом, на морской манер.

Во весь кухонный стол разложены древние находки. Хорошо смотреть на них и приятно чувствовать какую-то сопричастность к древности и бессмертности человечества. Вот такая же глинобитная печь, в которую только что положила Таня дрова, вот такая же шатровая крыша из бересты и жердей служили древнему человеку много тысячелетий назад. Тот же самый земной огонь, та же самая кровь в жилах человека обогревали и продолжают согревать людей планеты. Григорий Тарханов взял со стола бронзовое кольцо, примерил к голове, вроде подходит. «Головной обруч, налобник», – подумал он. Потом следователь посмотрел на Таню, которая разливала по кружкам крепко заваренный, «кирпичный»,чай,спросил:

– Где ты, Таня, подняла это «обручальное» колечко? В земле оно лежало или было выброшено на поверхность взрывом?.. А возможно, унесено кем-то и кинуто за ненадобностью.

Андрей Шаманов посмотрел на расстеленный перед ним большой лист бумаги, план местности, составленный им от руки, на глазомер. Найдя нужную отметку на плане, он ткнул карандашом:

– Найдено «обручальное» колечко на возвышенном берегу озера… Можно считать, там было святилище Югэн-Тас.

– Андрей, первый раз слышу – Югэн-Тас? – сказал Леонид Викторович и попросил пояснить значение этого названия.

– Понимать надо так: Югэн-Тас – холм Священного Огня. Ошибки не будет, если Югэн-Тас перевести как место Солнечного Креста. Разумеется, крест языческий.

– А само слово Югэн?

– Кволи-газары, досельные аборигены, жившие на этой земле, называли себя югами. Этноним «юги» есть само название родоначальников аборигенного населения.

Теперь надо понять значение этого слова: «юг», или «юк», – человек. А вот «югэн», или «юкэн», – речной народ, песчаные люди. Слово «песчаные» звучит как многочисленный народ…

– Слушай, Андрей, друг ты мой дорогой! – обрадованно воскликнул Леонид Викторович и от нетерпения хлопнул в ладоши. – То, что ты сейчас сказал, для меня новость… Попытайся объяснить заодно, что такое «Вас». Не один десяток рек в Приобье именуется: Вас-Юган, Васть-Юган, Вэс-Юган… Что же это за «довесок» – «Вас»?

– Речной дух у югов, точнее сказать, у кволи-газаров именовался «Вас». А духи водяные, речные и озерные имели всегда черный или коричневый цвет, и в противоположность им все небесные божества считались белыми. У хантов и поныне водяной зовется Васа, а у зырян – Вэс. Отсюда и Вас-Юган.

Григорий Тарханов все это время сидел и, держа большую лупу перед глазами, рассматривал мелкие рисунки, символические знаки, на бронзовом «обручальном» кольце. Он все еще верил, что это кольцо было головным обручем, украшением древней женщины. Ширина кольца в два пальца. По окружности все оно увенчано загадочными писаницами.

– Вот это ребус оставили нам кволи-газары… Разберись-ка, что хотел сказать древний художник четыре тысячи лет назад.

– Да нет, Гриша, сложности особой нет в этом. Это бронзовое кольцо венчало столб Солнечного Креста: тамговый столб стоял около жертвенника…

– Ну ты, Андрей, говоришь так уверенно, словно из могилы поднялся жрец, умерший тысячи лет назад, и все разъяснил тебе: где и что стояло, для чего предназначались те или другие старинные вещи, – удивленно и недоверчиво сказал Григорий Тарханов и в то же время выжидательно смотрел на художника.