Рыцарь в черном плаще - Эрнест Капандю

Тела этих фантастических существ с петушиными головами и крыльями за спиной покрывали перья, руки и ноги были сплошь обмотаны витыми шнурами. Каждый «петух» имел свою окраску.

Первый был индийский петух с перьями черными и белыми, второй — золотой петух, с великолепными фазаньими перьями; третий — растрепанный петух, с перьями серыми и коричневыми; четвертый — черный петух, с перьями совершенно темными и с красным хохолком; пятый — петух коротышка, с перьями простого петуха; шестой — петух Яго, с зелеными и красными перьями; седьмой — хохлатый петух, с белыми перьями и двойным хохолком.

Каждый прыгнул на насест и запел, потом на птичьем дворе водворилась глубокая тишина. В открытую дверь вошел человек, который…»

Фейдо де Марвиль остановился.

— Ну, — спросил король, — почему вы не продолжаете?

— Тут по всей вероятности был перерыв, — отвечал Фейдо. — Посмотрите, государь, следующие строки написаны в спешке. Очевидно, в перерыве между записями случилось какое-то ужасное происшествие.

Фейдо подал письмо королю.

— К тому же, — добавил д'Аржансон, — бумага была скомкана и, должно быть, спрятана очень поспешно.

В самом деле с этим было трудно поспорить: оставшаяся часть письма, вероятно, была написана второпях. Слова с трудом можно было разобрать. Вот что заключалось в конце письма:

«Я разбит… я выдержал пытку за пыткой, но говорить не хотел… Меня принуждали открыть тайны полиции… Я молчал… Смерть висит над моей головой… Сколько минут осталось мне жить, я не знаю… Где я теперь, я не знаю… Я лежу на спине на сырой соломе. Скудный свет проникает сюда откуда-то сверху, и я, наконец, могу писать.

Я лежал, устремив глаза на свод подземелья. Этот свод был невысок, потому что я легко мог достать до него рукой, если бы встал на камень. Вдруг я услышал глухой стук, потом свод задрожал, свет сделался ярче, и на меня посыпалась земля, потом стук медленно и постепенно отдалился. Я стоял, положив руку на сердце, которое сильно билось. Свет, находившийся в глубине свода, был дневной. Я понял, что стук, который я слышал, был стуком каретных колес, и что, следовательно, я находился под улицей. Дерзкая мысль промелькнула в голове: воспользоваться этой трещиной, которую, вероятно, расширил экипаж, чтобы связаться с внешним миром, и эта мысль возвратила мне надежду. За несколько секунд я перебрал все способы, какими мог бы действовать, но они все были неприемлемы.

В отчаянии я бродил по подземной галерее, служившей мне тюрьмой, как хищный зверь в клетке, когда моя нога наткнулась на сухую солому в углу. Я воспрянул духом. Связав в жгут солому, я таким образом попытаюсь просунуть это послание в щель…»

— Больше ничего, — сказал Фейдо де Марвиль. — Письмо кончается на этом…

Людовик взял письмо и рассмотрел его чрезвычайно внимательно.

— В самом деле, — сказал он, — больше ни слова.

Последовало довольно продолжительное молчание.

Озабоченный и задумчивый король, по-видимому, совершенно забыл о прелестях Шуази, занимаясь только этим странным происшествием, принявшим неожиданный масштаб. Епископ де Мирпуа выслушал все подробности этого дела, не проронив ни одного слова. Молчаливость старика еще более подчеркивала неординарность сложившейся ситуации. Один лишь д'Аржансон выглядел, как человек, следовавший по заранее намеченному пути. Лицо его было бесстрастно, но живые и умные глаза устремлялись то на короля, то на начальника полиции, то на епископа. Глубина и ясность взгляда свидетельствовали о деятельной работе проницательного ума министра.

XVII

Протокол

Король поднял взгляд на Фейдо де Марвиля.

— О чем еще вы можете сообщить мне? — спросил он.

— О последнем происшествии, государь, — ответил начальник полиции, — которое должно было бы прояснить дело, а между тем еще более запутало его. Это письмо я получил вчера по почте, как уже имел честь вам доложить. Но это не единственное послание, полученное мной. Возвращаясь сегодня домой в час ночи, я нашел на моем бюро донесения, которые кладутся туда каждый вечер в установленное время. Я начал просматривать их, по своему обыкновению, когда вдруг глаза мои остановились на грубом конверте, лежавшем между бумагами.

С этими словами Фейдо вынул из портфеля конверт и подал его королю. На пергаментном конверте было пять печатей. Четыре печати по четырем углам были разного цвета: одна — желтая, другая — зеленая, третья — белая, четвертая — черная. На четырех печатях были изображены петухи различной породы. Средняя печать была двухцветной — белое яйцо на красном фоне. На конверте была надпись крупными буквами: «Начальнику полиции».

Когда король рассмотрел этот странный конверт, Фейдо вынул из него лист обыкновенной почтовой бумаги, на котором было написано несколько фраз.

«Господин начальник полиции.

Так как вас, вероятно, беспокоит внезапное исчезновение вашего агента Жакобера, я спешу сообщить вам сведения, которые не могут вас не порадовать.

Вот точная копия с протокола обвинения и казни Жакобера.

Прочтя ее, вы сможете удостовериться, что моя полиция так же хорошо организована, как и ваша, и что мои агенты не менее умны и не менее преданны, чем те, которые служат вам.

Я надеюсь, господин начальник полиции, вскоре иметь удовольствие видеть вас лично, и тогда вы выразите мне признательность за драгоценную информацию, переданную вам мною.

В ожидании этой минуты прошу вас считать меня своим нижайшим и преданнейшим слугою.

Петушиный Рыцарь».

Король взял письмо и внимательно его рассмотрел, потом сравнил с письмом, адресованным маркизу д'Аржансону.

— Это, безусловно, один и тот же почерк, — сказал он.

— Безусловно, государь, — подтвердил министр иностранных дел. — Сегодня утром я дал оба эти письма троим сведущим в почерках специалистам, и все трое заявили независимо друг от друга, что письма написаны одной рукой. Значит, их написал Рыцарь.

— Где же сам протокол?

— Вот он, государь.

Фейдо де Марвиль взял в руки тетрадь с золотым обрезом.

— Читайте! — сказал король.

Начальник полиции приготовился читать, но Людовик, заметив, что маркиз д'Аржансон устало опирается о стол — министр и начальник полиции все это время стояли, как того требовал этикет, — улыбнулся с тем любезным видом, который был ему свойствен, и предложил:

— Господа, садитесь!

Д'Аржансон и Фейдо сели на табуреты, и начальник полиции начал читать:

— «Из нашего подземного парижского дворца, в ночь 25 февраля 1745-го, в пятый год нашего царствования».