Виктор Вавич - Борис Житков

Полицмейстерша достала маленький черепаховый портсигар и задымила тонкой папироской.

- Ну рассказывайте, как он вас любит, - и полицмейстерша завертелась, придвинула свой стул ближе. - Наверно, очень любит вас целовать? - Она пристально рассматривала Грунины щеки, открытый вырез на груди. - Что вы так смотрите? Будто уж и не целовал ни разу, а? Ну говорите же! - Полицмейстерша ткнула Груню пальцем в пухлый локоть.

Горничная вошла в черном платье, с белой наколкой в волосах.

- Ваше превосходительство, к телефону просят. Адриан Александрыч.

Полицмейстерша вскочила, зарычал отодвинутый стул.

- Бегу, прощайте, милая, - сказала, запыхавшись сразу, Варвара Андреевна. Она сунула Груне руку. Груня мягко привстала, сунулась к лицу, и полицмейстерша наспех поцеловалась. В дверях она остановилась, полуобернулась и, махая ручкой, сказала с брезгливой гримасой: - Только пояс этот перемените - невозможно!

Кризис

- Я, Я! САМА дам! - чуть не крикнула Наденька, когда мать хотела очистить яблоко Башкину. Мать глянула - у Наденьки тряслась челюсть, тряслась мелкой дрожью, и поджатые губы прямой щелкой вычертили рот. Наденька торопливыми, злыми пальчиками вертела, чистила яблоко.

- Доктор сказал - сейчас кризис, - шепнула Анна Григорьевна.

Наденька закивала головой и нахмурила брови. Башкин вертел головой на подушке, он шевелил губами, и Наденька сунула осторожно в толстые обветренные губы острый ломтик яблока.

Башкин вобрал губами яблоко, открыл глаза, и Наденька увидала, что он узнал, что он ясно видит, - и какие светлые добрые глаза - показалось Наденьке. Совсем детские, беспомощные. Башкин улыбнулся.

- Еще можно? - аккуратно произнес он. - Пожалуйста. - И Наденька поспешно сунула новый ломтик. Башкин повернулся на бок, положил сложенные руки под щеку, подогнул коленки - они остро торчали под пикейным одеялом. Он закрыл глаза, закрыл с блаженным видом, с наивно поднятыми бровями. Наденька бесшумно поднялась и, осторожно прихватив пальчиками, поправила одеяло.

Анна Григорьевна двинулась у окна, задела ширмы. Наденька замахала рукой и обернулась, сморщила сердитое лицо в синюю полутьму, где маячила тень Анны Григорьевны. Анна Григорьевна вышла на цыпочках в дверь.

Наденька осталась одна у постели Башкина. Она сидела в низком мамином кресле, уперлась локтями в колени, обхватив ладонями горячие щеки.

"Я один, я сам!" - сорвался, убежал. И она вспомнила, какая радость была в ногах Филиппа, когда он убегал через улицу к ларьку. Она чувствовала на себе меховую шапочку и руку Филиппа, как он ее гладил. Мужскую руку, тяжелую. И Наденька остервенело затрясла головой. И была, была досада в голосе, когда говорил: "да вы не беспокойтесь, мы устроим". То есть: без вас устроим. "Ладно", - шепнула Надя и со всей силы сжала подбородок руками. И стояли в глазах Танины ручки, когда она взяла за виски Филиппа.

"Не нужна и не надо!" - зло, раздельно выговорила в уме Надя. Уперлась глазами в коврик. Мирными узорами был выложен коврик, было тихо, и кропотливо тикали часики на ночном столике. Наденька часто дышала. Она не замечала, что плачет, плачет без звука, одними слезами, редкими, терпкими. Сквозь слезы коврик рябил рисунками, и от этого еще пронзитель-ней, жальче становилось себя, как будто морозную железную плиту прижимала к себе Надя и все жала, жала, сильней, больней, холодней. Она не заметила, как тихо вошла Анна Григорьевна. Мать по плечам увидала горе. Опустила тихонько руку на Надину голову, и Надя дернулась, тряхнулась, мотнула головой. Анна Григорьевна увидала слезы, отвернулась, пошла и села в темноту на кушетку.

- Поистине несчастный человек, - сказала через минуту Анна Григорьевна, вполголоса, раздум��иво. - Я говорю, - сказала живее, - он поистине несчастен... А это пройдет, не волнуйся, Брун сказал, что можно надеяться.

- Не пора давать сердечные? - сухим голосом сказала Надя и привстала, чтоб глянуть на часики.

Она посмотрела сверху на Башкина, какой покорно, по-детски, лежал с поднятыми бровями.

- Да иди, мама, спать, - нетерпеливо, учительно сказала Наденька, - ложись у меня. Какой смысл двоим не спать?

Наденька трясла термометр и повторяла после каждого размаха: "Ну и не надо... не надо!" Она осторожно отвернула на груди Башкина рубашку и, приподняв за локоть худую, легкую руку Башкина, стала на колени и сунула под мышку термометр. И только, закрывая рубашку, она заметила на груди Башкина лиловый кровоподтек.

- Боже мой! - громко зашептала Наденька. - Ты видела, видела? - И она испуганно повернула лицо к матери.

- Да, да, он весь, весь избит; ничего нельзя узнать, и не тревожь его, - сказала Анна Григорьевна таинственно и сейчас же вышла из комнаты.

А Наденька осталась стоять на коленях на коврике перед кроватью. Башкин дышал ей в самую руку, дышал ровно, спокойно, и Наденька не вставала с колен и радовалась, что никого нет в комнате. Она с усиленным вниманием смотрела, чтоб не выпал градусник. Она выждала десять минут в этой позе и стала доставать термометр. Она тронула руку Башкина.

Башкин проснулся. Он глядел на Наденькино лицо - совсем над ним, он глядел умиленными, преданными глазами. Он закрыл на минуту веки и снова глянул на Наденьку, и Наденьке показались слезы в его глазах. Он тихонько накрыл своей рукой Наденькину руку, как будто в полузабытьи, и закрыл глаза. Наденька свободной рукой вытащила градусник. Градусник показывал 36 и 8. Наденька положила градусник на столик: потянулась, не меняя позы, чтоб не дернуть руки, которую накрыл Башкин.

Ключ трикнул в парадных дверях, и щелкнул французский замок. Наденька осторожно вытащила руку и тихо поднялась с колен. Башкин легко застонал. Может быть, не застонал, может быть, дохнул так крепко. Наденька села в кресло. Она слышала, как Санька раздевался в передней, как стукнул по столу козырек. Слышала, как Санька осторожно шел к двери, чувствовала, что смотрит сзади, и оглянулась, сердито глядела.

- Чего ты зверем таким? - спросил Санька. Он глядел немного растерянно.

- Хорош! - шептала Наденька. - Просили тебя в аптеку... Санька поднял брови и скосил голову.

- У человека кризис, без памяти. Можно, кажется, немного о других-то подумать?

- Да понимаешь... - и Санька шагнул в комнату. - Ну и дела! - Санька сделал оживленное лицо и вскинул рукой к уху завядшая роза слабо болтала головкой на мертвом стебельке.

Наденька презрительно отвернулась.

- Понимаешь, - наклонился Санька к Наде, - у завода, у Механического, стрельба. С полдюжины выстрелов слышал. Хотел, понимаешь, пойти, да, понимаешь, никак. Снег во, по самую грудь. - И Санька два раза сильно чиркнул пальцем себе по сюртуку: - Во!

- Тише, пожалуйста, - строго сказала Надя и нетерпеливо вертнула головой в сторону Саньки.

- Ну и черт с тобой, - сказал Санька. Зло сказал, насупился и громко пошел к двери.

- А когда это было? - вдруг спросила Надя, - брат был уж в дверях, - быстрым голосом спросила.

- А черт его знает, - зло буркнул Санька и прошел через сени к себе.

Свадьба завтра

БЫЛО тихо в квартире. Мягко веял свет сквозь белые шторы. Башкин прислушался, и сквозь легкий шум в ушах слыхал только хлопотливое тиканье часов на мраморном столике. Приятно пустела легкая голова, и сам он чувствовал, что был легкий, будто нитяный.

Башкин осторожно обвел глазами комнату. На кушетке, поджав коленки, спала Наденька. Коричневая юбка слегка поднялась, и из-под нее легло кружево на черный чулок. Детски доверчиво светил белый узор. Наденька подогнула голову к груди - на жесткой диванной подушке - и во сне зажала в кулачок конец английского галстука.

Башкин нацелил точку на обоях, чтоб по ней следить, чтоб видеть, как дышит Наденька, как поднимается ее плечо. Плечо жило, дышало, - он мог смотреть на Наденьку сколько хотел, и он водил по ней глазами, а она все так же лежала перед ним, закрыв глаза.

Башкин пустился думать, что она не спит, она только закрыла глаза и знает, что он глядит. И он водил глазами по кружеву, по плечу, по волосам. И ему казалось, что владеет ею, - и она покорно, рабски лежит. Он щурил, закрывал глаза, чтоб потом сразу ярко взглянуть.

"Я позову, и она подойдет. И станет здесь. Около меня... Скажу: Надя!"

- На-дя! - вздохом сказал Башкин, одними губами. - Надя!

Покорная усталость спала на Надином лице. И воротничок, и галстук, и туфля с тупым носком на низком каблуке вдруг глянули на Башкина, - все сразу, как одно, как отдельное от Наденьки, как не ее. Девочка в приютском платье - "без обеда" - и спит с горя после слез. "После сиротских слез, - подумал Башкин. - Не насмешливая, не строгая, - шепотом говорил Башкин, покачивая голову на подушке, - нет... нет. Обыкновенная... простая, как я. Да, да!"