Немецкий мальчик - Патрисия Вастведт

Фрау Ландау оказалась очень требовательной — она явно считала себя не простой иностранкой — и скупой на чаевые. Горничные даже ссорились, бежать на звон ее колокольчика не хотелось никому. Стаббарду пришлось вмешаться и напомнить, что ублажать немцев в интересах государства. Девушки ответили недоуменными взглядами. Ну конечно, разве эти недалекие особы читают газеты?

— Мадам не желает присесть и подождать? — спросил Стаббард, указав на ряд крылатых кресел у стены.

— Ой, спасибо, садиться не буду! — Очевидно, его профессиональную вежливость приняли за искреннюю. — Миссис Ландау спустится, как только узнает, что я здесь. — На конторке стояли цветы в стеклянной вазе, лилии, и гостья наклонилась понюхать. — Чудесный букет! Мне цветы всегда поднимают настроение, а вам?

Улыбка молодой женщины получилась такой славной, что Стаббард тотчас простил ей назойливое дружелюбие. Да, нежный летний аромат лилий поднимал настроение и ему. Ну как не проникнуться симпатией к гостье с пыльцой на носу? Она слишком милая, чтобы дружить с фрау Ландау.

— О чьем приходе мадам желает, чтобы я доложил фрау Ландау?

В серых глазах отразилось полное недоумение. Ясно, нужно попроще.

— Мадам, могу я узнать ваше имя?

— Элизабет, миссис Элизабет Мэндер. Спасибо.

Оповестить фрау отправили Истукана Сидни. Она тотчас спустилась, и Стаббард, слившись с конторкой, стал наблюдать.

— Я разжирела, а ты похудела, — без обиняков заявила фрау Ландау, едва взглянув на миссис Мэндер. — У тебя нос в пыльце.

Бедная миссис Мэндер была настороженной и взвинченной. Она ежилась в объятиях фрау Ландау и терла аккуратный носик.

— Твоя комната рядом с моей, — объявила фрау Ландау, когда закончились поцелуи и прочие приличествующие встрече нежности. — Окна выходят на море, а между комнатами дверь. Можно оставить ее открытой и разговаривать. Давай сумку.

Обе направились к лестнице.

Элизабет гадала, почему Карен не вспоминает их последнюю встречу. Простил ли ее Артур? Элизабет не раз спрашивала об этом в письмах, но, видимо. Карен снова погрузилась в семейную жизнь, а о фюрере говорила едва ли не больше, чем об Артуре. У них родился второй ребенок, девочка, назвали Антье Эвой. Значит, Карен удалось сохранить семью.

К восторгу Джорджа, Элизабет наконец забеременела и родила дочь в том же месяце, что Карен — Антье. Карен послала Кристине вышитую шаль, а Элизабет отправила Антье плюшевого мишку и теплую распашонку, которую связала сама.

Карен писала все реже, а потом вдруг объявила, что снова едет в Англию, на сей раз одна, и собирается забронировать на две ночи номер в фолкстонском отеле. «Побудем вместе! — радовалась Карен. — Совсем как раньше, до того, как появились мужья и дети».

С одной стороны, предстоящая встреча Элизабет радовала, с другой — пугала: вдруг случится что-то непредвиденное и вновь воцарится хаос? На сей раз она решила держать дистанцию и гадала, знает ли Карен, где теперь Майкл, и не ищет ли повода вновь с ним увидеться.

Отель был дорогой. На конторке портье стояли цветы, по стенам висели картины маслом.

Когда Карен сбежала по ступенькам, Элизабет тотчас увидела, как изменилась сестра за прошедшие пять лет. Стала настороженнее, что ли. Она крепко обняла Элизабет, как будто ничего между ними и не произошло.

— Я разжирела, а ты похудела. У тебя нос в пыльце.

«Почему администратор не предупредил, что лилии пачкаются?» — удивилась Элизабет. Как бы она сама себе ни нравилась в новой шляпке, но желтый нос — зрелище жалкое и нелепое.

Их номера были со стороны фасада, высокие эркеры выходили на полумесяц белых вилл у самого моря. Светлый клен, бледно-зеленый муар, хромовые лампы и стеклянные столики — очень свежо и современно. Элизабет сняла пальто и шляпку, а несессер поставила в ванную, облицованную зеркальными панелями, где десятки ее отражений с прическами, покосившимися от тряски в фолкстонском автобусе, поплевали на носовые платки и вытерли носы. Элизабет припудрилась и подкрасила губы.

— Эй, ты чем занимаешься? — крикнула Карен. — Здесь внешность никого не волнует! В «Метрополе» одно старичье, все слепые как кроты!

Сестры спустились в зимний сад, где пожилые дамы угощались хересом, а в перекидных карманах лежали газеты. Занавески из тончайшего хлопка защищали от утреннего солнца. Молодой человек с напомаженными волосами играл популярные песенки на рояле и смотрел вдаль, словно пальцы, порхающие по клавишам, совершенно его не интересуют.

— Как хорошо! — сказала Элизабет.

— Ненавижу отели, — скривилась Карен. — Как Джордж? Шляпка твоя мне очень понравилась. Чувствуется, теперь он дает тебе больше денег на одежду.

— Спасибо, — улыбнулась Элизабет. — Вообще-то он никогда не скупился.

Было время, когда всю одежду Элизабет вязала и шила сама, но теперь дела в плавильне шли неплохо, и они с Джорджем больше не считали каждое пенни. В этом году Джордж уже не раз возил ее по лондонским магазинам. Он нанял сразу двух бухгалтеров, в том числе одного по зарплате, и помощь Элизабет больше не требовалась. Как ни странно, безбедным существованием они были обязаны кумиру Карен. Воинственность мистера Гитлера вынудила правительство заняться перевооружением, и заказы для плавильни посыпались как из рога изобилия. Однако Джордж переживал. «Скажи спасибо, что плавильня выпускает не оружие, а болты и заклепки, — успокаивала Элизабет. — Мистер Чемберлен говорит, что оружие не развязывает войну, а предотвращает. Твоя плавильня помогает защищать страну и охраняет нашу мирную жизнь». Элизабет хотелось, чтобы Джордж согласился, но он молчал.

Молодой человек за роялем завершил выступление оглушительным переливчатым аккордом.

— Я всегда знала, что Джордж станет тебе хорошим мужем, — заявила Карен.

— Странно, что ты так говоришь, но да, Джордж — хороший муж. Мне очень повезло.

Сестры выпили кофе в зимнем саду, прогулялись вдоль «Лис Клифф Холла» и, устроившись в шезлонгах, стали смотреть на Английский канал. Духовой оркестр играл «Привет, мистер Солнце» Клиффорда Мартина Эдди-младшего. Когда дирижер опустил палочку, а музыканты отложили инструменты и достали бутерброды, Карен взяла Элизабет под руку. По змеящейся дорожке сестры спустились с откоса, прошли через ложные гроты скалы, облепленной ракушками и загорающими ящерицами, и под соснами и тамарисками по крутой каменной лестнице с деревянными перилами вышли к морю.

Подставив лица полуденному солнцу, сестры добрели до сэндгитских коттеджей. Они семенили по волнолому; чтобы сохранить равновесие, приходилось вытягивать руки в стороны, а чтобы сохранить остатки приличия — придерживать развевающиеся юбки. Элизабет понимала: они слишком взрослые для таких забав, но она словно пробивалась сквозь годы замужней жизни и материнства, пузырьком воздуха взлетая туда, где они с Карен навсегда останутся девчонками.

Обида на Карен понемногу проходила. Что такое четыре дня в сравнении с тысячей жизней, прожитых вместе? Четыре дня — это же совсем мало.

Про ланч они обе забыли. У Элизабет болела голова, а кожу на лице стянуло от солнца и соленого воздуха. В магазинчике, обшитом рейкой внахлестку, продавали мороженое. Они быстро опустошили вазочки, оставили их на подносе и сели на песок, прислонившись спиной к деревянному волнорезу. В море рыбацкие лодки ждали скумбрию, которая приходит с вечерним приливом.

— Я всегда знала, что ты будешь счастлива, потому что ты хорошая, — сказала Карен.

— Я вовсе не хорошая.

— Мне так стыдно за то, что я натворила в прошлый раз! — выпалила Карен, схватив Элизабет за руку. — Ты простишь меня?

Элизабет онемела от изумления: стыдно?! Карен в жизни не стыдилась своих поступков. Потом ее осенило: весь сегодняшний день — фальшивка. Карен что-то нужно, и она ждет удобного момента, чтобы попросить.

Только мама когда-то учила, что если человек извинился, то его следует простить, как ни сильна обида. Элизабет крепко обняла Карен и прижала к себе. Выпустить сестру из объятий мешали не эмоции, а их отсутствие, она обнимала словно не сестру, а рулон ткани. Не зная, когда же финал этой сцены примирения, Элизабет смотрела поверх головы Карен на старух, которые вязали и болтали возле своих коттеджей, и детей, кувыркающихся на ограждении променада.

— Спасибо, — наконец кротко прошептала Карен.

К отелю сестры шли молча.

Элизабет надела новое платье и опаловые серьги, которые подарил Джордж. Она купила кашемировый жакет и дорогую помаду, надеясь, что хоть раз и хоть в чем-то не уступит Карен.

На других посетителей ресторана Карен смотрела с презрением.

— Сколько денег и времени я потратила на тряпки и безделушки! Женщины, которые наряжаются в пух и прах — полные ничтожества. Слава богу, теперь я понимаю: чтобы быть красивой, женщине нужны лишь здоровье и дети!