Русская мифология. Энциклопедия - Е. Мадлевская

Юность Сергия Радонежского. М. Нестеров (1892–1897).

Встреча с медведем, хотя считалась и удачей, но была довольно опасной. Обычно, чтобы дикий зверь не тронул, прикидывались мертвыми. Верным средством защиты от нападения медведя была, как иногда полагали, демонстрация смелости перед ним: вологодские пастухи в такой ситуации старались смотреть зверю прямо в глаза как можно дольше, чтобы пересмотреть его.

Медведь, как и другие лесные звери, представлял опасность для скотины во время сезона пастьбы. В Вологодской губернии хозяева постились на Воздвиженье, чтобы в следующем сезоне медведь после своего пробуждения не тронул коров. Защитная функция приписывалась обрядовым текстам, исполнявшимся во время первого выгона скота в день св. Егория. К святому обращались в егорьевской песне:

Ты спаси нашу скотинкуВ поле и за полем,В лесу и за лесом,Под светлым под месяцем,Под красным солнышком,От волка от хищного,От медведя лютого,От зверя лукавого!

В магическое знание пастуха входило умение защитить скотину при непосредственном выходе медведя из леса к стаду. На Вологодчине в таких случаях пастух ложился на землю с закрытыми глазами, и, по поверьям, это приводило к тому, что коровы казались медведю камнями.

Во многих местах у промысловиков существовал запрет упоминать вслух медведя во время работы. Рыбаки в Новгородчине, Архангельской, Астраханской губерниях считали, что при нарушении запрета водяной поднимет бурю и не будет улова. Обычай табуированного называния медведя, восходящий к глубокой древности, в более поздние времена получил шуточную окраску. У русских существовало и по сию пору используется множество именований медведя: «он», «сам», «хозяин», «старик», «овсяник», «мохнатый», «космач», «лапистый зверь», «косолапый». Зачастую его называли и личными именами: «Михайло Иваныч», «Топтыгин», «Потапыч», «Миша» и другие.

Охота на медведя считалась одной из самых серьезных. В Вологодской губернии, чтобы медведь наверняка вышел на охотника, с собой брали летучую мышь. По русским поверьям, особенно опасна была сороковая охота на медведя: в народе существовало твердое убеждение, что сороковой медведь обязательно покалечит или убьет охотника. Представление об опасности для жизни и сложности медвежьей охоты легло в основу некоторых пословиц: «Счастлив медведь, что не попался стрелку; и счастлив стрелок, что не попался медведю!», «Не продавай шкуры, не убив медведя». В этом же плане показательно в русских говорах устойчивое выражение «медведя побороть», означающее «справиться с большим затруднением, преодолеть его». Обыгрывание темы поимки зверя широко использовалось в детской среде, чтобы посмеяться над хвастуном. Среди ребятишек была популярна такая шутка-дразнилка: «- Медведя поймал! — Веди сюда! — Да нейдет! — Так сам иди! — Да не пускает!»

Продукты медвежьей охоты наделялись магическими свойствами, так как сам медведь традиционно символизировал силу и здоровье. В Томской губернии крестьяне для избавления от ломоты в ногах смазывали их салом медведя. У белорусов его использовали в случае обморожения и при ревматических болях. Сильным средством для заживления ран считалась медвежья желчь. В Калужской губернии бытовало поверье: если съесть сердце медведя, то сразу можно излечиться от всех болезней. Во многих местностях на теле или с собой носили когти и шерсть медведя как амулет для защиты от сглаза и порчи. В Воронежской губернии для излечения лихорадки делали так, чтобы живой прирученный медведь переступил через больного и коснулся лапой его спины.

Образ медведя встречается в заговорах от болезней. Так, в одном из заговоров рисуется следующая картина избавления от недуга: св. Егорий «отстреливает у раба Божия (имярек) уроки, прикосы, грыжи, баенной нечисти, и отдаваеть черному зверю, медведю на хребет: и понеси черный зверь медведь в темные леса, и затопчи черный зверь медведь, в зыбучие болота, чтобы век не бывало, ни в день, ни в ночь».

Посредническая роль медведя, очевидная в этом заговоре, — одна из основных в мифопоэтических текстах восточных славян. В русских сказках, например в сюжете «Иван Медвежье ушко», медведь выступает в роли ездового животного, на котором герой попадает в тридевятое царство. По мнению исследователей, сказочный мотив переправы в волшебное царство исторически восходит к представлениям о пути умершего в страну предков, которые, в свою очередь, соотносятся со свойственной мифологическому сознанию идеей единой сущности человека и животного-пер-вопредка. И если в эпоху родоплеменного общества уход в иной мир осмыслялся как превращение человека в почитаемое родовым коллективом животное, то в сказочной реальности эти представления трансформировались в мотив езды на необычном звере. При рассмотрении роли, которая придавалась медведю в похоронных ритуалах народов Севера и Северо-Востока Европы, показательны археологические находки в неолитических и более поздних (1 тыс. н. э.) захоронениях на территории Скандинавии, Прибалтики, Приладожья, верховьев Волги и Оки. Это находки медвежьих костей, чаще всего лап, или их изображений из глины.

Подобные детали захоронений были найдены в Ярославских, Владимирских, Суздальских курганах VIII–XI веков, то есть на территории расселения древних славян. Исследователи-археологи со значительной долей уверенности предполагают, что положенные у головы покойного лапа медведя или ее глиняное изображение имели культовое значение и использовались непосредственно в погребальном ритуале. Объяснение такого применения содержится в описании языческих похоронных обрядов в «Литовской летописи»: «тогды при них [покойниках] кладывали нои рыси або медвежьи для того иж имели веру тую <…> иж бы бог мел приити и седети на горе высокои судити живых и мертвых, на которую ж гору трудно буде узоити без ногтей тых рысих або медвежьих: и для того подле них тые нои кладывали, не которых мели на тую гору лезти и на суд бога ити». Близкие представления были известны русским: в их похоронных обрядах соответствующую функцию выполняли человеческие ногти.

В ряду приведенных сведений стоит и восприятие медведя в традиционной культуре восточных славян как вестника смерти или болезни. Так, у белорусов болезнь могла представляться в виде медведя, а видение этого зверя во сне могло предвещать не только свадьбу, но также болезнь и смерть. Болезнь в образе медведицы представлялась и у русских в Сибири. Представления о посреднической роли медведя между мирами жизни и смерти использовалась в гадании, известном в Поволжье во второй половине XIX века: медведям, водимым по городам для потехи, давали из своих рук кусок хлеба; если зверь хлеб съедал, верили, что давший его проживет долго.

Бык

В народной традиции бык — особо почитаемое животное. Из древних письменных источников и этнографических материалов XIX — начала XX веков известно, что восточные славяне, и в частности русские, использовали его как жертвенное животное. Наиболее древние сведения о жертвоприношении быков принадлежат Прокопию Кесарийскому (VI в. н. э.), который писал, что славяне жертвовали быков богу — «творцу молний». Проведя параллели с архаичными культурными традициями других народов, исследователи пришли к выводу, что связь быка с богом грозы, возможно, восходит к древней общеиндоевропейской мифологии.

Как это ни удивительно, но обряд жертвоприношения быка или других рогатых животных, сохранялся, хотя и в трансформированном виде, спустя много столетий, и в некоторых местах у русских совершался еще до середины 1920-х годов. С приходом христианства обычай заклания быка стал приурочиваться к дню Ильи Пророка, заменившего бога-громовержца. Собирая в Ильин день, а в некоторых местных традициях в другой большой праздник, мужскую братчину, закалывали быка, которого, как правило, вскармливали всей общиной. После заклания мясо готовили и съедали сообща, а остатки раздавали всем желающим.

Кости жертвенного быка сохраняли в уверенности, что они приносят удачу. Так, промысловики Олонецкой губернии — охотники и рыболовы — были убеждены, что кость «ильинского» быка утраивает добычу. Во время ритуальной трапезы мужчины старались ухватить кусок мяса с костью — считалось, что вместе с ним «захватывается счастье». Это объясняли так: «с тем, кто имеет ильинскую кость, всегда пророк Илья». Здесь также верили, что если принесенный в жертву бык «красного цвета», то во время сенокоса и жатвы Илья Пророк обеспечит ясную погоду.

В XIX — начале XX веков бык как жертвенное животное был известен на Русском Севере, в Нижегородской, Пензенской, Орловской губерниях. В Новгородской губернии обряд жертвоприношения, называвшийся «мольбой», «жертвой» или «братчиной», приурочивался к первому воскресенью после Петрова дня. Ежегодно в этот день до 30 голов скота — быков и баранов — пригоняли в особое место около церкви. С благословения священника в одну ночь, с субботы на воскресенье, скот убивал один мужик, и мясо тут же варили в специальных котлах. Часть мяса поступала в пользу причта, остальное же — складывали в пустой амбар, а навар, как негодный, выливали на землю. В воскресенье после обедни мясо выкладывали на столах около церкви, священник освящал пищу, которую затем раздавали желающим по кусочку. У верховьев реки Ваги, также в первое воскресенье после Петрова дня, быка, купленного на общий счет целой волостью, убивали непосредственно перед обедней, варили мясо и по окончании обедни съедали всем миром. В этой трапезе принимал участие и местный священник. В Вологодской губернии, в селениях близ Кирилло-Белозерского монастыря, «обещанного» быка приносили в жертву на храмовый праздник Рождества Богородицы (8 сентября). У церковной паперти закалывали быка, готовили мясо и раздавали нищим, а остальной «обещанный» скот, приведенный крестьянами, продавали мясникам. Деньги от продажи шли в пользу церкви.