Кровь и сахар - Лора Шепард-Робинсон

больше не желает видеть меня на своей территории. Имела ли Ямайка Мэри отношение к обиа, как считает миссис Гримшоу? Если бы я смог доказать ее участие в ритуалах, то наверняка вытянул бы из нее правду об алиби Фрэнка Дрейка. Мэри чувствовала себя некомфортно, отвечая на мои вопросы, а потом обвинила меня в том, чего я не совершал. Это заставляло предполагать, что она что-то скрывает.

Я решил не трогать владельца «Темного ангела» Джона Манди, пока не поговорю с его женой Элеонорой. Что побудило ее пойти на похороны Тэда? Почему она не хотела, чтобы ее там узнали? Что ей известно о бизнесе ее мужа и секретах этого города? Для чего магистрат Перегрин Чайлд отправился в Лондон? Зачем он рылся в архивах министерства, как и я, в поисках данных о «Темном ангеле»? Учитывая неоднозначное отношение Чайлда к поиску убийцы Тэда, его цель оставалась для меня загадкой – и я намеревался ее решить.

Но сначала у меня было более важное дело, с которым следовало разобраться поскорее. Когда я добрался до дома Джеймса Брэбэзона на Бродвее, то с радостью увидел, что окна у него открыты. Беседа с этим джентльменом давно назрела.

Слуга Брэбэзона проводил меня по лестнице на второй этаж, в кабинет. Там мы застали его хозяина над дымящимся котелком. Когда я был здесь в последний раз, на этом столе лежал Тэд. Тогда все для меня разделилось на «до» и «после». Я заставил себя поднять глаза на дружелюбное лицо Брэбэзона.

– Какой приятный сюрприз! – воскликнул он. – Мне сказали, что вы покинули город.

Шотландец выглядел усталым. На подбородке темнела щетина, под глазами разного цвета пролегли тени. Теперь, когда я знал про его двуличность, эти глаза будто делали из него Двуликого Януса: одна половина лица смотрит вовне, на мир, другая – внутрь, на свое тайное «я».

– Простите, что встречаю вас в таком виде, – сказал Брэбэзон. – Вчера я вернулся из Лондона поздно вечером и узнал, что состояние Дэниела Уотермана ухудшилось. Рано утром я ампутировал ему ногу выше колена. – Он печально улыбнулся. – Но когда-нибудь мне все же удастся поспать. Вы пришли за моей настойкой для ноги?

– На самом деле я хотел бы поговорить с вами о расследовании мистером Арчером трагедии на борту «Темного ангела».

Брэбэзон заметил мое каменное выражение лица, и его улыбка исчезла.

– А, вы мной недовольны. Разумеется, потому что я сам это не упомянул. Пожалуйста, не придавайте этому слишком большого значения. Я не видел причины снова вытаскивать на свет божий это неприятное дело.

– На Арчере было клеймо компании Манди. Вы работали на нее, но не посчитали нужным это упомянуть.

– Я предположил, что клеймо использовали, чтобы втянуть нас в это дело. Вы же не думаете, что его убил один из нас? Зачем нам клеймить его символом, который может вывести на нас?

– Предупредить других, чтобы не совали нос. Людей типа меня.

Он криво улыбнулся:

– Посмотрите на нас, похоже, этот план не работает, да, капитан Коршэм?

Я должен был отдать Брэбэзону должное: он умел владеть собой. Он явно решил, что лучший способ справиться с моим присутствием в Дептфорде – это вести себя вызывающе и нагло.

– За последние несколько дней преступник также убил и клеймил двух африканцев в Лондоне, – сказал я. – И еще сестру мистера Арчера и ее горничную.

От моего внимания не ускользнуло, что Брэбэзон был в Лондоне, когда там убили Прудлока. Если он вернулся только вчера поздно вечером, то мог быть и тем человеком, которого мы с Моисеем Грэмом видели в Марилебоне.

– Боже праведный! – воскликнул он. – Женщин тоже клеймили?

– Нет, но я помешал убийце. Возможно, он собирался это сделать.

– Вы хорошо его рассмотрели?

– Лица не увидел. У него на голове был мешок с прорезями.

– Мне грустно услышать еще об одной трагедии, – произнес Брэбэзон с подобающим выражением лица, хотя я наблюдал за этим представлением со скептицизмом критика. – Но я не понимаю, какое отношение это может иметь к «Темному ангелу». Вопросы Арчера просто причиняли неудобство, но не более того.

– Вы называете уголовное преследование за мошенничество неудобством?

– Да, называю. В его голословных утверждениях не было правды.

Думая об утонувших рабах, я с трудом сдержал сильное желание выбить из него правду. Вместо этого я решил сыграть с ним в его собственную игру.

– Если так, то вы не будете возражать против того, чтобы ответить на несколько вопросов о том рейсе?

Он колебался:

– Мне не нравится говорить об этом. Но если это убедит вас, что вы зря тратите время, то, наверное, стоит заплатить эту цену. – Он снял котелок с жаровни и наполнил миску горячей водой, от которой поднимался пар. – Не возражаете, если мы поговорим, пока я работаю? Я вчера израсходовал все свои запасы лауданума на Дэниела Уотермана.

Брэбэзон достал из ящика стола пакетик из красной вощеной бумаги. Еще опиум из «Красного дома». Он бросил содержимое в миску и пестиком смешал воду с опиумом в однородную пасту. История, которую он рассказал мне, пока работал, была очень похожа на версию Джона Манди.

– Не думайте, что нам было легко. Это были просто отчаянные дни в море. Мы играли в бога, решая, кому жить, а кому умереть. Я говорю себе, что это все равно что топить щенков. Убиваешь слабых, чтобы самые сильные выжили. Тем не менее, хотя негр и не человек в полной мере, он также и не животное. Животные не плачут по своим любимым. Я до сих пор слышу их крики.

– Вы так думаете? Что африканцы не люди в полной мере?

– У науки есть четкое объяснение. Негр – это отставшая в развитии форма человека, больше похожая на человекообразную обезьяну, чем на вас или на меня. Вы читали Кирхера? [46] Нет? Вам стоило бы. Он говорит, что когда-то на земле жило много конкурирующих видов людей. Я считаю, негры – это последние наши соперники. Через несколько столетий они, несомненно, полностью вымрут. А пока я не вижу причин, по которым мы не должны использовать их труд. Однако из этого не следует, что мне нравилось их убивать. Или что я стал бы это делать, если бы это не было абсолютно необходимо для спасения жизни остальных людей на борту.

Почему-то эти научные оправдания его зверства показались мне еще более мерзкими, чем откровенная жестокость Дрейка и извращенная религия Манди. Но я сумел сдержать себя и задал Брэбэзону еще несколько вопросов про тот рейс:

– Почему