Конец институций культуры двадцатых годов в Ленинграде - Валерий Вьюгин

Приступая к изданию ваших сочинений, мы все время исходили из расчета на то, что выпускаемое нами собрание будет вами полностью авторизовано. При полной свободе печатания в СССР переводов любых произведений любого иностранного автора такая полная авторизация, объявленная на титульном листе каждого тома, дала бы нам конечно и большие материальные гарантии и большее моральное удовлетворение. Но раз обстоятельства этому препятствуют, раз вы можете располагать только частью ваших произведений, то мы полагаем, что ограничиться опубликованием в СССР только этой части ваших сочинений и лишать русского читателя возможности ознакомиться с такими образцами вашего творчества, как «Жан Кристоф» и «Клерамбо», было бы неправильно. Мы думаем потому, что нам достаточно вашего молчаливого согласия для включения и этих произведений в выпускаемое нами собрание. Отсутствие литературных конвенций дает нам на это право и мы надеемся, что благодаря возможности пользоваться вашими указаниями и советами нам удастся с успехом осуществить это издание.

Письмо «Времени» Роллану от 11 ноября 1929 г.

Роллан, однако, не согласился на формулировку о своем «молчаливом согласии» (хотя сам ранее ее использовал):

Термин «молчаливое согласие», которым вы пользуетесь, говоря обо мне, для авторизации издания вами тех моих произведений, которыми я не могу законным образом располагать, — не годится. Вы можете без моей авторизации печатать все эти произведения; и я не предприму ничего, чтобы против этого возражать. Но идти дальше этого я не имею права.

Письмо Роллана «Времени» от 26 ноября 1929 г., одчеркивания Роллана

Невозможность назвать собрание авторизованным во многом лишала для «Времени» смысла все это предприятие, обесценивала многочисленные добровольно взятые им на себя обязательства перед автором, поэтому издательство снова обратилось к Роллану с просьбой, «чтобы нагляднее оттенить различную природу наших прав на „Жан-Кристоф“ и „Клерамбо“, с одной стороны, и на все остальные Ваши произведения, с другой стороны, не печатать слова: „Авторизованное издание“ на титульных листах произведений этой первой группы, однако печатать на остальных» (письмо «Времени» Роллану от 9 декабря 1929 г.). Роллан вновь отказал:

Я не был бы сторонником того, чтобы на титульных листах томов различалось, как вы мне говорите, «издание авторизованное» и издание без отметки об авторизации. — Юридическое положение договоров на заграничные издания довольно запутано во Франции. Мы, авторы, связаны с французскими издателями на всю жизнь; они присваивают себе право заключать договоры на иностранные переводы; и случалось иной раз — особенно в смутные годы войны — что они делали это, не предупреждая автора <…>. — Таким образом, если бы в одном из томов Вашего «авторизованного издания» оказалось такое произведение, изданием которого на русском языке уже распорядились, то это дало или могло бы дать достаточный материал, чтобы затеять против меня тяжбу. Для этого потребовалось бы лишь немного злой воли, направленной против меня или против СССР, а во Франции и в том и в другом нет недостатка. С большим удовольствием осудили бы дерзкого автора «Ярмарки на площади», позволяющего себе обнаруживать симпатию к Советским Республикам. Итак я полагаю, что было бы выгоднее и безопаснее и для вас и для меня придерживаться общей моей формулы, которая в силу своей неопределенности не исключает ни одного произведения и покрывает их все, ограждая вместе с тем и от каких бы то ни было нападок: — «Я предоставляю издательству Время исключительное право печатать на русском языке все те мои произведения, которыми я могу располагать».

Письмо Роллана «Времени» от 18 декабря 1929 г.

Таким образом, Роллан в полной мере воспользовался выгодами тех «моральных» обязательств, которые добровольно взяло на себя «Время», планируя издание как авторизованное: он получил гонорар, который «Время», находясь в юрисдикции советского авторского права, имело полную возможность не выплачивать, и максимально использовал его для увеличения своего символического капитала; он заставил «Время» согласиться на участие в работе ряда ключевых сотрудников извне издательства, в чем с точки зрения издательства и издания не было никакой необходимости и что представляло собой нарушение его устава и бессмысленно затрудняло работу. Однако со своей стороны писатель не согласился ни на одну формальную уступку издательству и полностью лишил «Время» столь важной для него возможности назвать издание авторизованным. Практикуя абсолютную трезвость и деловую осмотрительность в том, что касалось его авторских интересов, Роллан проявлял наигранные, как кажется, идеализм и наивность в отношении интересов и возможностей кооперативного издательства. Эта своеобразная двойственность его позиции проявилась в двусоставной риторической конструкции, к которой он постоянно прибегал: четко формулируя свои вполне конкретные требования, он тут же декларировал, что делает это с высокой и бескорыстной целью бороться с «цензурой для произведений ума» (письмо Роллана «Времени» от 3 декабря 1928 г.), «учить, будить, поднимать, вести народ, а не <…> льстить его духовной лени» (письмо Роллана Пертцику от 16 января 1929 г.), «публично засвидетельствовать свои братские чувства трудящейся молодежи России и мою преданность СССР» (Письмо в редакцию // Известия ВЦИК. 4 апреля 1930 г.); утверждал, что отказывается от денежного вознаграждения (при этом добившись, чтобы издательство выплачивало его не только за новые, а за все произведения), чтобы «защищать СССР (как я это делаю) <…> в качестве независимого человека, который никому ничего не должен» и не извлекать из СССР никакой для себя выгоды, в отличие от многих иностранных писателей, которые от СССР «уже попользовались» (письмо Роллана «Времени» от 3 февраля 1930 г.), что запрещает издательству «Время» называть издание авторизованным потому, что возможные претензии (речь шла о риске вполне материальных претензий к нему западных издателей) будут проявлением «злой воли, направленной против меня или против СССР, а во Франции и в том и в другом нет недостатка. С большим удовольствием осудили бы дерзкого автора „Ярмарки на площади“, позволяющего себе обнаруживать симпатию к Советским Республикам» (письмо Роллана «Времени» от 18 декабря 1929 г.). Прислав «Времени» в начале февраля 1930 года список изменений в уже подписанный им год назад договор, Роллан, опасавшийся осложнений для себя лично со своим французским издателем (см. письмо Роллана «Времени» от 6 февраля 1930 г.), уже месяц спустя торопил издательство, грозя «перенести дело в Комиссариат Народного Просвещения и, к великому сожалению, публично отказаться от этого предприятия, для меня совершенно безвозмездного, ибо желание мое всегда было поступиться всеми моими правами в пользу дела социальной реконструкции, которым я любуюсь в СССР» (письмо Роллана «Времени» от 4 марта 1930 г.)[747].

«Время», в свою очередь, лишившись возможности поименовать издание авторизованным, изобрело множество оригинальных способов указания на факт непосредственного участия в работе над ним автора. Так, на вклейке первого тома собрания сочинений был факсимильно (с русским переводом) воспроизведен присланный Ролланом по просьбе издательства рукописный текст авторизации издания (хотя и не абсолютной, поскольку речь в нем шла только о тех произведениях, которыми автор «мог располагать»). Вклеенные в последующие тома рукописные обращения Роллана также воспроизводились в цвете, факсимильно, в масштабе 1:1, создавая у читателя полное ощущение, что он держит в руках подлинный написанный рукой Роллана текст; тома сопровождались фотографиями Роллана, на которых автор был изображен в том возрасте, в котором он написал соответствующие произведения, с цветными фототипически воспроизведенными авторскими пояснительными подписями к ним и прочим специально присланным по просьбе «Времени» иллюстративным материалом (например, открытками с видами старого Кламси для заставок к «Кола Брюньону»), а также авторскими историко-литературными пояснениями (часть из которых написана специально для русского издания, что неизменно оговаривалось в издательских к ним примечаниях), биобиблиографическими предисловиями и послесловиями, главным образом излагавшими, с его нынешней точки зрения, историю создания отдельных произведений.

Другой проблемой, также не имевшей в условиях советской России, несмотря на договор издательства с автором, юридического разрешения, было обеспечение монопольного характера издания «Времени»: в СССР, не примкнувшем к Бернской конвенции, права иностранных авторов никак не регулировались, «при этих условиях любое издательство СССР вправе выпустить перевод вышедшего заграницей произведения без разрешения автора и без уплаты ему гонорара» (заключение И. Я. Рабиновича). Однако несмотря на формальную юридическую пустоту в советских условиях понятия «монопольности» права на издание иностранного автора, «Время» сделало его, наряду с «авторизованностью», одним из ключевых в своих договоренностях с Ролланом. Как ни странно, поверенный Роллана легко согласился предоставить «Времени» «монопольное право издания на русском языке полного собрания сочинений г. Роллана», причем Роллан даже отказывался от получения гонорара, если бы пункт договора о монопольном праве издания был им или его представителем недостаточно обеспечен (письмо Пертцика «Времени» от 31 января 1929 г.), хотя никаких реальных механизмов для обеспечения этого обязательства у них не было. Это выяснилось при первом же конфликтном случае, произошедшем в период между подписанием первого и второго вариантов договора: узнав о выходе в ленинградском издательстве «Прибой» отрывков «Жан-Кристофа» под заглавием «Молодые годы Жан-Кристофа» в сокращенном переводе А. Н. Горлина и Б. К. Лившица (1929), А. Г. Пертцик обвинил «Время» том, что оно не сообщило ему «о намерениях указанных переводчиков и „Прибоя“ и тем не дало мне возможности предупредить возмутительный акт нарушения моральных прав Ромена Роллана, прав, гарантированных ему Народным Комиссариатом Просвещения», и заявил «о недопустимости участия гр. Горлина <…> в выполнении русского издания полного собрания сочинений Ромена Роллана» (письмо Пертцика «Времени» от 7 сентября 1929 г.). Издательство резонно отвечало, что «„намерения“ других издательств и работающих в них переводчиков» не могут быть ему известны (письмо «Времени» Пертцику от 18 сентября 1929 г.). Из внутренней редакционной переписки ясно, что в издательстве вполне понимали причины столь резкой реакции Пертцика, опасавшегося, что его неспособность обеспечить монопольность прав «Времени» позволит издательству, в соответствии с договором, отказаться от выплаты гонорара его доверителю — чего «Время» отнюдь не собиралось делать. После этой истории издательство сочло необходимым разъяснить Роллану, что появление его сочинений на русском языке в другом издательстве никакой ответственности возложить на него, конечно, не может, «речь идет не об ответственности, а о том содействии, которое вы и ваши поверенные в СССР можете нам оказать» (письмо «Времени» Роллану от 10 марта 1930 г.), и в окончательном варианте договора было записано: «До истечения срока действия настоящего договора и до распродажи выпущенных Издательством книг Ромен Роллан не разрешает издания своих сочинений на русском языке. <…> Ромен Роллан обязуется лично и через своих поверенных в СССР принять все зависящие от него меры к фактическому обеспечению за Издательством исключительного права издания его сочинений. Если тем не менее в течение срока действия настоящего договора появятся какие-либо сочинения Ромена Роллана на русском языке в другом издании, Издательство освобождается от платы гонорара <…> и, кроме того, имеет право односторонне расторгнуть настоящий договор» (Договор «Времени» с Ролланом, 20 марта 1930 г.).