Грань риска - Робин Кук

— А здесь все такой же беспорядок, — недовольным тоном пробурчал Эдвард. Он поискал глазами место, куда можно было бы положить чертежи. — Чем ты тут занималась, Ким?

— Ты знаешь, мне так повезло! Это прямо какое-то чудо! — взволнованно воскликнула Ким. Она вскочила со стула и с торжественным видом вручила Эдварду книгу. — Я нашла дневник Элизабет!

— Здесь, в коттедже? — удивленно спросил Эдвард.

— Нет, в замке, — ответила Ким.

— Мне кажется, нам надо сначала навести в доме порядок, а потом можешь заниматься своей охотой за старыми бумагами, — заметил Эдвард. — У тебя для этих дел впереди целый месяц. Занимайся, сколько хочешь.

— Да ты только посмотри! Это очарует даже тебя, — проговорила Ким, не обращая внимания на колкие замечания Эдварда. Она взяла дневник, осторожно открыла его на последней записи и вернула Эдварду. — На, прочти вот это.

Эдвард положил чертежи на стол, за которым до этого сидела Ким. Пока он читал, лицо его постепенно разгладилось и, утратив выражение раздражения, стало удивленно-заинтересованным.

— Ты права, — произнес он взволнованно, передавая дневник Стентону.

Ким велела им поаккуратнее обращаться со старинным блокнотом.

— Из этого получится великолепное введение к статье о естественных причинах салемских процессов, которую я собираюсь написать для «Сайенс» или «Нейчур», — сообщил Эдвард. — Это будет прекрасное введение. Она даже упоминает здесь о ржаном хлебе. И описания галлюцинации очень к месту. Я сопоставлю эту дневниковую запись с результатами масс-спектрометрии проб ее головного мозга и поставлю этим точку в столь прискорбном деле. Это будет красивая статья.

— Ты не станешь писать никаких красивых статей про свою плесень, пока мы не проясним вопрос с патентом, — возразил Стентон. — У нас нет возможности обеспечивать развлечения тебе и твоим ученым коллегам.

— Конечно, пока я не буду писать статью, — обиделся Эдвард. — За кого ты меня принимаешь? За младенца?

— Ты первый заговорил о статье, а не я, — парировал Стентон.

Ким отобрала дневник у Стентона и показала Эдварду то место, где Элизабет писала, как она обучала других делать кукол.

— Как ты думаешь, это может оказаться важным? — спросила она.

— Ты говоришь о недостающем свидетельстве? — поинтересовался Эдвард.

Она кивнула.

— Трудно сказать, — сказал он. — Конечно, это подозрительно и наводит на некоторые размышления… Знаешь, я страшно проголодался. А ты, Стентон? Ты не хочешь что-нибудь съесть?

— Я всегда хочу что-нибудь съесть, — отозвался Стентон.

— Как насчет поесть, Ким? — проговорил Эдвард. — Надо побросать что-нибудь в топку. Нам со Стентоном еще предстоит переделать уйму дел.

— Я не думала о приеме гостей и ничего не готовила, — созналась Ким. Она сегодня еще не заглядывала в кухню.

— Ну, что ж делать, — вздохнул Эдвард, начав разворачивать чертежи. — Мы не очень капризны.

— Говори только за себя, — не согласился с ним Стентон.

— Пожалуй, я приготовлю спагетти. — Ким прикинула в уме, что ей для этого нужно. Единственной комнатой, в которой все находилось в относительном порядке, была столовая. До реконструкции там находилась кухня. Во всяком случае, там стояли стол и стулья. И даже буфет.

— Спагетти — это просто прекрасно! — восторгался Эдвард. Он попросил Стентона придержать синьки и начал укладывать на их углы тяжелые книги.

Испытывая неизъяснимое облегчение от того, что день прошел, Ким улеглась на чистые хрустящие простыни. Она целый день работала, не покладая рук, и освободилась только полчаса назад. Дел еще оставалось непочатый край, но все же относительный порядок она навела. Когда Стентон наконец уехал, Эдвард присоединился к ней и трудился на равных.

Ким взяла с ночного столика дневник Элизабет. Она была преисполнена желания продолжить чтение, но, как только откинулась на подушку, ее начали отвлекать таинственные ночные звуки. Это была целая симфония, которую исполняли ночные насекомые и лягушки в окрестных лесах, болотах и лугах. Дом неохотно, со скрипом, отдавал тепло, накопленное им за весь жаркий день. В створках окон тонко завывал ветер, дувший с Денверс-Ривер.

Успокоившись окончательно, Ким поняла, что небольшая тревога, овладевшая ее душой, когда она въехала сегодня в свой дом, продолжает снедать ее. В течение дня, занятая делами, Ким просто забыла о ней. Тревога словно отодвинулась на задний план, а теперь снова властно заявила о себе. Ким осознавала, что причин для беспокойства у нее может быть несколько, но одна была совершенно очевидной: неожиданное требование Эдварда, чтобы они спали врозь. Хотя теперь она понимала его больше, чем в тот момент, когда он ей об этом сказал, она, тем не менее, испытывала разочарование.

Отложив дневник Элизабет, Ким улеглась в постель. Шеба открыла глаза и бросила на Ким укоризненный взгляд. Хозяйка своим неосторожным движением помешала кошке спать. Ким сунула ноги в домашние тапочки и направилась в спальню Эдварда. Дверь была приоткрыта, в комнате горел свет. Ким открыла дверь. На пороге ее рычанием встретил оскаливший зубы Буфер. Ким в ответ тоже показала зубы, она уже научилась пугать неприветливую собачонку.

— Что-нибудь случилось? — спросил Эдвард. Он лежал в постели, обложенный планами лаборатории.

— Я просто по тебе соскучилась, — пожаловалась Ким. — Ты уверен, это правильно, что мы спим врозь? Мне очень одиноко, я уже не говорю о более романтичных вещах.

Эдвард окинул ее взглядом. Отложив чертежи, он знаком показал Ким на освободившийся край постели.

— Прости меня. Это я во всем виноват. Я принимаю на себя всю ответственность. Но все же я думаю, что пока нам надо спать отдельно. Я сейчас чувствую себя до предела натянутой струной, которая того и гляди лопнет. Я даже сорвался сегодня, разговаривая со Стентоном. Ты же сама это видела.

Ким кивнула, внимательно разглядывая лежавшие на коленях руки. Эдвард привстал и приподнял ее голову за подбородок.

— У тебя все в порядке? — спросил он.

Ким снова кивнула, хотя в душе у нее свирепствовала буря эмоций. Она сказала ему, что очень устала.

— Да, сегодня был долгий трудный день, — согласился Эдвард.

— Да и потом, я чувствую какое-то беспокойство и неловкость, — призналась, наконец, Ким.

— С чем это связано? — спросил он.

— Я сама не очень хорошо разобралась. Мне кажется, что это связано с тем, что случилось с Элизабет, и с тем, что я нахожусь в ее доме. Я не могу забыть того, что некоторые мои гены перешли ко мне от Элизабет. Может быть, поэтому я постоянно чувствую ее присутствие.

— Ты просто вымоталась, — напомнил ей Эдвард. — Когда человек устает, его воображение может выкидывать весьма причудливые фортели. Потом, это новое для тебя место, что всегда несколько подавляет. В конце концов, все мы рабы своих привычек.

— Но я думаю, это только часть причины, — заметила Ким, — но не вся причина.

— Ну вот, — насмешливо протянул Эдвард, — уж не собираешься ли ты сказать, что веришь в призраков?

— Я никогда раньше в них не верила, а теперь и сама не знаю.

— Ты шутишь?

Ким рассмеялась над его серьезным тоном.

— Конечно, я шучу. Я не верю в привидения, но я изменила свое отношение к сверхъестественному. Когда я вспоминаю, при каких обстоятельствах я нашла дневник Элизабет, меня охватывает дрожь. Я вешала на место портрет Элизабет, когда какая-то сила буквально толкнула меня в спину: «Иди в замок!» А когда я пришла на чердак, то мне не пришлось долго искать. Я нашла дневник в первом же сундуке, который попался мне на глаза.

— Меня самого охватывает чувство чего-то сверхъестественного, когда я попадаю в Салем, — согласился Эдвард. — Все это связано с преданиями о колдовской чепухе. Но если ты хочешь верить, что некая мистическая сила отвела тебя в замок, то просто прекрасно. Только не заставляй и меня подписываться под этим.

— Но как ты можешь объяснить то, что произошло? — требовательно спросила Ким. — До сегодняшнего дня я провела в замке больше тридцати часов и не нашла за это время ничего даже отдаленно похожего на дневник Элизабет. А сегодня среди шестнадцати тысяч документов я без всякого труда нахожу это бесценное свидетельство ее жизни. Какая сила заставила меня заглянуть именно в этот сундук?

— Отлично! — примирительным тоном воскликнул Эдвард. — Я не буду тебя ни от чего отговаривать. Считай, что я на твоей стороне. Успокойся.

— Прости меня, — произнесла Ким. — Я не собиралась тебе все это рассказывать и снова пережевывать одно и то же. Я пришла сюда признаться, что очень скучаю по тебе.

После продолжительного прощального поцелуя Ким оставила Эдварда наедине с его чертежами и вышла из спальни. Закрыв дверь, Ким поняла, что холл залит ярким серебристым лунным светом, который облил и ее своим таинственным сиянием. С того места, где она стояла, была видна громада замка, четким силуэтом выделявшаяся на фоне ночного неба. Она вздрогнула. Эта картина напомнила ей сцены из фильмов о Дракуле, которые так пугали ее в детстве.