Полное собрание сочинений. Том 17 - Л Н. Толстой

————

Хочу описать эту борьбу за 100264 лѣтъ жизни русскаго народа. Для этаго буду описывать жизнь многихъ людей разныхъ положеній.

Въ числѣ этихъ лицъ будутъ лица историческіе, правительственные, Цари, управители. Цари и правители представятся иначе, чѣмъ они представляются историками.

Различіе произошло отъ многихъ причинъ. Историки подчиняются обману, подготавливаемому правителями, власть всегда восхволяема, но главная причина: это то, что историки, смыслъ жизни, не уничтожаемый смертью, видятъ въ государственномъ усиленіи, обособленіи.265 Но это невѣрно для христіанскаго міра. Это остатокъ Римскаго варварства. Обособленіе государственное не дастъ смыслу жизни. Напротивъ.

————

I часть. I Глава.

Въ 1723 году въ концѣ Царствованія Петра I, въ тогдашней огромной Московской губерніи въ 200 верстахъ отъ Москвы, въ 15 верстахъ отъ Мценска въ деревенской глуши у одинокаго мужика Онисима родился сынъ. Онисимъ Марковъ жилъ одинъ съ старухой матерью и еще не старой женой, отъ которой до сихъ поръ у него все рожались дѣвочки.

Онисимъ былъ второй сынъ у отца, a всѣхъ было трое. Старшаго въ первый наборъ отдали въ солдаты. Отецъ умеръ и скоро послѣ смерти отца меньшой братъ бѣжалъ, и Онисимъ остался одинъ съ женой и матерью. Онисимъ былъ мужикъ черный и грубый, и голосъ и обхожденье у него были грубые. Ростомъ онъ былъ большой, широкоплечій, волоса были кудрявые, всегда лохматые, и борода небольшая, такая кудрявая, что ее пальцами разобрать нельзя было. Брови у него всегда бывали нахмурены, и носъ большой, съ горбомъ. Во хмѣлю онъ былъ еще сумрачнѣе и сердитѣе, и пьянаго его всѣ боялись. Говорить онъ много не любилъ и всегда бывалъ за работой. И рѣдко кто противъ него могъ сработать. Старуха Кириловна, мать Онисимова,266 еще работала и помогала ему, а жена Марѳа была баба и работящая и умная. Но несмотря на это, какъ разстроился ихъ домъ послѣ смерти отца, такъ и не могъ подняться. Пословица говоритъ про одинокаго: что одна курушка въ полѣ сколько ни267 чади, не миновать загаснуть, такъ и Онисимовъ домъ только курился. Но Онисимъ не давалъ ему загаснуть. Были они въ то время господскіе, Князя Вяземскаго, и платили на Князя оброкъ по 5 рублей съ дыма, по три осьмины ржи, двѣ четверти овса, двѣ подводы въ Москву, полбарана, 6 куръ, полсотни яицъ, 7 талекъ пряжи льняной и двѣ пасконной. — Уже 8 лѣтъ такъ бился Онисимъ, не давалъ загаснуть своей курушкѣ, но и не могъ разжечь ее. Прокормится съ семьей, одѣнется, отбудетъ подводы господскія и государевы, доставитъ оброкъ и только, только заткнетъ всѣ дыры, а подняться уже не съ чѣмъ — ни изъ коровъ пустить другую на зиму, ни изъ лошадокъ прибавить къ двумъ, которыхъ онъ держалъ. То овинъ поставить на мѣсто сгорѣвшаго, то дворъ покрыть, то лошадь увели, то коровы пали, то хлѣбъ не родился. Только одно дѣло поправитъ, другое разладится, такъ что подняться все и не съ чѣмъ. Все ровно съ одинакимъ достаткомъ.

Жилъ Онисимъ одинъ уже 8 лѣтъ. Была у него одна изба старая, сѣни и клѣть плетневая съ <рундукомъ>,268 дворишка крытый. Овинъ на задворкахъ, двѣ лошади и стригунъ, коровенка, 5 овченокъ, двѣ телеги, сани, соха, борона, да бабьи пожитки.

Въ прошломъ 22 году рожь вовсе не родилась, и кое какъ прокормились, гдѣ въ займы взялъ 5 осьминъ, гдѣ овсомъ, но скотину не продали. Въ нынѣшнемъ, 23-мъ году урожай былъ хорошъ, и озимое, и яровое, и сѣно родилось, такъ что Онисимъ надѣялся долгъ отдать, прокормиться и пустить на зиму лишнія двѣ головы.

Только уборка въ нынѣшнемъ году задержалась. Спожинками пошли дожди, и хлѣбъ отбился отъ рукъ. Съ Успенья опять стало ведро. Въ то время, какъ родился у него сынъ, Онисимъ доваживалъ послѣдніе снопы съ поля. —

Онисимъ въ этотъ день до зори пріѣхалъ изъ ночнаго. Бабы уже были вставши и издалека еще онъ увидалъ въ туманѣ дымъ изъ своей избы. Изба его была 2-я съ края. Бабы ставили хлѣбы. Марѳа выбѣжала, отворила ворота, и Онисимъ269 тотчасъ пошелъ съ бабой мазать и запрягать обѣ телеги. Запряжомши, онъ вошелъ въ избу, закусилъ, взялъ кафтанъ и выдвинулъ лошадей на улицу. Марѳа, ходившая къ сосѣдкѣ за270 солью, забѣжала въ избу одѣться и приказавъ матушкѣ свекрови дѣвчонокъ и надѣвая на ходу кафтанъ,271 выбѣжала изъ сѣней, подошла къ телегѣ и вскинула въ ящикъ веревку. Увидавъ ее, Онисимъ тронулъ передовую чалую кобылу. Марѳа, хоть и кругла уже была, но живо ухватившись за грядку и подпрыгивая одной ногой по дорогѣ, пока приладилась другой стать на чеку, вскочила, взвалилась въ новую лубкомъ обтянутую заднюю телѣгу и взялась за вилы. Но, только что отъѣхали, Марѳа закричала:

— Митюха! Постой. Вилы забыли.

— На дворѣ, въ саняхъ! — крикнулъ мужъ.

<Баба> сбѣгала <и> принесла вилы, и они поѣхали рысью. <И они выѣхали за околицу.> Но какъ ни рано они выѣхали — еще солнушко не выходило изъ за Барсуковъ,272 — а ужъ за околицей на встрѣчу имъ попался дядя Нефедъ съ сыномъ на четверомъ.

— Не сыра? Дядя Нефедъ! — крикнулъ Онисимъ.

— Сверху росно,273 а суха, не, ладна, — отвѣчалъ Нефедъ, хворостиной отгоняя близко набѣжавшую на него лошадь Марѳы.

Заворотивъ съ дороги на свою пашню, Онисимъ выскочилъ изъ телѣги, завернулъ за оглоблю подласаго мерина и, поддвинувъ чалую къ самымъ крестцамъ, перевернулъ, ощупалъ снопъ и — господи благослови — скидалъ верхніе снопа, которые были сыры, и сталъ укладывать сплющившіеся отъ дождя снопы волотью внутрь, гузомъ наружу, — тяжелые снопы. Марѳа подтаскивала изъ другаго крестца знакомые ей, ею нажатые, ею навязанные снопы. Какъ только ящикъ былъ полонъ, Онисимъ влѣзъ на телѣгу, и Марѳа, доставь <вилы изъ задней телеги>, подтаскивала ловко снопъ за снопомъ, подкидывала ему такъ скоро, что онъ не успѣвалъ съ ними разбираться.

— Будетъ чтоли?

— На ужъ, всю забирай.

И Марѳа, взявъ вилы изъ другой телѣги, всадила ихъ подъ свясла, дала послѣдніе 6 сноповъ, подлезла подъ ось, достала веревку и перекинула. Увязавъ возъ, Онисимъ спрыгнулъ, завернулъ Чалую и подвелъ подласаго къ другой копнѣ.

Другую копну Марѳа также перекидала почти всю, но вдругъ остановилась и оперлась на вилы, вложивъ локоть въ развилину.

— Кидай чтоль? — крикнулъ мужъ. — Аль умираешь.

— Держи, — крикнула баба, вдругъ тряхнувъ головой, чтобы поправить кичку и докидала послѣдніе снопы.

Опять они увязали и другой возъ и вывели лошадей по неровной пашнѣ на прибитую, усыпанную зернами дорогу. Солнце уже взошло и со всѣхъ сторонъ мужики, которые накладывали, которые выѣзжали, которые уже увозили снопы. Выѣхавъ на дорогу, они попали въ274 обозъ. Впереди ѣхали Макарычева возы, сзади рысью догналъ ихъ Савоска. —

Савоська разсказывалъ двумъ шедшимъ съ нимъ мужикамъ, какъ вчерась пріѣзжалъ на барскій дворъ воеводскій писарь описывать. Дмитрій подошелъ къ нимъ, послушалъ, но, замѣтивъ, что подласый щипетъ изъ воза, онъ большими шагами пошелъ мимо воза, поднялъ выбившіеся колосья, глянулъ искоса на Марѳу изъ подъ черныхъ насупленныхъ бровей. Она была красна и потна, какъ будто въ самую жару и шла неровно.

— Полѣзай на возъ чтоль? — сказалъ Онисимъ.

Марѳа, не отвѣчая, взялась за снопы.

— Эй, Митюха, останови мерина то, бабу посадить.

— Тпруу. — И почти на ходу Онисимъ подсунулъ перебиравшую по веревкѣ руками бабу и, когда она скрылась отъ него вверху, пошелъ къ передней лошади.

— Вишь бабу то жалѣешь, — крикнулъ Митюха.

— Нельзя же.

Когда они своротили съ слободы проулкомъ на гумно и подъѣхали къ одному конченному круглому овсяному, другому ржаному и 3-му начатому одонью, Марѳе отлегло, она встала на возу,275 развязала и, принявъ вилы, стала скидывать мужу на одонье. Когда она скинула послѣдній снопъ, высоко держа его надъ головой и осыпая свое потное лицо зернами, грѣмѣвшими, какъ дождь, по новому лубку телѣги, <она почувствовала,276 что мочи ея нѣтъ больше> и упала въ телѣгу, какъ только лошадь двинулась. Дѣвчонка старшая вышла на гумно и вынесла кувшинчикъ квасу. Онисимъ напился и передалъ женѣ. Марѳа смочила свои пересмяклыя губы и277 напилась и опять взялась за работу. Она отогнала лошадь, дергавшую колосья изъ одонья и закрутила ее и хотѣла взяться за другую, но опять дернулась и охнула.

— Я до двора пойду, Митя.278 Не можется мнѣ.

— Э! Дуй тебя горой! Поди, да Матушку пошли, — сказалъ <Онисимъ>, — докидать надо.

И Марѳа побрела по тропинкѣ черезъ гумно ко двору.279

Проходя мимо току, Марѳа подмела раскиданныя ворошки и загнала куръ. Потомъ зашла въ конопи и подняла яичко. Кириловны не было въ избѣ, она пошла на рѣчку съ бѣльемъ.

— Поди, матушку посылай и Машку280 возьми, — сказала Марѳа дѣвчонкѣ и сѣла на лавку противъ печки. —