Человеческое тело - Паоло Джордано

Сержант прислушивается, не приближаются ли сирены полицейской машины, но нет, тишина.

— Алло?

— Ты так там и стоишь?

Рене, отлично умеющий все планировать, самый предусмотрительный на свете человек, менее года тому назад уехавший в командировку, которой суждено было превратиться в кровавую баню, ответил бы «нет», а потом осторожно перебрался бы с места, где его вычислили, в надежное убежище. Но нынешний, пропащий Рене не способен соврать:

— Да, но если хочешь, я уеду.

— Нет. Побудь еще немного.

— Тебе не спится?

— Я почти никогда не сплю. Всю прошлую осень я жила так, будто сама нахожусь в Афганистане, а теперь я, наверное, просто немного не в себе. Ты не знаешь, какая у нас с мертвыми разница часовых поясов?

— Нет.

— Извини! Неудачно пошутила.

— Не извиняйся!

— Ты хорошо выступил в воскресенье.

— А ты откуда знаешь?

— Я там была. Когда тебя награждали, Габриэле показывал на тебя пальцем. Наверное, он узнал человека с косилкой.

— Газон снова пора косить.

Флавия не отвечает.

— Мне тут жаловались на то, что утром у тротуара всегда валяется куча окурков. Ты бы пользовался пепельницей!

— Ладно. Буду.

— Сальво рассказывал, что иногда от тебя так несло табаком, что невозможно было находиться рядом.

— Наверное, так и было.

— Ты еще спишь со старыми девами?

Этого вопроса он не ожидал. Рене с трудом сдерживает возмущение.

— Не понимаю, о чем ты.

— Знаешь, Сальво мне рассказывал о твоей второй работе. Ну так что, ты с ними спишь?

— Нет. И вообще это не были старые девы. Просто подруги.

— Сколько ты берешь?

— Я не хочу об этом говорить.

— Да ладно, мне просто интересно, скажи, сколько ты берешь?

— По-разному.

— От чего это зависит?

— От того, сколько у них денег.

Флавия смеется. Рене отводит телефон от уха на несколько сантиметров.

— Как благородно! Ну а если бы я тебя наняла?

— Не надо так шутить!

— Мать-одиночка, получающая пенсию за погибшего мужа. Придется тебе проявить великодушие.

— Прекрати!

— Пятьдесят? Сто? Сто я еще потяну.

— Я не буду спать с тобой.

— А почему? — Внезапно ее тон изменился. — Значит, мне и правда пора на свалку.

— Дело не в этом.

— А в чем?

— Ты… — Договорить нету сил.

— Жена Сальво? Вдова? Забавный у тебя моральный кодекс. Ладно, этого разговора не было. — Внезапно ее голос звучит агрессивно. Словно желая взять себя в руки, она делает паузу. — Я пошла спать.

Неужели она говорила серьезно? Неужели она собиралась пригласить его в дом? Только недавно она его выгнала из-за того, что он осмелился предложить ей поужинать вместе, а теперь намекает, что они могут заняться сексом. Может, она просто над ним издевается, но Рене не может удержаться и не прощупать почву.

— Но если ты… — решается сказать он.

— Сто евро для меня сейчас многовато, — быстро говорит Флавия.

— Не надо о деньгах!

— Нет, надо.

У него кружится голова. Он договаривается о цене с женой парня, который погиб по его вине.

— Сойдет и тридцать, — выпаливает он, не думая.

— Я не о милостыне тебя прошу.

— Тогда пятьдесят.

Так, сам себе не веря, он захватывает постель своего подчиненного. Они в полной темноте, в душной комнате, которой он никогда не видел при свете дня. Флавия лежит на животе, голая, крепко сжав ноги, словно ожидая наказания. Раньше, когда Рене приближался к женщине, его никогда не била дрожь. Он снова боится провала? Или его смущают необычные обстоятельства? Он так долго мечтал об этом, что сейчас, вот так сразу, возбуждение не приходит.

Он медлит. Флавия не шевелится, никак его не подбадривает. Она лежит так, что можно подумать, будто она уснула, но ясно, что она внимательно следит за происходящим. Когда Рене целует ей шею, она сопротивляется, резко отдергивает голову. Чтобы выиграть время, он проводит пальцами по гибкой линии позвоночника, но Флавия отвергает все предварительные ласки. Останавливает его руку, берет его за бедра и притягивает к себе. Она хочет быть просто телом, а не человеком, очередной безымянной клиенткой, каковых за его параллельную карьеру было немало. Вперед, сержант, ничего другого от тебя не ждут!

Ну уж нет, ведь сейчас он входит в нее, во Флавию Кампорези! И в том, что они делают, нет ничего общего с однообразными, тщательно продуманными совокуплениями с Валерией С. и Розанной Витале, Кристиной М., и Дорой, и Беатриче Т., с десятками других, имена которых он даже не помнит. Впервые в жизни Рене занимается любовью всем телом, а не только тем, что у него ниже пояса, и его голова не в состоянии это переварить.

Он закрывает глаза, чтобы взять себя в руки, и вдруг на него обрушивается целая очередь ослепляющих красных вспышек, со всех сторон слышен звук взрывов и выстрелов. Ни на секунду не замедляя движений, он возвращается в комнату. Все не так, клиенткам не этого нужно, они не за это платят, он скоро кончит и ничего не может с этим поделать. Флавия уткнулась лицом в матрас и то ли хрипит, то ли плачет — Рене не понимает и продолжает давить ей на голову так, словно пытается зарыть ее в простыни. Менее чем через минуту он кончает, красные всполохи взрывов вырываются из-под век и заполняют всю комнату.

Позднее, когда они лежат, не касаясь друг друга, к Флавии возвращается дар речи. Она не тратит ни единого слова, чтобы обсудить то, что только что произошло, какие это может иметь последствия, найти себе оправдание. Она хочет знать о жизни в пустыне: как протекал день, сколько часов длилось дежурство, чем их кормили, по чьей вине они повели себя неосторожно и отдалились от базы, — словно она, как всегда, лежит ночью рядом с Сальваторе и расспрашивает его. Хочет знать, носил ли муж бородку или иногда сбривал ее, говорил ли он о жене — часто ли и в связи с чем.

Рене терпеливо все ей рассказывает. Удивительно, но он не испытывает ни малейшего смущения, вспоминая товарища сейчас, когда он занял его половину кровати, после совокупления, которое в прежние времена он назвал бы почти полным провалом и которое наполнило удовольствием все его тело. С такой же неожиданной для него самого отстраненностью он понимает, что вновь отобрал у Сальваторе Кампорези постель.

Следующим вечером он сидит в своем «BMW» с кондиционером и ждет сигнала. Повторяется все то же самое: они занимаются сексом, как посторонние люди, загипнотизированные, обливающиеся потом. А когда тела избавляются от тревоги, начинается разговор. Так продолжается до конца лета.

Шестого августа Флавия допытывается о деталях операции «Mother Вear», а когда он отказывается говорить, впадает в бешенство и обвиняет его в том, что он, как и все остальные, следует бессмысленным правилам. Девятого августа она рассказывает, насколько внутренне был напряжен Салльваторе: он подавлял это чувство, но вечером, когда он засыпал, оно прорывалось, вызывая сильные судороги. Рене это замечал? Нет, вроде бы нет. Двадцать восьмого августа она упорно расспрашивается его о кожаном браслете, которого Рене, естественно, вовсе не помнит. Тем не менее он клянется, что видел его на руке у Сальваторе каждый день, пока они были на базе, — ну да, каждый день, тот никогда его не снимал. Рене вынужден часто врать, особенно когда Флавия настойчиво просит описать труп мужа, на который ей не позволили взглянуть (тридцать первого августа, седьмого и десятого сентября), но что он может ей рассказать, ведь они даже не были уверены, что это останки Сальваторе, а от его рук и глаз не осталось и следа? Что ее мужа перемололо взрывом вместе с остальными? Тринадцатого сентября Флавия читает ему лекцию о чувстве ответственности и о том, насколько важна для нас любовь близких — хотим мы это признать или нет. Рене притворяется, что все понял. Двадцать шестого сентября она орет ему, чтобы он убирался, и угрожает вызвать полицию, да что ему от нее нужно, а? Ничего он здесь не найдет, только горе, так что пусть разворачивает свою проклятую машину и катится куда подальше, пусть ищет себе веселую подружку, а от испорченного товара держится подальше. Рене с горечью выслушивает ее, однако они впервые заводят речь о том, что их знакомство может основываться на чем-то еще, кроме одиночества и скорби.

Тридцатого сентября сержант остается у нее до утра, потому что у Габриэле высокая температура и Флавия переживает. Ночью малыш просыпается и начинает плакать. Он описался. Рене держит его на руках, а мать подмывает. Тело ребенка гладкое и послушное, словно ничье. Пятого октября ему стоит огромных усилий разубедить Флавию, что во всем виновата Дзампьери, которая не умеет водить. Откуда она это взяла? Наверное, он сам навел ее на эту мысль, рассказывая о событиях в долине. А порой ночью он просто слушает, как она плачет, и не пытается утешать.