Один в поле воин - Михаил Нестеров

Дошло до смешного: он начал в деталях обрисовывать внешность бывшей судьи, сказал, что она не в его вкусе. Чего ради распинался? Жена не раз и не два видела Ширяеву. Поэтому не поверила? А если бы поверила? – продолжал допрашивать себя следователь. Ну что за работа такая! Встретишься с красивой – скандал. С не очень – прости меня, Валя, – смотрит зверюгой, готова загрызть.

Неприятности, свалившиеся на голову Маргелова, не давали ему заснуть. Вспомнился разговор с прокурором. Волков – человек, глаза у него человечьи. Он с пониманием, может, даже с одобрением принял весть от "разводящего" следователя. Старику дела о похищениях не нужны. Замял "важняк" дело, которое за стенами кабинета прокурора всколыхнуло бы охочую до громких резонансов публику, – хорошо. А внутреннюю неустроенность можно залить водочкой, закусить шашлычком.

Время далеко за полночь. Маргелов не спит. А завтра на работу. Забудешься сном под утро и проспишь – будильник сломался. А с женой он не разговаривает. Написать ей записку: "Разбуди меня в восемь"? Так она напишет: "Вставай" – и уйдет на работу.

На столике зазвонил телефон. Следователь по привычке отметил время на наручных часах и поднял трубку.

– Да, Маргелов... Что?! – Он вскочил на кровати. – Когда?.. Ничего там не трогай, я сейчас приеду. – Помешкав секунду, набрал домашний номер Волкова.

А вот и они. Основные. В дверном "глазке" мелькнул сначала один вытянутый профиль, затем другой. Потом Грач увидел их спины. Он переложил топорик в левую руку, в правой наготове держал ключ. Они захлопнули дверь. Как и тогда, когда убили Свету. Они, точно они, других и не могло быть.

Грач ждал сигнала. Сейчас должна тихонько хлопнуть подъездная дверь или, по крайней мере, даст знать о себе привычным скрипом, и все будет зависеть только от него. Он узнает, убедится, прав был или нет, выжидая. В зоне он спас одного парня, ночью перетянувшего шею мокрой тряпкой. Тот был весь синий, глаза кровоточили. Но хрипел еще. Хрипел...

– Держись, Петровна, – тихо прошептал Грач.

Он крепко прикусил губу, но боли не чувствовал. В голове сейчас билась одна только мысль: прав или нет. Как наяву, перед глазами нарисовалась картина всполошенного подъезда. Грач, блокируя дверь судьи, выкрикивает: "Застрелю, твари! Поубиваю!" И в это же самое время живую еще Валентину добивают ножом, всаживают в голову пулю, ломают шею – что угодно. Они пришли за ее смертью, и в первую очередь механически сделают свою работу. Качественно или нет, вопрос последний. Их не остановишь выкриками, топором. У них два пути – через балкон со второго этажа или через дверь, успокоив крикуна. Сколько бы ни выбежало соседей, пройдут через них, не останавливаясь. А скорее всего, никто и не выйдет.

Прав или нет?

От напряжения Грачевский зажмурился. Панельный дом хорошо проводил звуки. Убийцы вышли из подъезда тихо, осторожно прикрыв за собой дверь. Однако поржавевшие навесы выдали их.

Все, теперь нельзя терять ни секунды.

Грач быстро оказался на лестничной клетке. Подрагивающими руками не сразу попал ключом в скважину. Тихо выругался, отмечая за открытой дверью квартиры ворчанье проснувшейся матери.

Первым делом он бросился в ванную, дверь которой оказалась открытой. Свет был включен. Валентина, тихонько раскачиваясь, висела на шнуре.

– Чисто сработали, – улыбнулся Костерин.

Вдвоем с напарником, держась стены дома, они вышли на противоположную сторону и сели в машину. Только сейчас Тимофей снял медицинские перчатки, отер с рук тальк и передал носовой платок товарищу.

– Вот уже не думал, что снова вернемся к этому делу, – отозвался напарник, вытирая со лба легкую испарину. Ширяева оказалась крепким орешком. Не одному ему приходили в голову мысли о том, что эта баба скоро сопьется. Вообще, женщины спиваются быстрее, чем мужчины. И как быстро меняется их облик! Буквально на глазах трансформируются черты лица, становятся похожими на человеческий зародыш.

– Чего ты скривился? – спросил Костерин, разворачивая машину и бросая на товарища взгляд.

– Вспомнил кое-что, – уклончиво ответил тот, сплюнув через опущенное стекло. – Сплошное уродство.

Ночной воздух врывался в салон, освежал разгоряченное лицо, навевал мысли о новой работе, к которой отряд Олега Шустова уже начал подготовку.

Грач, присев, подхватил судью под колени, выпрямился, ослабляя давление на петлю. Голова Валентины упала на его плечо. Он резанул по шнуру раз, другой, но топорик не брал эластичный шнур, скользя по нему.

– Мать! Мать! – негромко позвал он, зная наверняка, что старуха, как всегда, удовлетворяет сейчас свое любопытство у двери. – Неси нож, мать!

Едва удерживая тело женщины, Грач сумел нащупать узел и чуть-чуть ослабить петлю. Вслед за этим он ожидал уловить у себя на плече натужный вздох судьи. Но она не дышала.

Грачевский услышал позади тихий вскрик.

– Не стой, мать! – не оборачиваясь, поторопил он. – Нож неси! Свет не включай, в окнах не маячь.

Женщина быстро сбросила с себя оцепенение. Глядя на бездыханную соседку, которую Вовка опустил на пол, она заторопилась:

– К Михайловым сбегаю.

"Хорошо придумала", – одобрил Грачевский. Жена Николая – единственный медик в подъезде. Фельдшер – но это лучше, чем ничего. Она скажет, вызывать "Скорую" или нет.

– Только тихо, мать, не всполоши остальных соседей. Поняла?

"Эх, Валя, Валя", – тяжело вздыхал следователь, сбегая по ступенькам подъезда. Еще несколько часов назад ему казалось, что все закончилось. Он не верил, что Валентина может еще что-то предпринять против лидера "киевлян". Она отказалась от борьбы – это без труда читалось в ее глазах, но вот Курлычкин не захотел оставлять женщину безнаказанной.

Маргелову повезло: едва он с поднятой рукой вышел на дорогу, тут же остановился частник. Назвав адрес, мысленно он торопил водителя, хотя мучительно хотелось растянуть этот ничтожный промежуток времени. Всего через десять минут ему предстоит взбежать, да, именно взбежать на второй этаж, где его уже поджидают.

В мыслях Василий переключился на Курлычкина. Как же так, думал следователь, ведь все должно было закончиться в кабинете главаря преступной группировки! Да, Станислав Сергеевич активно плетет себе лапти, очень активно. Он отказался от выгодного – и в первую очередь для него – проекта закончить это дело полюбовно. Больше жестами, взглядами, меньше словами, но мосты были наведены, взаимные претензии сняты. Для этого не требуется большего, никаких там расписок, прочих бумаг. Даже запредельных беспредельщиков разводят подобным методом. Тем более что сторону судьи – она же потерпевшая, она же обвиняемая – представлял старший следователь по особо важным делам городской прокуратуры. Лицо официальное и очень весомое, считай – третье. Чего еще надо? Обычно после таких процедур споры снимаются или, во всяком случае, очень надолго прекращаются.

Не считая самого Курлычкина, его сторону представлял Максим. Отец и сын, потерпевший и обвиняемый. Обвиняемый судьей. Если бы Маргелов не был уверен в окончании этой истории, он бы не оставил Валентину одну, увез бы ее к себе на дачу, в любое безопасное место. Однако понимал, что дома ей, несмотря ни на что, будет легче.

Да еще помощник Валентины, ее сосед. Нет, Маргелов не понадеялся на него – случись что серьезное, и взвода автоматчиков не хватит.

Следователь расплатился с частником и, бросив взгляд на освещенные окна судьи, поднялся в квартиру.

На Валентину страшно было смотреть. Шея вздулась вокруг темнеющего рубца, от уха до груди протянулась кровяная дорожка. Над судьей склонилась женщина лет тридцати пяти, рядом стоял мужчина, поприветствовавший следователя кивком головы.

Не ответив на приветствие Михайлова, Маргелов присел на корточки и уже вслух, качая головой, повторил:

– Валя, Валя...

Поманив на кухню Грачевского, прикрыл за ним дверь.

– Рассказывай.

– Чего рассказывать? – Сигарета в губах Грача подрагивала. – Еще бы чуть-чуть...

– Ты видел их?

– Да. Два человека.

– Внешность запомнил?

Грачевский покачал головой:

– Смотрел на них через дверной "глазок". Разве запомнишь...

– Кто еще в курсе?

– Все, кто здесь.

– Хорошо, – одобрил Маргелов. – Позови Михайлова.

Василий больше был зол на себя, меньше – на Валентину. У него не было повода проявлять неприязнь по отношению к Николаю. Однако не смог скрыть легкого раздражения, глядя на него.

Но тут же оправдал и его, и себя. Все эти чувства в комплексе, думал он, и лично к Михайлову не относятся. Таким же взглядом он встретил бы любого – мать Грачевского, жену Николая, оказавшую первую помощь пострадавшей судье.

С чего начать, продолжил он размышления, бросая короткие взгляды на этого худощавого мужчину. С вопроса? Мол, теперь-то ты хоть что-то понял? Все доказательства невиновности Ильи на лице его матери, на ее шее. Это тебе она доказывала, тебе.