Диалектика Переходного Периода Из Ниоткуда В Никуда - Виктор Пелевин

– Но почему сережки-то? – спросила Дездемона. – Это ведь не тело, а вообще черт знает что.

– Разницы нет. После смерти каждый человек делается всемогущ. И любой дрейф ума становится зримым. В этом источник вечного блаженства, но и огромная опасность. Шарахнувшись от собственной тени, вы можете зашвырнуть себя в бесконечное страдание. А можете так же точно вступить в невообразимое счастье. Я здесь как раз для того, чтобы прийти вам на помощь. Я ваш проводник, друзья мои.

– Так что мне теперь делать? – спросила Дездемона.

– Не обращайте на это внимания, – ответило Светящееся Существо. – Считайте просто сном. А если вас раздражают эти манифестации, давайте поторопимся с нашим обсуждением. Как только вы вступите в рай, от случайной ряби сознания не останется и следа. Так что давайте сосредоточимся. На чем мы остановились?

– На моральном наслаждении, – сказал Телепузик.

– Правильно, – сказал Монтигомо. – Мы получаем его, например, от победы над злом. Но разные люди считают злом разные вещи. Например, если вы – следователь по раскрытию секс-преступлений, – он покосился на Телепузика, – то злом для вас будет сексуальный маньяк. А если вы сексуальный маньяк, – он опять поглядел на Телепузика, – то злом для вас будет следователь. Если, конечно, вы не следователь – сексуальный маньяк.

– Так, – рассмеялось Светящееся Существо. – И что же нам делать в условиях такой неопределенности?

– Мне кажется, – заговорила Барби, – что никакой неопределенности нет. Разные люди испытывают моральное наслаждение по разным поводам. Но само это наслаждение всегда одинаково! Мы с ним хорошо знакомы, верно? А раз так, давайте просто добавим его в нашу потребительскую корзину, и все!

– А не слишком ли это просто? – подозрительно спросил Телепузик.

– Я же говорю, – заметило Светящееся Существо, – Телепузик любит трудности.

– Барби права, – сказала Дездемона, стараясь говорить так, чтобы двигался один рот, и змеи в ушах оставались неподвижными. – Чего мы тут сами себе проблемы выдумываем. Только время тянем. А тянется оно лично для меня не особо приятно. Если кто еще не понял.

– У меня тоже чувство, что мы топчемся на месте, – сказал Монтигомо. – Рай, построенный по нашим заявкам, будет каким-то профсоюзным санаторием. Нужен качественный скачок. Прорыв. Кто?

Некоторое время все напряженно думали. Вдруг Отличник схватил себя за голову и издал победный клекот.

– Оба-на! Да мы вообще не туда едем! Я понял, в чем проблема! Все понял!

– Прошу, – сказало Светящееся Существо.

– Незадолго до… В общем, когда я был проездом в Париже, я видел по телевизору рекламу фирмы «Боинг». Сначала какие-то тенистые кущи с родниками, коврики на лужайках, что-то такое типа исламского рая. Вроде вечного пикника с гуриями. Мне, во всяком случае, так запомнилось. А потом на экране появляется большой серо-синий самолет и надпись: «Boeing. Being there is everything»[52]. Я почему этот клип и запомнил – как это, думаю, такую фигню после одиннадцатого сентября показывают…

– А при чем тут мы? – спросила Барби.

– А при том, что в этой рекламе все сказано. Everything. То, про что мы говорили, – это something. А рай – это everything. Понятно? Being there is everything!

– То есть как? – спросила Дездемона. – Все вместе, что ли?

– И сразу, – добавил Монтигомо. – Чтоб рыбку съесть и… кино посмотреть.

– Понимаю вашу иронию, – ответил Отличник, – но дело именно в этом! Именно так, как вы сказали! Именно и в точности так! Любой выбор накладывает ограничения. Просто потому что отвергает все остальное, хотя бы на время. Это, во-первых. А во-вторых, природа наших удовольствий обусловлена имеющимися у нас органами чувств. И захотеть мы в состоянии только того, что нам знакомо! Только того, что мы когда-то могли… Я понятно говорю?

– Не очень, – отозвалась Родина-мать.

– Круг наших желаний ограничен опытом телесности. Мы вспоминаем о фильмах и сексе, потому что у нас были глаза и сами знаете что. Но мы даже помыслить не можем о чем-то таком, что лежит между этими двумя занятиями, не являясь ни одним из них! Вот в чем наша ущербность.

– Наверно, не следует говорить об ущербности, – заметило Светящееся Существо, – но в целом ход мысли блестящий!

Отличник просиял. Его даже радовало, что Светящееся Существо сидит к нему спиной. Он знал про себя много такого, что это персональное невнимание казалось неожиданно легкой формой загробного наказания, чем-то вроде очистительного ритуала перед входом в вечное блаженство.

– Конечно! – сказал он, преданно глядя вверх. – Что бы мы ни выбрали, потом мы захотим другого, третьего и будем метаться так всю вечность. А приходило ли вам в голову, что могут существовать неизмеримо более высокие формы наслаждения, вбирающие в себя все то, что мы перечислили? Допускали ли вы, что фильм, который мы смотрим, сможет одновременно насыщать? Мечтали ли вы о том, что икра, которую мы едим, разбудит воображение и вызовет захватывающее дух любопытство к каждой проглатываемой икринке? Думали ли вы о половом акте, который доставит высочайшее моральное удовлетворение?

– Ну, – сказал Телепузик, – такое на зоне сплошь и рядом бывает.

Родина-мать выразительно прокашлялась, но Светящееся Существо захохотало, да так заразительно, что все остальные засмеялись тоже.

– Ай! – пискнула Барби.

Все поглядели в ее сторону. Там, где на ее майке красовалась надпись про мозги, теперь было что-то мокрое, большое и очень похожее на полушария обнаженного мозга – разделенное надвое нагромождение серо-фиолетовых бугров, извилин и кровеносных сосудов, блестящее и пульсирующее.

– Что это?

– Все то же самое, – сказало Светящееся Существо. – Постепенное созревание семян прошлого в сознании. Причины превращаются в следствия.

– Какие семена! – завизжала Барби. – Какие причины и следствия! Я что, этими сиськами думала, что ли?

– Видимо, нет, – ответило Светящееся Существо. – В этом и беда. Думать не думала, а майку надела. Зачем?

– Да просто так!

– Значит, хватило. Малейшее движение мысли может здесь воплотиться в видимый образ. Потерпите, друзья, скоро все будет позади – мы уже почти на финишной прямой… Да ты не тереби, не тереби, милая. Считай, что ты в мокрой маечке, вот и все… Ну, что дальше, умник ты наш? Какой следует вывод?

Отличник понял, что эти слова относятся к нему.

– Я еще не все продумал, – сказал он, – но Монтигомо, по сути дела, прав. Нужно все и сразу.

– А если мы не хотим всего и сразу? – откликнулась Дездемона. – Мне, например, совершенно не нужны эти змеи в ушах. Или рак простаты. Тем более что у меня ее нет.

– Тогда давайте объявим, что мы хотим всего того, что нам нравится. И одновременно. Так можно?

– Можно, – сказало Светящееся Существо. – Почему нет.

– Так просто? – спросил Телепузик.

– А зачем нам трудности? – спросило Светящееся Существо, и все засмеялись – даже Барби сквозь слезы.

– Попробую сформулировать четко, – заговорил Отличник. – Мы хотим… Мы хотим, чтобы в потребляемом продукте или услуге были представлены свойства и качества, привлекавшие нас в многообразии того, что доставляло нам удовольствие при жизни. И чтобы переживание этих свойств и качеств происходило одновременно, без всяких препятствий и границ, пространственных, временных или каких-либо еще.

– Вот юрист хренов, а? – пробормотала Родина-мать с восхищением.

– Такого не бывает, – сказала Дездемона.

– Откуда вы знаете? – спросил Отличник.

– А оттуда. Если бы такое существовало, его бы рекламировали все глянцевые журналы.

Она произносила «глянцевые» через «х» и с хлюпом, так что выходило «хлямцевые».

– Может быть, в будущем изобретут, – сказал Отличник. – Даже не может быть, а наверняка изобретут! Раз мы с вами додумались, неужели человечество не додумается?

– Просто провидец какой-то, – сказало Светящееся Существо. – Нет слов. Поаплодируем ему, поаплодируем!

Участники обсуждения сговорчиво захлопали в ладоши. Зардевшись, Отличник встал и поклонился. Но приятный момент оказался смазан: Родина-мать заметила, что очки провидца обросли какими-то острыми коготками. Пока они были короткими, но вид у них был жуткий. Отличник попытался снять очки, но не смог – оправа будто приросла к ушам.

С Телепузиком тоже творилось что-то безобразное. На его рубашке проступили цепочки красноватых пятен – они были бледными, словно на фотобумаге, которую только что бросили в проявитель, но постепенно делались все отчетливей и кровянистей. Толстяк брезгливо оглядывал себя, отводя руки от тела, словно боялся вымазаться. Казалось, что кто-то обмотал беднягу колючей проволокой и сильно потянул за ее концы, отчего шипы впились в плоть под одеждой. К счастью, Монтигомо отвлек внимание аудитории от этой мрачной картины.