История жизни венской проститутки, рассказанная ею самой - Жозефина Мутценбахер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ценци вытянутой рукой указала на меня. Я настолько обалдела от всего увиденного и услышанного, что даже совершенно не обратила внимания на то, что Ценци назвала меня принцессой.
– Да, мне очень перед ней стыдно… – едва слышно воскликнул он и воздел руки ко мне.
– На колени! – приказала Ценци.
Он тотчас же бросился на колени:
– Прошу вас, милостивая графиня, извинить меня, – страстно взмолился он и, обернувшись в мою сторону, попросил: – И вас, высокородная принцесса, я тоже умоляю простить меня…
– Нет! – прошипела Ценци. – Никакого прощения… сперва наказание…
Лицо его покрылось нежным румянцем.
– Конечно… – быстро пролепетал он, – сперва наказание…
– Раздевайся! – крикнула Ценци.
Поднявшись, он тотчас же скинул с себя всю одежду и голым встал перед нами. Тело у него было чрезвычайно белым и нежным. Он стоял, трепеща, с поникшей головой, и исподлобья глядел на Ценци как побитый пёс.
Потом по её указанию он послушно занял место между диваном и расположенным рядом с ним шкафом.
Ценци начала раздеваться, и по её сигналу я сделала то же самое.
– Ну, погоди же… пройдоха… – приговаривала она при этом. – Ты нас увидишь… всё увидишь… но ничего не получишь… ты имеешь право только смотреть на меня и принцессу… но не прикасаться к нам…
Она голая подступила к нему с высоко поднятой грудью и откинутой назад головой, глаза её метали искры, губы её трепетали. Она и сама уже пришла в крайнее возбуждение.
Она потёрлась грудями о его тело, затем потёрлась своим лоном о его член. Потом должна была подойти я и сделать то же самое. Он печально взирал на нас, безвольно опустив руки, и не шевелился. По мне точно электрическая искра пробежала, когда я коснулась грудями его груди. Тело у него было обжигающе горячим как пламя и на ощупь нежным как бархат. И когда я тёрлась о его волосы венериным бугорком, то заметила, что копьё его уныло свисает вниз.
«Что, собственно говоря, означает весь этот спектакль, – подумала я про себя, – когда он, наконец, закончится, чтобы молодой человек начал сношать нас?» Потому что во мне уже вовсю бушевала похоть.
Ценци оттащила меня от него:
– Сейчас последует наказание… свинья ты эдакая… – грозно посулила она.
Он следил за её действиями жадным взглядом. Она подошла к шкафу и достала сверху две розги.
– Тебе известно, что это такое, дьявол проклятый? – спросила она, взмахнув в воздухе розгами.
– Да, мне известно, милостивая графиня… – сглотнув комок в горле, воскликнул он.
– Ты знаешь, что сейчас произойдёт… ты, выродок?
– Сейчас последует наказание, милостивая графиня, – тяжело дыша, откликнулся он. – Пожалуйста, накажите меня, графиня… я это заслужил… и вы тоже, высокородная принцесса… – обратился он ко мне, – вы тоже накажите меня…
Ценци подала мне одну розгу:
– Бей покрепче, – скороговоркой прошептала она. – Покрепче.
– А ну, выползай из угла… ты, преступник!.. – набросилась она на него.
Молодой человек приблизился к ней.
Бац! И она мгновенно нанесла ему розгой по груди такой удар, что видна стала широкая полоса, похожая на алую ленту. Он вздрогнул, и я увидела, как его копьё одним рывком выпрямилось.
– Ты это чувствуешь… мерзавец, разбойник, пиздолиз… негодяй… остолоп… засранец… бродяга… ты это чувствуешь?
Ценци продолжала бить, не задумываясь, и каждый удар её сопровождался новой оскорбительной кличкой, и с каждым ударом грудь и живот у него становились всё красней и красней.
– Да… я чувствую это… милостивая графиня… – хрипел он голосом умирающего, – и благодарю… за наказание… благодарю… сильнее… пожалуйста… карайте меня сильнее… Но и принцесса тоже… почему меня не карает принцесса?
– Секи! – крикнула мне Ценци и замахнулась на меня розгой. Я испугалась и легонько ударила его по спине. Его кожа дернулась, однако он жалобно заскулил:
– Ах, я прошу высокородную принцессу… она не желает меня наказывать… я ничего совершенно не чувствую… я прошу, принцесса… я знаю… что я недостоин… но я прошу наказать меня… наказать суровее…
Я приложилась сильнее и заметила, что мне это доставило удовольствие.
– Благодарю… благодарю… благодарю… – лепетал он.
– Заткни глотку! – скомандовала Ценци. – Или я все потроха из тебя вышибу.
Теперь мы наносили удары в такт. Ценци спереди по его груди и бёдрам, а я сзади по спине и заднице, которая вскоре изрядно покраснела. И чем больше мы колотили, тем возбуждённее становились сами, тем больше радости это нам доставляло, и тем метче мы целились.
Он, дрожа, стоял перед нами и произносил:
– Извините меня… извините меня… я больше никогда не буду… думать… о ваших красивых титьках… нет… ах… ах… прошу прощения, принцесса… ваши груди так прелестно упруги… но я больше не буду этого делать… о… какая мука… какая боль… я больше не буду думать о вашей бонбоньерке… графиня… я мечтал о том, как разорву вашу девственную плеву… милостивая графиня… но я знаю… мне это не позволено… и вы, принцесса… я воображал себе, как сношаю вас… но я знаю… что такого не может быть… прошу прощения…
– На колени! – приказала Ценци.
Он с готовностью бросился на колени:
– Вот… я лежу перед вами… во прахе… боготворимая… растопчите меня… я умру… в смирении…
– Ты должен целовать мне ноги. Сукин сын… – прорычала Ценци.
Я прекратила наносить удары. Он склонился до земли и покрыл её ноги страстными поцелуями. При этом Ценци так стеганула его по торчащему вверх заду, что розга просвистела в воздухе.
Он застонал и забулькал:
– Ах, графиня… у ваших ног… ваш пёс… ваш раб…
– Целуй мне влагалище… ты его оскорбил! – повелела Ценци ему.
Он выпрямился на коленях и погрузил лицо в лоно Ценци.
– Мразь… каторжанин… карманник… висельник… босяк… – поносила она его, охаживая при этом по плечам розгой.
– Не позволит ли… мне… и принцесса?..
– Сначала хорошо попроси… – велела Ценци.
Он повернулся ко мне, стоя на коленях, умоляюще сложил ладони и прошептал:
– Прошу вас… прошу вас… высокородная принцесса…
– Послужи красиво… – потребовала Ценци.
Он принялся служить точно собачонка, и у меня при виде этой картины едва не сорвался с губ внезапный смех, но одного взгляда Ценци оказалось достаточно, чтобы он умер, так и не родившись.
– Теперь пошёл к ней… – приказала она и нанесла ему для убедительности ещё один удар.
Он на коленях подполз ко мне.
Когда он коснулся поцелуями моих ног, и я ощутила на своей коже печать его горячих губ, озноб пронизал меня до самой раковины, и я так забарабанила розгой по его заду, выставившемуся кверху, как будто он был деревянным. Маленькие, ярко-красные капельки крови проступили на его посиневшей коже. Я продолжала лупить, подстёгиваемая щекотанием его губ.
