Месть еврея - Вера Крыжановская-Рочестер

Гильберт прекрасно знал все эти подробности, и пока пробирался вдоль стены дома, нетерпеливо искал глазами какое-нибудь освещенное окно. Вскоре он заметил слабую полосу света, которая, пробиваясь сквозь опущенные шторы, падала на зеленую листву кустов. Но несколько далее из широко открытого окна разливался поток света. Очень осторожно Гильберт приподнялся до самого подоконника и бросил взгляд в комнату. То была зала, смежная с кабинетом, дверь которой была заперта, в зале никого не было, на столе стоял канделябр из пяти свечей, освещая шляпу и перчатки банкира, равно как и кипу журналов и различных бумаг. Как кошка, бесшумно прыгнул он в комнату и, схватив канделябр, поджег бумаги, скатерть на столе и занавеси, затем положил опрокинутый канделябр на пол и выпрыгнул в сад. Подойдя к брату, таившемуся в кустах, он тихо сказал:

– Пойдем, помоги мне принести лестницу, спрятанную здесь недалеко, я приставлю ее к балкону, а ты будешь ее держать, пока я буду помогать ей спускаться.

Пять минут спустя Гильберт снова поместился в своей обсерватории и заметил, что во время его отсутствия ничего не произошло. Руфь, откинувшись на спинку кресла, ничего не видела и не слышала, а Самуил бледный, сдвинув брови, с выражением непоколебимой решимости сидел, облокотившись на стол, машинально следя глазами за движущимися часовыми стрелками. Прошло еще несколько минут молчания, а затем по дому пронесся какой-то шум, послышались отдельные крики, а запах дыма и гари проник в комнату. Самуил с удивлением поднял голову, но в ту же минуту раздался какой-то гул, и послышались голоса, кричавшие:

– Пожар! Пожар! Кабинет барона горит!

Самуил вскочил. Горит его кабинет, а там, рядом – портрет Валерии и все сокровища его воспоминаний, не говоря уже о важных бумагах и документах, раскинутых на его письменном столе.

Позабыв все, он выбежал из комнаты, а несколько минут спустя Гильберт появился на балконе и, подбежав к Руфи, все еще неподвижно сидевшей, сказал:

– Придите в себя, сударыня! Если хотите спасти свою жизнь, то нельзя терять ни минуты. Соберите скорее ваши бриллианты и все драгоценности, какие у вас есть, а я запру дверь будуара на замок.

Как бы очнувшись от кошмара, она встала и вздохнула всей грудью. Инстинктивно она схватила стакан и выплеснула его содержимое, затем вынула из стола несколько пачек банковых билетов и из потайного отделения ключ от шкафа с драгоценностями. Гильберт, следивший за всеми ее движениями, снял с подушки батистовую наволочку, и оба они сложили все футляры, шкатулки, веера, усыпанные бриллиантами и другими драгоценностями; затем негодяй накинул на плечи Руфи мантилью, которая была на ней утром и, приподняв ее над балюстрадой балкона, поставил на лестницу.

– Спускайтесь, сударыня, я сию минуту иду за вами.

Он поспешно вернулся в будуар и, схватив с бюро маленькую фарфоровую лампу, бросил ее в другой конец комнаты. Мягкий ковер заглушил шум от разбившегося резервуара, но керосин вспыхнул и разлился огненным потоком.

Минуту спустя, Гильберт присоединился к своим спутникам, и все трое поспешно направились к выходу. Они должны были пробираться окольными аллеями, так как весь дом был на ногах и сам наполнился людьми, которые испуганно бегали, не зная куда деваться. Был момент, когда они услышали звучный голос Самуила, возвышавшийся над общим говором и шумом. Они слышали, как он подавал указания, руководя погашением пожара, и Руфь, вся дрожа, ускорила шаг.

Так беспрепятственно достигли они переулка, в конце которого их ожидала карета, а через четверть часа беглецы укрылись в маленьком домике князя Орохая.

Трудно описать, что чувствовала Руфь, находясь в этом раю ее любви, где каждая вещь пробуждала в ней воспоминания. Страх, не случилось ли что с ее ребенком, усилил ее нравственные муки. Она видела, как пожар залил багровым светом сад. Что если ребенок погиб в пламени? Тогда какой ужасной ценой купила она себе жизнь! С глухим стоном Руфь упала на диван и спрятала голову в подушку, но Гильберт не дал ей долго предаваться отчаянию.

– Сударыня, – сказал он, слегка касаясь ее плеча, – мне очень жаль, что не могу дать вам отдыха, в котором вы так нуждаетесь, но опасность, угрожающая нам, не позволяет терять ни минуты. Вам надо уехать из Пешта двенадцатичасовым поездом, а теперь уже одиннадцать часов. Вы должны подкрепить ваши силы, я приготовил вам закусить и уложил ваши бриллианты и другие вещи в чемоданчик. Вы отправитесь, с Николаем в Париж, где я присоединюсь к вам позже, так как выеду только завтра, имея надобность сделать здесь кое-какие распоряжения в наших общих интересах.

Разбитая, утратив способность думать и действовать, Руфь молча подчинялась всем распоряжениям, и час спустя поезд увозил ее на всех парах далеко от родного города.

Лучи восходящего солнца осветили всю ужасную картину опустошения как снаружи, так и внутри дома банкира: снятая крыша, почерневшие стены, разбитые окна… Улица была загромождена мебелью и узлами, толпы любопытных окружили группу несчастных жильцов, с отчаянием глядевших на остатки своего имущества. Поджог с двух противоположных сторон произвел страшные разрушения, и только соединенными усилиями всех пожарных частей можно было остановить пожар и потушить его. Счастливой, непостижимой случайностью комнаты, предназначенные в былое время Валерии, остались нетронутыми. Зато огонь поднялся на этажи, занимаемые жильцами, что имело гибельные последствия. Смерть трех жертв была уже констатирована. Ребенок, которого спускали из окна, упал и разбился. Один из слуг Самуила был смертельно ранен упавшей на него лестницей, наконец, в квартире первого этажа нашли обугленный женский неузнаваемый труп и тотчас предположили, что это труп баронессы. Молва, все преувеличивавшая, не удовлетворилась этими жертвами, и с рассветом в городе распространились самые невероятные слухи.

Самуил принимал деятельное участие в оказании помощи. С полнейшей неустрашимостью являлся он в самых опасных местах, и, не заботясь о собственном имуществе, употреблял все усилия для спасения жильцов. Когда, наконец, опасность миновала, местный полицейский комиссар предложил ему обойти с ним квартиры, чтобы констатировать убытки и затем составить акт о всех подробностях катастрофы. Медленно и беспрестанно останавливаясь, чтобы делать отметки, обходили они комнаты, в которых вчера еще все было так спокойно и роскошно, а теперь эти оголенные и почерневшие стены, залитые водой, выпачканные сажей, и пол, усыпанный обломками ваз и статуй, представляли грустную картину полного разрушения.

В спальне Руфи, пострадавшей более других комнат, Самуил остановился у вделанного в пол несгораемого шкафа с драгоценностями, который уцелел от огня, но к крайнему его удивлению, ключ от него, всегда находившийся в секретном ящике бюро, теперь торчал в замке. Он поспешно отдернул дверцу и побледнел, увидев новое подтверждение своих подозрений: все футляры исчезли… Следовательно, Руфь бежала и унесла с собой все свои золотые вещи, а ее сообщники, кто бы они ни были, прикрыли ее бегство поджогом дома.