Маскарад в лунном свете - Кейси Майклз

День пролетел для Маргариты в мгновение ока, поскольку, разгадав, как ей казалось, замысел Донована, она перестала томиться ожиданием. «Эта почка счастья готова к цвету в следующий раз…»

Донован говорил ей, что не любит «Ромео и Джульетту». Однако неприязнь не мешала ему цитировать целые строфы из этой пьесы, когда он находил это выгодным для себя. Всегда и во всем он руководствовался лишь своими желаниями.

Но то же самое можно было сказать и о ней.

Не удивительно, что ее так влекло к нему.

Не удивительно и то, что она готова была пойти ему навстречу.

Целый час она перебирала приглашения, лежавшие на блюде на каминной полке в гостиной, и, наконец, решила, что леди Джерси была единственной, кто мог бы пригласить американца на свой бал, поскольку сия покровительница робких дев относилась к тому типу людей, которые просто обожали скандалы.

Покончив с этим вопросом, Маргарита отправилась принимать ванну и нежилась в ней до тех пор, пока Мейзи не пригрозила вылить ей на голову кувшин холодной воды, если она тотчас же не вылезет оттуда. Ужин ее, который она велела принести к себе в комнату, состоял из холодных закусок и был весьма легким.

Ее наряд, решила Маргарита, должен быть верхом совершенства, и она потратила на его выбор не менее часа, сидя на коврике перед камином рядом с Мейзи, расчесывающей ей мокрые после купания волосы. Наконец выбор был сделан. Она наденет белое платье — вполне обычный цвет для юной леди, только начавшей выезжать в свет. Но белое вполне определенного тона. Без какого бы там ни было намека на розовое, и не кажущееся желтоватым в свете свечей.

Нет, платье должно быть ослепительно белым — белым, как солнце в жаркий летний день, белым, как сохнущие после стирки простыни в Чертси, белым, как невинная дева на брачном ложе.

И на нем должно быть как можно меньше пуговиц.

Надев простое, с единственной оборкой на подоле, но элегантное платье из плотного белого шелка, облегавшее ее маленькие округлые груди и, благодаря квадратному вырезу, подчеркивавшее линию плеч, Маргарита села за туалетный столик и вскоре почти довела Мейзи до слез своими придирками, требуя зачесать ей волосы строго назад и налево и закрепить их прямо над левым ухом так, чтобы локоны падали ей на плечо, оставляя открытой ее изящную шею.

Затем Мейзи помогла ей надеть плотно облегавшие руку и доходившие почти до локтей лайковые перчатки, что было весьма нелегким делом и заняло почти четверть часа. Внезапно Маргарита решила идти без перчаток, и бедной служанке пришлось потратить еще пятнадцать минут, чтобы снять их со своей госпожи.

Наконец Маргарита была готова. Бросив довольный взгляд на прозрачную с золотыми блестками шаль, которую она набросила сверху на платье, Маргарита порывисто поцеловала Мейзи и отправилась на поиски деда, тогда как служанка, тяжело дыша, рухнула без сил на пуфик.

Сэр Гилберт сидел в кресле в своем кабинете и недовольно ворчал себе под нос. Леди Джерси вызывала у него неприязнь в пять раз более сильную, чем все балы вместе взятые, и он с большим удовольствием провел бы этот вечер дома, играя с Финчем в вист на медяки.

— А вот и мой самый лучший на свете эскорт, — воскликнула Маргарита, прямо-таки впорхнув в кабинет деда в своих новых вечерних туфельках, в которых чувствовала себя почти так же, как в те дни, когда гуляла босиком по нежной весенней траве в Чертси. — О, Боже, — она нахмурилась, остановившись в двух шагах от сэра Гилберта. — Что я вижу? Недовольство? Только не говори мне, что ты решил в самый последний момент отказаться. Это было бы в высшей степени нечестно, поскольку леди Джерси, я уверена, рассчитывает, что ты будешь в числе тех джентльменов, которым она так стремится навязать всех этих своих дурнушек.

Сэр Гилберт поднял одну кустистую бровь и, бросив на внучку свирепый взгляд, проворчал:

— А ты, оказывается, настоящая злюка, Маргарита. С каждым днем ты все больше и больше напоминаешь мне твою бабушку.

— Спасибо, дедушка, — ответила Маргарита, приседая в реверансе. — Ты не собираешься похвалить мой туалет? Думаю, Мейзи еще не скоро оправится от своих трудов, благодаря которым ей удалось совершить сегодняшнее чудо.

— Ты не сразишь никого наповал, малышка, если ты это хотела услышать, — проговорил ворчливо сэр Гилберт, неохотно поднимаясь с кресла. — Ну-ну, не дуйся. Ты и сама прекрасно знаешь, что красива, и не должна напрашиваться на комплименты. А где жемчужное ожерелье твоей матери? Разве ты не собираешься его надеть? Без него, как мне кажется, ты выглядишь несколько голой.

Маргарита невольно подняла руки к открытому вырезу.

— Ах вы, негодный старикашка, смущать девушку подобными речами!

Сэр Гилберт отчаянно закашлялся и шагнул к столику с напитками, где стоял столь обожаемый им джин, — тот самый, который Маргарита щедро разбавила водой лишь несколько часов назад, не обмолвившись, разумеется, об этом и словом.

— Мне не удастся смутить тебя, девчонка, даже если я обрушу тебе на голову целый поток ругательств длиной с нос сэра Перегрина Тоттона.

Налив себе в стакан щедрую порцию, он повернулся и, прищурившись, взглянул на Маргариту.

— Я наткнулся на Тоттона сегодня днем, когда он выпархивал отсюда, надутый от важности, как всегда. Он, случайно, не собирается быть на балу у Джерси сегодня вечером? Как и этот слюнтяй Хервуд, или этот Мэпплтон, у которого голова набита ватой? Против Лейлхема я не стал бы возражать, поскольку он наш сосед и все такое прочее… и, по крайней мере, он не выставляет себя постоянно дураком.

Маргарита опустилась в кресло, только что оставленное дедом, и аккуратно расправила юбку.

— Ну, я думаю, они все там будут. Как, разумеется, и мой последний поклонник, лорд Чорли.

Одним махом сэр Гилберт опорожнил стакан и весь передернулся.

— Редкий болван! Способен уморить не хуже того шарлатана лекаря, которого ты наняла, чтобы он держал меня в узде. Чорли так глуп, что не получаешь ни малейшего удовольствия, подшучивая над ним. Маргарита, дорогое дитя, неужели ты не чувствуешь в глубине души, что совершенно незачем тащить меня с собой на сегодняшний бал? Вполне достаточно этой Биллингз. Господь свидетель, мне бы ее было более чем достаточно!

Маргарита, весьма продвинувшаяся в искусстве притворства в последние дни, состроила было недовольную гримаску, но вдруг просияла, будто в голову ей неожиданно пришла замечательная мысль.

— А как насчет отступного, дедушка? — спросила она, глядя с ухмылкой на деда.

Сэр Гилберт с грохотом опустил пустой стакан на столик.

— Идет! — воскликнул он, явно довольный готовностью, с какой внучка приняла его дезертирство. Однако в следующее мгновение он посерьезнел. — Что ты задумала, девчонка? Тебе не удастся уговорить меня разрешить тебе кататься в моем седле, как ты делала это в Чертси. Здесь Лондон, девушка, и или это дамское седло, или вообще никакого. И я также не разрешаю тебе подстреливать кого бы то ни было — если, конечно, это не кто-нибудь из тех старых дураков, которые ходят, прирученные тобой, по моему дому. Здесь я могу сделать исключение.