Последний год - Михаил Зуев-Ордынец

Адмирал услышал этот дерзкий, злой голос. Он растерянно и умоляюще смотрел на американского губернатора. Генерал Руссо, наконец, заговорил, крикливо, не выговаривая, а выплевывая слова. Кончив речь, он тоже поклонился, необыкновенно громко звякнув шпорами.

После этого лязга глубокой, особенно гнетущей показалась Андрею тишина плац-парада. Слышен был только шум прибоя, шелест флага в вышине да хриплое карканье ворона, вещей птицы. Затем в тишине этой туго щелкнула часовая крышка. Князь Максутов засовывал нервно, не попадая в карман, часы. По договору русский флаг должны были спустить ровно в двенадцать часов, а до полудня оставалось еще несколько минут. Защелкали часовые крышки и в руках офицеров, чиновников, корреспондентов. Положение становилось тягостным и нелепым. По толпе пробежало волнение, зашевелились головы, покачнулись тела. Словно прошла по воде крупная зыбь. Князь Максутов испуганно попятился. Может быть, ему почудилось, что люди сейчас бросятся к флагштоку защищать свой флаг. И снова все замерло. Не владея больше собой, отчаянно выкруглив глаза, князь шепотом, слышным во всех концах плаца, прошипел:

— Спускай флаг!

Ближний к нему знаменный офицер вздрогнул и потянул флаг-линь. Русский флаг пошел вниз. Все стоявшие на площади обнажили головы, не отводя от флага напряженных, страстно сосредоточенных взглядов. Зарокотали барабаны. Русская и американская рота взяли на караул. Американская эскадра начала салют спускаемому русскому флагу. Грозно и мощно раскатываясь по бухте и громовым эхом отдаваясь в ущельях Эджекомба, ревели пушки. Индейцы и алеуты попадали на землю, в ужасе прикрыв головы руками. Для них это был грозный голос их нового повелителя.

А русский флаг медленно шел вниз, сдаваясь, уступая… И вдруг на середине флагштока остановился. Офицер уже висел на лине, а флаг словно прибитый, не двигался. Полотнище его обвилось вокруг флагштока, плотно прильнув к древку.

— Эх, не хочет! — бурно крикнул Македон Иванович. Максутов раздраженно оглянулся. Старый офицер, выделяясь гордой военной осанкой, стоял, высоко подняв обнаженную голову с львиной гривой седых волос. Князь увидел отчаяние в единственном глазу, побелевшие, дрожавшие губы под седыми усами и смущенно отвел глаза. Затем, всплеснув по-бабьи короткими руками, он закричал что-то неслышное в реве пушек, фланговому солдату, указывая на флаг. Солдат оторопело посмотрел на ротного командира. Капитан подошел, взял у него винтовку, и солдат, подойдя несмело к флагштоку, полез вверх. Он быстро добрался до флага, но тут растерялся и нерешительно поглядел вниз. В этот момент американская эскадра окончила свой салют. В наступившей тишине «Собачья смерть» крикнул:

— Рви!

Солдат рванул. Послышался треск рвущейся материи, в толпе ему откликнулся плачущий женский вскрик. Флаг отделился от линя. Солдат, зажав в зубах тяжелое полотнище, начал спускаться.

Неожиданно налетел порыв сильного ветра. Флаг, висевший бессильно в зубах солдата, встрепенулся, рванулся и, освободившись, полетел над плацем большой цветастой птицей. Его несло в сторону «плахи». Там уже протянули к нему руки, но флаг передумал, на секунду замер в воздухе и устало опустился на штыки русских солдат [69].

К флагштоку подошел генерал Руссо, привязал к линю американский флаг и сам поднял его. Русская эскадра начала салют.

— По первому разряду похоронили! С барабанным боем и салютом! — вытирая платком усы и глаз, сказал сердито Македон Иванович. — Пошли, ангелуша. И напьюсь же я сегодня в клочки.

Но уйти им не удалось. Люди вдруг куда-то хлынули, увлекая за собой Андрея, капитана и индейцев, потом неожиданно расступились, и Андрей увидел поющего человека, старика с трясущейся головой и глубоко запавшими глазами. Но во всем его облике было молодое, задорное щегольство аляскинского промыслового. Синюю, тонкого сукна «сибирку» туго подпоясывал красный шерстяной кушак с бахромой на концах, спущенных по бокам. Пола «сибирки», озорно заправленная за кушак, открывала широкие плисовые шаровары, дорогая соболья шапка с бархатным верхом сдвинута набекрень, а из-за голенища торбаза торчала костяная резная ручка охотничьего ножа. Старик пел и плакал, открыто, не стесняясь, слизывая языком стекавшие с глаз слезы.

Андрей узнал песню Баранова:

Во свете новом, в странах полунощных,Мы стоим в ряду людей к славе мощных.Народы смирятся, отваги боятся,Бодрствуйте други, — русаки бо есть…

Андрей поглядел на слушавших песню людей. На лицах их не было печали или тревоги за завтрашний день, а скорее угрюмая растерянность и ошеломленность. Покачнулось что-то в их сознании.

— Русаки бо есть! — сказал горько стоявший рядом с Андреем пожилой человек. От ватного его кафтана попахивало дымом и копотью кузницы. — Эх, дед, не бередил бы душу! Барановец! Рассказал он нам, как ходил в походы с Александр Андреичем, как город наш штурмом от колошей отбивал. Знаменитый старик!

— Почему плачет старый касяк? — тихо спросила робевшая в толпе чужих людей Айвика.

— У него отняли родину, Айвика, — ответил Андрей.

— Ха! — сжала девушка кулаки. — Надо не плакать, а убивать врага, отнимающего родную землю!

— Это и есть, Андрюша, твоя краснокожая принцесса? — послышалось за спиной Андрея теплое женское контральто.

Он оглянулся и увидел Лизу. Она, насмешливо прищурившись, критически разглядывала Айвику. Индианка разгадала недобрый взгляд белой женщины. Смуглые ее щеки залил свекольно-красный румянец гнева, тонкие ноздри затрепетали и зло запульсировала жилка около глаза. Она увидела большие голубые глаза, нежную белую кожу, пушистые, нежные, золотистые, а не прямые жесткие черные волосы, и почувствовала, что ей не победить эту сияющую белую красоту Айвика перевела взгляд на Андрея. У Доброй Гагары лицо стало совсем другое, и мысли другие в его синих глазах, будто позвала его куда-то эта белая красавица, и он идет за ней, уходит и не вернется!

Белая женщина заговорила, и Айвику ударили по сердцу нежные переливы ее голоса. Еще бы, она не кричала на мчащуюся против ветра собачью упряжку, не дышала морозом и дымом костров.

— Ты прав, Андрюша, она красива, как принцесса из сказки. Но мне кажется, эту принцессу неплохо бы отправить в баню. Прости за грубость. А по утрам она умывается?

Айвика поняла холодную, ядовитую издевку белой женщины. Верхняя, с темным нежным пушком губа девушки вздрогнула, обнажив зубы, как у зверька, готового вцепиться в горло врага. Айвика вообразила, как она подбежит к белой красавице, ударом в поджилки опрокинет ее себе на колено, вцепится в пушистые волосы и перережет нежное горло. Айвика подняла руку и пощупала пеколку на груди