«Крот» в генеральских лампасах - Чиков Владимир

Поляков явился к Изотову несколько позже назначенного времени. Начальник управления кадров поморщился — несвоевременный приход Полякова ломал уже запланированный график работы — и потому недовольно проворчал:

— Ну что там у тебя опять стряслось?

— Не могу я там больше работать. Верните меня на Хорошевку. Пусть даже не на оперативную работу. Например, в информационную службу к генерал-полковнику Зотову. На худой конец я согласен работать в любом вспомогательном отделе.

«Вот же наглец! — подумал Изотов. — Ему грозит арест, а он торгуется, где ему работать…»

Пожав плечами, Сергей Иванович встал из-за стола и, ничего не говоря, прошелся по кабинету. Месяц назад Ивашутин сообщил причину, по которой Полякова необходимо отстранить от оперативной работы, и предупредил о том, чтобы он со своим протеже держал ухо востро и не давал ему повода насторожиться. Сев опять за стол, Изотов смягчился и, чтобы не затронуть самолюбия генерал-майора Полякова, спокойно произнес:

— Мне кажется, ты рано ставишь вопрос о переводе на Хорошевку.

— Почему? — удивился Поляков [85].

— Потому что надо подождать, потерпеть. Ты хоть помнишь, с какой должности ты поехал в Индию военным атташе и главным резидентом?

— Да, помню. Тогда у меня все прекрасно получилось. А нельзя ли, Сергей Иванович, через некоторое время повторить подобный зигзаг с загранкомандировкой?

— А что?.. В самом деле неплохая идея! — отозвался Изотов и с хорошо скрытым лукавством продолжил: — У тебя большой опыт разведывательной работы, есть опыт руководства резидентурой. Сколько ты уже прослужил за кордоном?

— Около семнадцати лет. А всего в разведке — более тридцати.

— Да, это очень ценно, Дмитрий Федорович.

Скупая похвала начальника управления кадров стоила для Полякова в его положении очень многого. Он благодарно кивнул головой и, проглотив внезапно подкативший к горлу ком, хрипло произнес:

— Спасибо, Сергей Иванович. В последнее время я так редко слышу от вас добрые слова.

— Да ладно тебе! Ты у нас, как никто другой, обласкан повышениями в должности и высокими воинскими званиями, — парировал Изотов. — Нет, Дмитрий Федорович, тебе не стоит жаловаться на судьбу и на недостаток добрых слов. Ты лучше запасайся теперь терпением и жди, когда опять подвернется счастливый случай.

— Что ж, будем надеяться на такой хороший случай, — коротко обронил Поляков и направился к выходу.

Перспектива снова побывать в загранкомандировке приятно щекотала нервы генерала Полякова. Он остановился у порога и, обернувшись, сказал:

— А вы, Сергей Иванович, действительно, замолвите обо мне доброе слово генералу армии?

Изотов чуть усмехнулся: «Только этого мне не хватало в нынешней ситуации», — подумал он и сквозь зубы произнес:

— Нет, Дмитрий Федорович, тут я тебе не помощник. Не могу я заместителю начальника Генштаба молвить о ком-то слово. Он вон, — Изотов указал пальцем вверх, — насколько выше меня сидит…

— В таком случае вы все равно не забывайте обо мне, — приоткрыв дверь, с ухмылкой бросил Поляков.

Изотов нервно дернулся, встал, исподлобья посмотрел на него и презрительно ответил:

— Всего доброго, Дмитрий Федорович.

С того дня у генерала Полякова словно камень с души свалился, и началась у него более-менее спокойная работа в ВДА. Он посчитал тогда, что судьба в очередной раз соблаговолила ему, что разговор с Изотовым был полезным и обнадеживающим. И, как ни в чем не бывало, он принялся за старое: собирать и накапливать шпионскую информацию о выпускниках разведывательного факультета 1980 года и трех последующих лет. Таковых набралось 87 человек. Когда наступил день закладки тайника «Киев», Поляков решил отказаться от его использования: «Зачем мне он, если есть безопасный способ передачи сведений за две с половиной секунды».

Закодировав на пленку информацию о 87 будущих военных разведчиках, а также объяснение, почему не стал использовать тайник «Киев», он, проезжая на троллейбусе мимо посольства США, легким нажатием кнопки на миниатюрном передатчике, находившемся в кармане пиджака, отправил американцам большой объем шпионских сведений. Подобных передач в последующее время он провел еще четыре и таким образом сообщил в ЦРУ полные данные на еще большее количество слушателей академии, а также различные аналитические обзоры и документы Генштаба и ГРУ.

Вооруженный миниатюрным устройством для мгновенного сброса информации, Поляков уверовал, что теперь он свободен от каких-либо подозрений в Москве. Но напрасно он так считал: случайно встретившийся ему при выходе из метро генерал-майор Хоменко снова предупредил его:

— Ты, Дмитрий Федорович, будь осторожнее. В последнее время я все чаще слышу в своем «аквариуме» перешептывания за спиной, а иногда даже и открытые разговоры о тебе…

— Какие еще разговоры? — насторожился Поляков.

— Конечно, не из приятных, я бы сказал даже, опасные разговоры.

— Да не темни ты, говори конкретнее! — вскричал Поляков.

— Да все о том же прошлом в Америке. И о настоящем тоже.

— А что могут говорить о моем прошлом и настоящем? — вконец разозлился Поляков.

— Что не случайно отозвали тебя из долгосрочной командировки и отстранили от оперативной работы. Или ты не догадываешься об этом? — поддел его Хоменко.

Поляков ничего не сказал в ответ, лицо его покраснело, а на лбу резко обозначились вены. Он долго и пристально смотрел на Хоменко, потом обронил:

— Ну и что ты предлагаешь?

Хоменко, почувствовав себя не в своей тарелке, с напряжением в голосе проговорил:

— Ты хоть проверяешься, ведется или нет за тобой наружное наблюдение?

— А если даже и ведется, что от этого изменится? — ответил Поляков, хотя чувство тревоги стало еще сильнее.

— Ну смотри, — собравшись уходить, сказал Хоменко.

— А чего мне смотреть, — бросил Поляков. — Это ты смотри, чтобы самому не загреметь под фанфары.

Пока он шел от метро до автобусной остановки, перед глазами у него стояло лицо Хоменко. «Непонятный и опасный тип! Мне кажется, что он такой же сексот, как и я, а еще предупреждает меня», — сделал вывод Поляков, анализируя только что состоявшийся разговор.

Мысли о возможном провале постоянно крутились в его голове, чувство опасности никак не отпускало. Когда он пришел домой, начал поспешно рвать разные бумаги и сжигать их в туалете. Жена каким-то шестым чувством поняла, что что-то случилось, и с неподдельным страхом спросила:

— А почему мы после отпуска не вернулись в Индию?.. Почему ты после этого сильно изменился, ходишь сам не свой, как потерянный?

Ему ничего не оставалось, как в который уже раз при ответах на ее щепетильные вопросы слукавить:

— От возвращения в Индию меня отвели по вине Римского. Он оговорил меня в растрате финансовых средств в отместку за то, что я якобы дезинформировал Центр о том, что он попал в поле зрения индийских спецслужб и потому его откомандировали в Москву.

— Но ведь ты действительно не только в Дели, а и в Нью-Йорке и Рангуне слишком много тратил денег на покупку дорогостоящих подарков для своих начальников. Я еще каждый раз удивлялась, откуда у тебя такие большие суммы денег. А ты, оказывается, постоянно залезал в кассу посольства. Каким же надо быть бессовестным человеком, чтобы это делать?!

— Но я же не для себя их брал!

— Какая разница? — прервала его Нина Петровна. — Для себя или не для себя — все равно это нечестно! Ты же генерал военной разведки! Как тебе не стыдно, Дима?! Это же настоящее воровство!

— Не надо, Нина, обвинять меня в этом. Мне и без того тошно…

Леонид Гульев, выехав в США в качестве руководителя вашингтонского разведаппарата ГРУ, получил за денежное вознаграждение от доброжелателя Фреда материалы, подтверждающие предательство Полякова. В шифрованном сообщении в Центр со ссылкой на данные Фреда говорилось: