Собиратель автографов - Зэди Смит

— Ответь мне, — произнес Алекс, вставая, — на что походило мое лицо, до того как родились мои родители?

— Э-э… Похоже, я пас, Ал, — стушевался Лавлир. — Спроси что-нибудь полегче.

— О’кей. Могу я уйти?

— Этот долбаный мир — свободный, — насмешливо изрек Доув.

— Впервые, — пропыхтел Лавлир, вылезая из ванны, — наш друг Доув говорит правду. Мы живем в свободном мире. А в этих местах еще свободнее. — Он хлопнул себя по лбу. — Всегда можешь идти куда хочешь, Алекс. А ты всегда мог?

Он был такой крупный, почти безволосый и совсем голый, одновременно ранимый и вульгарный. Алекс заставил себя протянуть ему полотенце.

Лавлир упер язык в щеку:

— Надо лишь самому себе отдать приказ: уходи. Только и всего.

Вернувшись в номер, Алекс нашел записку от Хани, предлагавшей поужинать вместе, и гостиничную анкету. Составители ее, сознавая всю бредовость вопросника, предлагали в качестве приманки турне по Европе, которое будет разыграно по жребию. «Просто заполните меня, — говорила анкета, — и положите на столик администратора, когда будете выходить». В ней три раза встречалось слово «меня». Алекс взял ее и ручку с собой в ванную, разделся и полез в воду греться, но едва тут же не сварился. Он вернулся в спальню за бутылкой вина и стаканом. Сидя на крышке унитаза, мокрый от пота, залпом выпил стакан белого вина и вписал в анкету свое имя, пол, национальную принадлежность и адрес. Ему не стоило никакого труда поделиться этими сведениями. Чего-чего, а уж всяких адресов у него было навалом. Он медленно погрузился в горячую воду и обнаружил у самой своей головы телефон, а слева — полочку, словно нарочно приделанную для его стакана с вином, анкеты и ручки. Одной рукой он стал мыть свой пенис, осторожно проводя рукой под яичками, а другой заполнял анкету. Дома, лежа в ванне, он всегда мечтал, что зайдет Эстер, проскочит мимо него полуголая за дезодорантом или остановится на секунду перед зеркалом, чтобы вставить контактную линзу. И если ее попросить, она может повернуться и поцеловать его в лоб, или пробежаться пальцами по впадинке на его животе, или отыскать его намыленный пенис и поцеловать в кончик. Она особенно любила его по утрам, потому что наступал новый день. Все споры оставались на подушке, вместе с размытой слезами и запачкавшей наволочку тушью для ресниц. Алекс налил себе еще стакан и, выпив его, обнаружил, что водит пальцем по ободку, снова и снова, дожидаясь, когда стекло запоет. Выпивка, горячая вода совсем его успокоили. Он позвонил Адаму. Линия оказалась параллельной. Слышался тихий разговор по-японски.

— Нет, ничего не получится, — сказал Адам.

— Привет, это я. Хотел только…

— Знаю, что ты, но уже поздно. Так что ничего не выйдет.

— Не выйдет?

— Получишь потом ее номер. Палата закрывается в семь часов.

— Пожалуйста, Адамчик. Мне надо с ней поговорить.

— Я понял, но еще раз тебе повторяю: она в полном порядке. Все прошло хорошо. Я дам тебе завтра ее номер.

— Все прошло отлично? На самом деле? — У Алекса словно камень с сердца свалился. Подбородок задрожал. Крупные слезы потекли по лицу, по шее и даже по руке. — Ты ее видел?

— Навестил ее днем. Она немного не в себе, но шутит. Сказал ей, что тебе никак не выбраться из Нью-Йорка…

— Никак не мог, Адамчик. Тут так все повернулось…

— Да-да.

— И… Не знаю… Похоже, она не очень жаждет меня там видеть.

— По-моему, все дело в том, что ты сам к ней не стремишься.

На линии повисла тишина. Алекс задышал шумно и судорожно.

— Послушай, — проговорил Адам со вздохом, — сердце у нее работает. И всегда работало. А сейчас еще лучше. Ну что ты там? Все у нее в порядке. Успокойся. Ты выпил?

— Немного.

— Никакого повода нет, чтобы напиваться. Позвони ей завтра. О’кей? Как там Нью-Йорк? Все вверх дном?

— А? Плохо слышу.

— Говорю: все там вверх дном?

— О! Не передать словами.

— Ладно, скоро вернешься, — прокричал в трубку Адам. На линии снова кто-то говорил. — Завтра возвращаешься, да? Долетишь нормально. Самые большие неприятности случаются над океаном. О, так это же будет четверг. О’кей? Хочу тебя кое о чем попросить.

— О, Адамчик, дружище… слушай, я тебе уже говорил…

— Купишь ее там в любом книжном магазине. Запомни: поминальная. Каддиш ятом[87]. Вроде там четыре таких есть. О’кей?

— Не слышу тебя.

— ЧТО?

— МНЕ НЕ ДО ЭТОГО. Я ТЕБЕ УЖЕ ГОВОРИЛ.

— Слушай, я пошел спать. Ужасная связь, а я как выжатый лимон. Еле-еле тебя слышу. Поговорим завтра, ладно?

— Подожди, подожди…

— А с Эстер все в порядке, клянусь. Легкий отходняк, только и всего. О, с Грейс тоже все хорошо. Шалом, Алекс.

— Адам!

— Шалом алейхем, Алекс.

— Да, шалом.

Алекс скользнул вниз, погрузился по шею в воду и уставился на потолок. Когда он вылез из ванны, оказалось, что гостиничная анкета промокла, и ее пришлось положить на радиатор сушиться.

Достаточно ли Вам имеющихся телевизионных каналов?

Телевизора всегда больше чем достаточно.

Как Вам спится в нашем отеле?

Одиноко.

Какие коррективы Вы хотели бы внести в предложенное Вам меню?

Поменьше еды.

Какую услугу Вы хотели бы получить в дополнение к предложенному Вам сервису?

Обезьянку-горничную.

Не могли бы Вы оценить список предложенных Вам во время Вашего пребывания в отеле мероприятий?

Не пойму, о чем речь.

Мы в «Бернс Болдуин отель-груп» исповедуем простую бесхитростную философию. В соответствии с ней мы обещаем нашим гостям: каждый день для нас самый важный. Мы стараемся, чтобы все без исключения номера отеля после каждого дня и каждой ночи оставались в том же идеальном состоянии, и мы не жалеем сил, чтобы было именно так. Мы стараемся узнать как можно больше о наших гостях, их пожеланиях и мнениях, чтобы дать Вам как можно больше из того, что Вы хотите! Спасибо, что не пожалели нескольких минут на заполнение этой анкеты! Теперь персонал «Бернс Болдуин» сможет еще больше Вам помочь. Пожалуйста, не стесняйтесь и опишите философию Вашей жизни на пустой строчке ниже.

Сожалеть обо всем и всегда жить прошлым.

К семи вечера Алекс допил вино и начал бутылку бурбона, по-женски его потягивая. Взялся просматривать рекламные объявления. Через полчаса занимался все тем же. Вдруг ему показалось, что уже очень поздно. Он оделся более-менее подходящим для вечера образом (белая футболка, темные джинсы) и вышел из номера. Лифт куда-то подевался. Его не было ни слева, ни в углу, где он находился прежде. И справа тоже. Бледно светящиеся указатели упорно направляли к аварийным выходам, и, хотя он жил всего лишь на втором этаже, но в этом отеле у Алекса вызывала негодование одна мысль о лестнице. Все это ерунда. Проще простого. Но даже в самой легкой ситуации могут возникать непредвиденные сложности.

Наконец лифт нашелся — слева, за третьим поворотом коридора, откуда была хорошо видна табличка на номере Алекса. Светилась направленная вверх стрелка.

— Найдется место для еще одного? — жизнерадостно спросил Алекс — такой свой в доску американец, как ему казалось.

Он хлопнул в ладоши. В лифте ехала съемочная группа, документалисты: четверо мужчин в наушниках и с разной аппаратурой в руках и девица с пультом. Не говоря ни слова, они чуть потеснились.

— Едем вниз?

— Нет, — сказал человек с камерой. — Вверх.

Алекс посмотрел направо и увидел, что светится кнопка тридцать седьмого этажа. Он нажал самую нижнюю.

— Знаете, — сообщил он субъекту с «журавлем» — микрофоном на длинной ручке, — когда человека просят назвать любое число от одного до ста, он чаще всего говорит: «Тридцать семь».

Микрофонный журавль скользнул вбок и задел Алексово плечо. Киношник извинился. Алекс в тишине задумался, какая часть его тела пригодилась бы для документальных съемок. Насколько велика эта часть? Мимо проплыл двенадцатый… четырнадцатый этаж.

— Кто бы это мог быть?

— Прошу прощения? — переспросил киношник. Как и у всех, у него на футболке была надпись «Съемочная группа». Алекс присмотрелся повнимательнее и увидел ламинированный бейдж с фотографией юной знаменитости.

— Шайла, — кивнул Алекс. — Она очень хороша. Диву даешься, что она делает… — Алекс показал на свой животик. Подвигал им вправо-влево. — Почти невероятно.

Они поднялись на двадцать пятый этаж. «Если отсюда падать, — подумал Алекс, — то сто процентов, что одно мокрое место останется. Разобьемся в лепешку, а со всякими кольцами на пальцах и ожерельями ничего не случится, потому что наши вещи прочнее нас. Вещи живут дольше». Лифт вздрогнул, остановился, и двери открылись. Вошли мама с маленькой дочкой. Алекса совсем прижало к киношнику с «журавлем», который повис сверху, словно записывал слова Алекса. Теперь Алекс и сам почувствовал, что от него изрядно попахивает спиртным.