Том 10. Публицистика - Алексей Толстой

Нет, душа ребенка не лист чистой бумаги, наш сын и наша дочь — это маленький человек нашего близкого будущего.

Писателю нужно его изучать, и с этого должна начать детская литература. Изучать жизнь и в этой жизни — маленького волевого, умного советского человечка.

И при такой постановке дела политика и ее художественное выражение, то есть реальное изображение нашей действительности, не будут носить следов разрыва, как это иногда случается в детской книжке, где автор, не понимая, что политика и жизнь взаимно пронизывают друг друга, преподносит читателю ту или иную политическую формулу, разукрашенную сентиментальными детскими цветочками.

Наших детей на такой мякине не проведешь, — им нужно здоровое, вкусно приготовленное кушанье, от которого бы еще больше хотелось жить в этом удивительном мире, устремленном к счастью, и, когда нужно, смело драться за этот мир и за счастье.

На широкую дорогу

Океан разгневался. Суденышко трещит, гибель грозит всем, и, чтобы умилостивить Нептуна, бросают за борт в пучину жертву. Но, разумеется, того, кто поплоше из команды, юнгу какого-нибудь. Такое у меня впечатление о нашей дискуссии. Жили мирно, жили тихо — и на тебе: Нептун ударил трезубцем, и пошла суматоха.

Представляют ли писатели отчетливо, кто такой этот Нептун, время от времени потрясающий уютный кораблик литературы? Кто это, органически не выносящий состояния покоя и баламутящий воду? Очередная ли это кампания, или натиск группы каких-то «левых» писателей? Почему вдруг выкинули словцо «формализм» и начали им крестить почтенную публику?

Я думаю — ни то, ни другое. Нептун — это советский читатель 1935-36 гг., а статьи в «Правде» — рупор, в который собираются миллионы голосов читателей, раскиданных по необъятному нашему отечеству.

Не нужно забывать, что мы сидим в Ленинграде в тишине кабинетов, озаренных зеленым абажуром писательской лампы. Мы привыкаем к уединению, к этой тишине, мы даже изыскиваем методы работы и темы такие, чтобы тишина эта не была нарушена. Мы становимся ленивыми и нелюбопытными. А «Правда» стоит на перекрестке, самом что ни на есть людном перекрестке жизни. Статьи «Правды» нас информируют, предостерегают, указывают на широкую дорогу к миллионам наших читателей.

Зачем же воспринимать их как удары в днище нашего суденышка? Статьи «Правды» информируют, предостерегают и указывают лишь на то, что искусство стало потребностью широких масс. Это говорят сами массы читателей. Чего они требуют? Большого, хорошего искусства, интересных, значительных, правдивых, честных книг — только и всего.

Читатель у нас молодой. Читатели — все участники строительства нового социального строя. Читатели быстро, даже стремительно, продвигаются по крутой лестнице культурного роста, причем замечательно, что многие начинают подъем по этой лестнице от самого ее основания. Читатели полны оптимизма и не призрачных или мечтательных надежд на будущее изобилие — физическое и духовное, а самых конкретных, шаг за шагом осуществляемых ожиданий. Читатели наши в процессе творения своей социальной жизни создают новые человеческие типы и предпосылки новой морали. Это очень бодро и весело настроенное общество, разумеется, желает и требует согласного искусства, то есть такого же ясного, реального, полнокровного, значительного и, я бы сказал, сверхзанимательного.

На протяжении известной нам истории человечества не было столь увлекательной для изображения эпохи, чем наша, и вряд ли будет.

Все эти требования оформляются одним понятием реализма в искусстве. Реализм-это обобщение частных, несущих в себе характерные черты, случаев. Реализм отбрасывает случайность и интегрирует характерные величины. Реализм берет текучую грань жизни и создает из нее постоянное явление, в котором все свойства текучего, то есть жизни, в то время как натурализм, например, лишь безучастно зарисовывает текучее. Реализм — это социальная тема и обобщенные социальные типы. Реализм не бродит вокруг да около эпохи, он не наряжает в советские кожаные кустки героев старинных повестей. Реализм штурмует живую жизнь в лоб. И тут уж, конечно, в меру таланта, каждому нужно брать то, что обхватишь и унесешь, но обхватить-то нужно живое, а не ловить руками бесплотную тень. Это — занятие формалиста.

Цель нашей дискуссии, во-первых, ознакомить писателей с новыми требованиями миллионов читателей, во-вторых, расширить и углубить тематику искусства, в-третьих, направить некоторых товарищей на широкую дорогу.

Суть статей «Правды» не в том, чтобы отобрать паршивых овец из стада, не в том, чтобы заклеймить одних формалистами, других натуралистами и лишить их огня и воды, а в том, чтобы вывести писателей, которые в этом нуждаются, из-под уединения зеленого абажура на многолюдный перекресток жизни. Вся суть в том, чтобы еще и еще раз показать грандиозные материалы нашей эпохи, материалы и документы, разработки которых с таким нетерпением ждет наш читатель.

Почему ходить вокруг да около жизни, описывать ее от обратного, связывать со всякой мещанской мелкотой или, изображая гражданскую войну, разговаривать от лица эмоциональных братишечек? У нас есть люди большие, те, кто организовал революцию. У нас сегодня большие люди делают героические дела. Разве их голос не может быть превращен в искусство? Я утверждаю, что может. Я утверждаю, что искусство, что многомиллионные читатели требуют изображения больших людей нашей большой эпохи. Пора! Не будем этого предоставлять нашему потомству. Мы свидетели, наш голос особенный, и не только читатели Советского Союза, но полмиллиарда трудящегося населения земного шара с нетерпением ждут от нас, когда же мы заговорим во всю силу социалистического реализма о больших людях и больших делах ясно, просто, художественно-убедительно, умно, во всеоружии культуры и занимательно, занимательно, ибо скучная книга скучнее скучной жизни.

Я мог бы, конечно, пройтись критикой — и не без удачи — по своим книгам, но это заняло бы очень много времени. Поэтому я скажу о текущей работе.

С большим страхом я взял на себя работу над повестью «Оборона Царицына». Эта работа поставлена мною так, что я на эту карту иду как бы «ва-банк». Если читатель не примет того, о чем я сейчас пишу, это будет удар серьезный. Выводить живущих людей, выводить одним из героев В. И. Ленина — это налагает большую ответственность. Я три раза приступал к этой повести, три раза ее начинал, покуда вообще не махнул рукой на все формальные подходы, а просто начал изучать психологию и характер людей того времени, в первую очередь Ленина. И передо мной раскрылась совершенно замечательная картина. Об этом можно говорить не только в полный голос, об этом можно говорить гораздо более сильным голосом, чем если бы я стал описывать людей, персонажей, как обычно, стоящих сбоку жизни.

Мне кажется, это будет началом, может быть, целого ряда повестей, может быть, очень несовершенным и до некоторой степени робким началом создания образов великих людей. Конечно, трудно описывать людей, которые сейчас живут в Москве. Мне казалось вначале, что это невозможно. Но это возможно, если понять их характер, если понять линию их поведения. Ведь те слова, которые они говорили, не записаны нигде, вы можете дать им (это я делал) слова, которых, конечно, они не говорили. Но когда они будут их читать, они скажут с уверенностью, что они их говорили.

Я это говорю потому, что считаю, что я делаю работу сверхтрудную, на которой, конечно, можно сорваться. Но, по-моему, задача писателя — идти по самому трудному пути.

Больше творческого дерзания

Коммунистическая молодежь нашего Союза ведет активную борьбу за создание бесклассового социалистического общества. Дело идет уже не только о строительстве индустрии и коллективного сельского хозяйства, не только об укреплении оборонной мощи нашей родины, — вопрос переносится в наиболее деликатные сферы строительства — к человеку.

Воспитание, строительство нового человека — одна из основных задач, поставленных на съезде. Что значит строить нового человека? Это значит определить все те условия, в которых его личность, питаемая коллективом и в свою очередь питающая коллектив, получает наиболее свободный, пышный и продуктивный рост.

В условиях капитализма такой замечательный феномен — человек — принужден свертывать свои высшие функции. Режим современной Германии направлен на превращение личности в нивелированного человека-робота, в живого автомата.

К счастью, даже настоящие роботы — человекоподобные машины — способны бунтовать, как это и случилось недавно в Америке, когда механический человек во время демонстрации неожиданно стальным кулаком сбил с ног своего хозяина. К счастью, человек гораздо более сложное и непокорное животное, чем об этом думают фашистские политики и социологи.