Легенды Лиса - Антон Александрович Карелин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Замершие, не знающие, что сделать и сказать, все трое стояли недвижно, и только горло Дха-Дха-Дху всхлипчато вибрировало, со свистом втягивая соленый сок.
Они очнулись только после тяжелых, торопливых шагов, скрипа резко распахнутой калитки и громкого
– Угук! Угук! – выкрикнул Джимболо, заспанный и всклоченный, но, тем не менее, возбужденный не меньше них.
– Ук-Герда! – своим хриплым низким голосом улюлюкнул он, разводя огромными мохнатыми руками и невысоко подпрыгивая, отчего дергался стол и стулья, а посуда в шкафу жалобно звенела. – Герда явилась там, угук! Пернатки видали, у Садов на окраине, ее! Полчас туда назад!
– О, Джимболо! – прошептала Герда, чувствуя, как земля уходит из-под ног, и оказываясь в его могучих, хоть и изрядно поседевших руках. – Джим, разве это может быть?!
– Ук… не знаю, – твердо, но совершенно растеряно ответил он, почесавшись в двух местах сразу, переваливаясь с ноги на ногу, но уже не прыгая, поддерживая Герду бережно и невесомо. – Но Чиу-пиу видела, ко мне долетела, сказать. Обратно помчалась. Назад отпустил ее. Сейчас недавно. Ук-гук! – он пожевал огромным морщинистым подбородком, как делал всегда, когда бывал озабочен.
– И что же? – теперь вмешалась наконец-то пришедшая в себя О’Сана, рассудительность которой взяла верх, но даже в ровном голосе которой слышался отголосок дрожи.
– Сюда ее ведут, ук! – хрипло и убежденно ответил обезьян, сжимая Герду в объятиях.
В доме воцарилась паника. Дха-Дха-Дху бегал кругами, сшибая все на своем пути, О’сана раскачивалась, как в трансе, возвышаясь над остальными, Джимболо озабоченно дрожал и почесывался, Герда смотрела на все это невидящими, широко раскрытыми глазами.
Тем временем, с холма к дому спустился щебечуще-стрекочущий, подвывающе-щелкающий, мяучно-лающий многоголосый шум. Светились в темноте большие и малые, овальные и треугольные, парные, линейные и гроздьевые глаза всех оттенков и цветов.
Мохнатые, гибкие, встопорщенные, гладкие, чешуйчатые, перепончатые и все остальные создания заполнили двор О’саны, выстраиваясь в ступенчатые ряды согласно размерам, и затихая.
– Ждут, – сказала садовница, окидывая их взглядом, впервые в жизни не обращая внимания на ущемленные и помятые цветы, лишь поправляя сбившиеся очки, чтобы не пропустить зрелище. – Значит, точно идет.
– О Боже, – Герда, наконец, ожила, задыхаясь от волнения, стискивая руки на груди. – О, Боже!..
– Девочка моя, – решительно заметила О’Сана, обнимая ее рукой, шепча жвалами в самое ухо, – Успокойся, приди в себя. Ничего ужасного, может быть, не происходит. Чему быть, того не миновать!
Это звучало, как заговоренная формула, как таинственный древний оберег. По телу Герды прошла неудержимая дрожь. Она сжала холодную, жесткую руку гигантской богомолки, и медленно выдохнула сквозь стиснутые губы.
– Ук, – задумчиво сказал Джимболо, вытягивая шею, – вон она.
По тропинке со склона, спускаясь медленно и слегка неуверенно, шла к дому О’Саны настоящая Герда, в сопровождении Чиу-Пиу с друзьями и подружками, с возбужденным писком носящихся вокруг в полной тишине.
Была она высокой и черноволосой, немного крупнее и не такой плавной, в другой одежде, более смуглая и, кажется, с другим цветом глаз. Но была это именно Герда, и никто другой. По рядам столпившихся прошел судорожный шепот восхищения и страха.
Герда на деревянных ногах подошла к своему почти-отражению, остановилась в двух шагах. Оно выглядело устало.
– Здравствуй, – произнесло оно, вглядываясь ей в глаза, столь же пытливо и испуганно, со столь же огромной надеждой.
Голос оказался такой знакомый, такой родной, хотя и более низкий – что Герда зажала рот ладошкой, боясь, что вязнущий на губах вскрик разрушит хрупкое многоголосое молчание, окутавшее весь сад.
– Здравствуй, – медленно прошептала она. – Ты Герда? – и почувствовала, как тишина сгустилась еще больше, как многие в ожидании ответа перестали даже нервно бить хвостами, топорщить жабры и дышать.
– Нет, – сказало отражение. – Я Кай.
Жители Садов хором выдохнули, на секунду издав какофонию звуков и запахов, которую нужно было просто переждать.
– Я нашел тебя, – в лице его отразились за одно мгновение изумление, радость и боль.
Герда коснулась его волос, провела рукой по лицу. Дотронулась до сильных, измазанных пылью рук.
– Значит, все это время я была Кай? – задумчиво спросила она.
Они не в силах были оторвать друг от друга взгляд, как умирающие от голода, от жажды, как дышащие в первый раз.
– Может быть, – ответил он, беря ее за руку, склоняясь к ней, рассматривая каждую черточку ее лица.
– А может быть, – прошептала она, против воли поглаживая его руки, локти, плечи, – ты просто Джимболо, у которого выпали все волосы, и который… не любит бананов?..
– Наверное, – ответил он, приближая ее к себе, чувствуя тонкое, гибкое тело, с трепетом вдыхая аромат ее волос.
– А если…
– Да нет, черт возьми, – резко скрипнула О’Сана, прерывая ее, – он просто твой целый, Герда. Из той детской сказки. – Глаза ее были абсолютно, агатово-черными. – Мечта мира сбылась.
Полторы сотни разных смотрели на двоих одинаковых – беззвучно, пряча слезы, слизь и серные выделения, скрывая все остальные признаки чувств.
– Ук-ук. Удачи, Герда! – лишь рыкнул, свирепо и глухо, старый Джимболо.
– Пофли офсюша! – прошипел Дха-Дхи-Дху, яростно хлещая блестящим, агатово-черным хвостом из пластинчатых сочленений. – Вше вооон!!
Быстро и незаметно вокруг них воцарилась тихая, пронизанная цветочными ароматами ночь.
Они прижимались друг к другу все теснее, разглядывая, чувствуя, ощущая. Забывая обо всем стороннем, с растущим восторгом открывая, что одинаковы практически во всем. За исключенимем факта, что один из них половинная, а другой – целый. Удивляясь тому, как удачно и подходяще все устроено.
Целуясь, переплетаясь, любуясь собой. И, конечно, шепча друг другу – вы знаете, что.
Ну, что у женщины-львицы слишком спутанная грива, а у сирен – острые, когтистые лапы. Что чешуя холодная, жесткая, и не нравится обоим. Что оба любят звезды и цветы. Что ее грудь – самая прекрасная на свете. И что… да собственно, какая разница.
Герда, до того общаясь с целыми, всегда чувствовала затрудненность, противоестественность и стыд. Это же было наиболее естественным из всего, что она сделала в своей жизни. Даже более естественным, чем вышивать. Мы и вправду созданы друг для друга, ведь мы – одинаковые, прошептала она.
Они вошли рука-об-руку в дом, со входной завесы
