Дневник отчаяшегося - Фридрих Рек-Маллечевен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В рейхстаге две самые большие фракции — коммунисты и нацисты. Это заклятые друзья. Не переставая убивать друг друга, они нет-нет да принимались сотрудничать во имя сокрушения плутократической Веймарской республики. Берлинская стачка транспортников 1932 года, парализовавшая Берлин, — совместная акция нацистов и коммунистов. На трибуне перед митингующими забастовщиками стояли руководитель берлинских нацистов, Геббельс, и руководитель берлинских коммунистов, Вальтер Ульбрихт (будущий глава ГДР).
У Курта фон Шлейхера был план. Рейхспрезидент (по конституции) может, не согласовывая с парламентом, назначать рейхсканцлера. Если парламент будет сильно возмущаться, то рейхспрезидент его распускает и назначает новые выборы. Шлейхер (последний перед Гитлером рейхсканцлер) предложил Гинденбургу такой план. В ответ на возмущенные запросы парламентариев по поводу действий его Кабинета Рейхспрезидент распускает парламент, и в этот исторический миг он (Шлейхер), опираясь на рейхсвер, часть нацистской партии (братья Штрассер) и профсоюзы, совершает военный переворот. Устанавливает жесткий автократический режим, наподобие санационного режима Пилсудского в Польше.
Во время последнего обсуждения этого плана Гинденбург отказался от его воплощения и назначил Гитлера рейхсканцлером. (В «ночь длинных ножей» генерал фон Шлейхер и его жена были убиты одними из первых.) Рек-Маллечевен (со слов не названного им собеседника) объясняет странное решение Гинденбурга. Сын Пауля фон Гинденбурга, Отто, был сильно замазан в финансовых аферах Веймарской республики. В частности, в деле «Фонд помощи Восточной Пруссии» (фонд этот главным образом поддерживала одно прусское имение: имение семьи Гинденбург). Гитлер через своих людей узнал детали и дал понять старому маршалу: или делу дадут ход (сначала в прессе, потом в суде), или я — рейхсканцлер и финансовая безопасность семьи гарантирована. Гинденбург согласился на второй вариант. Сдал страну нацистам в обмен на безопасность своей семьи.
Согласитесь, острый алмаз вытянул Рек-Маллечевен на поверхность своего дневника.
Писатель
Рек-Маллечевен — писатель. Хороший, профессиональный писатель. С чувством юмора, великолепным владением словом, острой наблюдательностью, умением свои наблюдения сделать зримыми для читателя. Он много путешествовал, от Африки до Северной России. Оттуда, из этих путешествий, — неожиданные метафоры. Он рассказывает о том, как услышал отвратительный звук (перепившийся эсесовец выбросился из окна гостиницы на мостовую): словно бы в Африке ты наезжаешь машиной на кучу раздувшихся от яда огромных змей — они лопаются под шиной с таким же звуком — замечает Рек-Маллечевен. Читатель этот звук не просто услышит. Он его не забудет.
Или Рек-Маллечевен передает свое ощущение от людоедских шуточек геббельсовской пропаганды. Подыскивает аналогию: с чем бы сравнить это глумление над беззащитными, незащищенными, побежденными? Находит. Китобой расстреливает китиху, которая, погибая, пытается прикрыть своего китенка. Китобой весело смеется. Рек-Маллечевен замечает, что, видя эту смеющуюся харю убийцы, он поверил в то, что есть не только Бог, но и Сатана.
Рек-Маллечевен — исторический романист. Автор остросюжетных исторических романов. Любой исторический романист, от Александра Дюма до Юрия Давыдова, от Вальтера Скотта до Юрия Тынянова, есть у него какая-нибудь концепция исторического развития, нет ли таковой, не может не относиться к истории в полном согласии со словами Проспера Мериме (которые любил цитировать Пушкин): «История для меня — пачка хорошо рассказанных анекдотов». (Анекдотов в старом смысле этого слова, разумеется.)
Они просто не могут иначе относиться к истории. Они же писатели. Им нужны интересные, занимательные, захватывающие происшествия. Нужны яркие люди, чтобы читателю было что читать. Отсюда особенность дневника Река-Маллечевена. Люди, появляющиеся на его страницах, яркие, запоминающиеся. Будь то Людендорф, который звонит в самый разгар Первой мировой на балканский фронт, чтобы узнать, можно ли на Балканах выращивать… клубнику, или Вильгельм II, задом наперед надевающий гетры. Все эти мелкие подробности, детали — особенность писательского зрения, особенность зрения исторического романиста. Все персонажи дневника Река-Маллечевена — живые. С кем-то из них читателю хотелось бы посидеть за столиком в кафе, с кем-то на одном гектаре не пристроился бы… но все они — живые.
Консерватор
Рек-Маллечевен не просто прирожденный аристократ. Он — убежденный, идейный аристократ. То есть консерватор, чтобы не сказать реакционер. Он — читатель, почитатель и друг Освальда Шпенглера. Дневник Река-Маллечевена начинается с сообщения о смерти Шпенглера и замечательной новеллы об этом философе. Именно новеллы, а не просто мемуарной заметки или эссе. Рек-Маллечевен — принципиальный враг буржуазного строя, буржуазии, технического прогресса, всего того, что началось в Европе после Великой французской революции и промышленной революции в Англии.
Нацисты для него — наследники кровожадных якобинцев; безжалостные модернизаторы, работающие на пользу крупных капиталистических корпораций, превращающие крестьянскую Германию в технизированную промышленную страну, страну массового общества, распропагандированную тупо и по-людоедски.
Нацисты для него — никакие не консерваторы, никакие не реакционеры, возрождающие древние обычаи и традиции, но самые что ни на есть революционеры, уничтожающие не только баварское, но и немецкое, создающие другое, не германское общество. Общество варваров, вооруженных самоновейшей техникой.
Нельзя не признать, что рассуждения настоящего консерватора весьма плодотворны. Многое в них верно и неоспоримо. Как нельзя и признать то, что консервативная (или реакционная) критика Река-Маллечевена, обращенная против массового общества, общества атомизированных потребителей, не только остроумна, но и во многом верна. Нельзя не признать, что опасность победы фашизма в таком обществе весьма велика. Особенно если такое общество только формируется, как это произошло в вильгельмовской Германии и Веймарской республике.
Точно так же нельзя не признать, что шпенглерианство Река-Маллечевена уберегает его от одной весьма распространенной ошибки: от веры в прогресс. («Ничто так не сковывает свободу мысли, как вера в прогресс», — писал в дневнике Лев Толстой.) Кто сказал, что прогресс необратим? Кто сказал, что человечество не может погибнуть? Кто сказал, что человечество не может вернуться во времена варварства и стагнации? Разве такие возможности не должен учитывать думающий человек? Рек-Маллечевен учитывает.
Католик
Рек-Маллечевен — католик. Причем католик, который перешел в католицизм уже будучи взрослым, много пожившим человеком. То есть он — сознательный католик, думающий и верующий христианин. Отсюда его уверенность в собственной правоте, пусть даже те, кто не правы, сильнее. Для него Бог не на стороне батальонов. Для него
